Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси - Юрий Максимилианович Овсянников

мощных фронтонов, усложненных наличников — все способствует созданию трехмерного пространства и насыщает фасад такой динамической силой, что дальнейшее ее нагнетание грозит переходом в статичность. Вместе с тем Зимний дворец геометрически четок в своем плане. А все его четыре фасада, наружных и дворовых, решены в едином архитектоничном ключе. И в этом сочетании заданной строгости и нагнетенной до предела динамики ощущается некая противоречивость, скрытая и, может, до конца не осознанная борьба нового художественного мировоззрения с барочными традициями, преодолеть которые обер-архитектор не мог.

Последнее, самое грандиозное и самое великолепное творение Франческо Бартоломео Растрелли занимает площадь 10 441 квадратный метр. В нем 1050 помещений, 1886 дверей, 1945 окон, 117 лестниц. Замысливая строительство дворца, Елизавета Петровна объявила, что «империя пришла в такое благосостояние, в каком никогда еще доселе не бывала», и посему срочно повысила цену на соль, доведя ее до шести копеек за фунт. К моменту окончания строительства за Штатс-конторой числилось уже 6 миллионов рублей недоплат. Зимний дворец обошелся России в 2,5 миллиона рублей, а каждый рубль соответствовал 18 граммам серебра.

Последние годы

I

Тревожный грохот кованых солдатских башмаков разбудил генерал-майора, кавалера ордена Святой Анны, обер-архитектора графа де Растрелли утром 28 июня 1762 года. Был восьмой час, но уже всю Невскую першпективу заполнили кричавшие «Виват императрице Катерине Алексеевне!» гвардейцы Измайловского, Семеновского, Преображенского полков. А от Невского монастыря, от Смольного двора под барабанный бой шли и шли новые регименты, скакали бравые конногвардейцы.

Своенравная дворянская гвардия, призванная охранять двор и священную особу правителя, совершила очередной переворот.

Наблюдая за взволнованным людским морем, Франческо Бартоломео Растрелли мог припомнить, как без малого сорок лет назад такие же гвардейцы усаживали на трон вдову царя Петра. Шестнадцать лет спустя их сыновья морозной зимней ночью внесли на руках во дворец дочь Петра — Елизавету.

Тогда кричали о национальном духе и старались изничтожить все ненавистное — иноземное. В первую очередь — немецкое.

А теперь внуки тех первых гвардейцев снова тянули на престол чистокровную немку, даже по-русски говорившую с акцентом. Было что-то в этом непонятное, тревожившее.

Недовольство, даже неприкрытое, царствованием Петра Федоровича давно ощущалось в городе. Чего только не болтали меж собой обыватели — начиная от прислуги и лавочников, кончая ловкими придворными. Со смертью царицы Елизаветы все разделились на две партии: приверженцев взбалмошного внука царя Петра — императора Петра Федоровича — и затаившихся друзей красивой и расчетливой императрицы. Конечно, при такой неустойчивости можно ожидать всего: скорее, ареста Екатерины и коронации новой императрицы — Елизаветы Романовны Воронцовой, племянницы канцлера Воронцова. Того самого, которому он, Растрелли, построил тут неподалеку великолепный дворец. Да, такого следовало ожидать, но не переворота… Каково-то будет теперь ему, награжденному свергнутым императором?

События меж тем развертывались с невероятной быстротой. Рассказывают очевидцы.

Г. Р. Державин: «Армейские полки примыкали, по приведении полковников к присяге, по порядку, к полкам гвардии, занимая места по улицам Морским и прочим, даже до Коломны. А простояв тут часу до восьмого, девятого или десятого, тронулись в поход обыкновенным церемониальным маршем, повзводно, при барабанном бое, по петергофской дороге в Петергоф. Императрица сама предводительствовала, в гвардейском Преображенском мундире, на белом коне, держа в правой руке обнаженную шпагу…»

Ювелир Е. Позье: «Все войска, которые остались в городе, стали шпалерами вдоль улицы и так простояли всю ночь. Я не мог сомкнуть глаз и просидел у окна, следя за всем, что происходило.

Я видел, как солдаты выбивали двери в подвальные кабаки, где продавалась водка, и выносили огромные штофы своим товарищам, что меня страшно испугало.

Я позвал из окна одного знакомого офицера и просил его зайти на минуту ко мне, что тот и исполнил. Я заявил ему свои опасения. Офицер объявил мне, что невозможно запретить солдатам погулять, но что он надеется, что императрица, арестовав Петра III, тотчас же возвратится в город, а тогда все кончится».

Г. Р. Державин: «С того самого дня приумножены пикеты, которые во многом числе с заряженными пушками и с зажженными фитилями по всем мостам, площадям и перекресткам расставлены были. В таком военном положении находился Петербург, а особливо вокруг дворца, в котором Государыня пребывание свое имела, дней с восемь…»

Екатерина арестовывает (правда, ненадолго, чтобы затем отправить в почетную ссылку) приближенных Петра III — Гудовича, Волкова, Мельгунова.

6 июля приходит известие о смерти Петра III от «геморроидальных колик». Так в официальном манифесте названо убийство, свершенное Алексеем Орловым и Федором Барятинским.

Тучи над головой Растрелли сгущаются быстротечно.

17 июля Сенат вносит предложение: «Так как Ея Императорское Величество принятием императорского престола толико излияла всем Ея верноподданным матерних щедрот… то Сенат… признавает в безсмертную Ея Императорского Величества славу сделать монумент». Это важнейшее государственное дело поручено Ивану Ивановичу Бецкому, которому надлежит подать в Сенат свое мнение «с планами статуй, обелискам и медалям…».

О Бецком следует рассказать подробнее, ибо сыграл он роль немалую в судьбе обер-архитектора. Незаконный сын любимца Петра I, генерал- фельдмаршала князя Ивана Юрьевича Трубецкого, попавшего в начале Северной войны к шведам в плен, родился в Стокгольме в 1704 году. Почти сорок лет прожил он за границей, в основном в Париже, где свел близкое знакомство с энциклопедистами. Их взгляды на искусство, на воспитание и обучение юношества, на роль «третьего чина людей» — третьего сословия в жизни государства произвели на Ивана Ивановича Бецкого глубокое впечатление.

Между прочим, в 1728 году Бецкой был представлен Иоганне-Елизавете Ангальт-Цербстской (матери будущей Екатерины II) и стал ее нежным другом. В 1729 году, как раз в тот год, когда родилась будущая русская императрица, Иван Бецкой срочно выехал в Россию. Правда, ненадолго, но с той поры, вплоть до самой его смерти, до 1795 года шел среди знающих людей тихий слух, что именно он был отцом новорожденной.

Петр III, едва взойдя на престол, срочно вызвал Ивана Ивановича Бецкого из Парижа. Отдавая должное его уму и вкусу, император поручил ему главное начальство над Канцелярией строения императорских домов и садов, а также пожаловал его в генерал-поручики.

Из всех приближенных ненавистного мужа Екатерина II не тронула только Бецкого, поручив ему впоследствии многие другие должности. Так обер-архитектор граф де Растрелли оказался в подчинении у просвещенного и очень умного человека, «который в занятиях искусством не мог терпеть никого, кроме французов». Убежденный сторонник классицизма обрел право рассматривать и утверждать проекты верного приверженца барокко.

О том, как складывались отношения генерал-поручика и генерал-майора, можно только строить предположения. Правда, через два года стареющий архитектор напишет императрице: «Эта перемена меня крайне опечалила…» Сдержанно, но с нескрываемой горечью и обидой.

Последовавшие вскорости события — красноречивее письма.

27 июля 1762 года зять Растрелли, архитектор итальянской нации Франческо Бартолиати, взятый к строению Воскресенского Новодевичьего монастыря, просит