Любовь, опять любовь - Дорис Лессинг

— И как он ее видит?

— La pauvre… la pauvre… — пробормотала Сара, возводя очи к небу и имитируя его интонацию.

— Чертова сентиментальность, — рассмеялся Стивен, как и положено участнику древней англо-французской игры, в которой обе стороны находят друг друга совершенно невыносимыми — к взаимному удовлетворению. Представители каждой нации стремятся найти у соседей родственные черты, а бросаются в глаза в первую очередь отличия, что и позволяет вести эту игру далее.

Сара и вся труппа «Зеленой птицы» получили приглашения в дом Стивена в Оксфордшире на вечер музыки и танцев — своеобразный мини-фестиваль памяти Жюли с исполнением ее произведений. Сара приглашена на весь уикенд. Она отнюдь не обрадовалась. Не хотелось ей видеть Стивена дома, видеть его другую — настоящую? — жизнь. Сара почувствовала угрозу их дружбе. Ведь база их отношений непрочна, чтобы не назвать ее прцзрачной. Тонкая магия может рассеяться, испариться. Но никуда не денешься, идти надо, да и, с другой стороны, она даже хотела этого. Во время предшествующей званому вечеру недели Стивен пригласил Сару в ресторан. Она сразу заметила его беспокойство. Вечер вылился в инструктаж. Он сообщал ей факт за фактом с видом тренера или старшего брата, обучающего сестру на площадке.

— Нет, нет, — улыбнулась Сара. — Не пяться, колышки собьешь! Локоть не опускай, когда ведешь биту! — Оба засмеялись.

Дом принадлежал его жене Элизабет, самому Стивену принадлежали деньги. Конечно, брак их не был браком по расчету, но дом оказался его осью, объединяющим центром. Они оба любили этот дом. Трое их детей, все мальчики, учатся в закрытой школе-интернате.

— Сыновьям там нравится, — подчеркнул он.

По интонации чувствовалось, что ему часто приходится убеждать себя в чем-то. Характерно, что люди, похожие на Стивена, с пеной у рта защищали священные институты британской системы образования. Школы-интернаты — лучшие образовательные учреждения, безапелляционно заявил Стивен. Да, конечно, жаль, что нет у них дочери.

— Особенно мне жаль. Может быть, будь у меня дочь, Жюли не стала бы тем, чем она является для меня теперь.

Но больше детей уже не будет. Бедная Элизабет и так с лихвой выполнила норму.

Он и Элизабет — добрые друзья. Об этом Стивен сообщил, тщательно подбирая слова, не глядя на Сару, уткнув взгляд в тарелку. Не потому, что он избегал ее взгляда, а потому что — она чувствовала это — сосредоточенно старался внушить ей больше, чем высказал.

Стивену хотелось верить, что он умело управляет имением. Элизабет, разумеется, образцово управляется с домом. Каждое лето они устраивают праздники.

— Полграфства собирается на них к нашей вящей гордости. Идею предложила Элизабет, но лишь потому, что знает, как мне по душе такие мероприятия.

Действительно, в его голосе звучала гордость. Летние праздники в их имении напоминали Глайндборнский фестиваль в уменьшенном масштабе. Сара все это увидит сама.

И снова она понимала, что слова его несут двойную нагрузку, призывают вслушиваться внимательно. Сознает ли он это сам?

— Я хочу, чтобы вы все это прочувствовали. — На этот раз он смотрел Саре в глаза. — Мне хочется принять вас у себя. Я не из тех, кто любит запираться в четырех стенах. Таких много, конечно, но… — Стивен улыбнулся мягко, но энергично, излучая вдохновение, внушенное его домом, его жизнью в этом доме. — Не думайте, что я не сознаю, как мне повезло, — говорил он уже на пути к подземке. — Впрочем, все сами увидите. Не хочу ничего предвосхищать, уверяю вас.

Отправиться в Оксфорд ей предстояло ближе к вечеру. В два часа в дверь позвонили. Джойс. Долго они не виделись. Тем сильнее бросаются в глаза перемены. Сердце у Сары сжалось. Джойс вплыла в квартиру заблудшим завитком тумана — казалось, она сейчас наткнется на стенку. Высокая, стройная, до невозможности тощая. Когда сестры накладывают на нее макияж, она выглядит весьма импозантно. Волосы по-прежнему прекрасны, золотистые, живые, прекрасной рамой охватывают блеклое веснушчатое личико.

— Чаю себе налей, — предложила Сара, но Джойс сразу опустилась на стул.

Выглядела она совершенно больной, глаза воспаленные. На лице все та же улыбка, появившаяся после расставания с детством и никогда не исчезавшая, но сейчас тревожная, испуганная. Да, явно больна. Измерили температуру — под сорок.

— Я хочу остаться у тебя, — сказала Джойс. — Хочу пожить с тобой.

Сара давно опасалась такой ситуации. Джойс взваливала на ее плечи свои проблемы в самой драматической форме. Под этим грузом Сара готова была согнуться, поддаться, уступить — ее первое побуждение. Но она помнила разговор со Стивеном.

«Сколько, говорите, вы ею занимались? Десять лет? Гм. А где были ее родители? — И, не дождавшись ответа, он ответил сам: — Знаете, Сара, это просто смешно».

«В то время мне это казалось естественным», — ответила она.

На этот раз промолчал Стивен, потому что не хотел говорить того, что думал. Но обычно они говорили то, что думали. И от него можно было ожидать фразы: «Вы не в своем уме, Сара», — фразы, сказанной совершенно в ином ключе, нежели она звучала в их разговорах обычно, без всяких разночтений и иносказаний.

В другой раз он заметил: «Как вы думаете, что бы случилось, если бы вы не взяли племянницу к себе?» Не было в его голосе горячности, возмущения тех, кто опасается прецедента, опасается, что и ему когда-то придется оказаться в подобной ситуации. Совершенно нейтрально звучащий вопрос. Сара никогда не задумывалась, что бы случилось, если бы она отказалась принять Джойс. Может, девочке было бы лучше с родителями? С чего бы ей было с ними хуже?

И сейчас Сара заставила себя сказать:

— Джойс, я уезжаю. Меня не будет все выходные. Я отвезу тебя домой и уложу в постель.

— Я потеряла ключи, — заявила Джойс со слезами в голосе.

Сара понимала, что ключи лежат у племянницы в сумочке, но обыскивать ее жалкую сумчонку, когда-то в прошлом полосатую «мексиканку», ей не хотелось. Не хотелось ей и уступать, хотя сражаться на таком невыгодном поле боя… Она позвонила в больницу, где сказали, что брат ее на Харли-стрит.

Позвонила на Харли-стрит, там сказали, что у него прием. Сара велела передать доктору Милгрину, что звонит сестра, что вопрос касается его заболевшей дочери. Она подождет, не будет пока класть трубку. И она ждала долгих десять минут, в течение которых Джойс лила слезы, всхлипывала и шмыгала носом, ерзая на стуле.

— Но я хочу остаться с тобой, тетя Сара, — пискнула она лишь один раз за эти десять минут.

— Ты не можешь оставаться со мной. Ты больна, тебя нужно лечить.

— Но отец засунет меня в больницу. Я не хочу в больницу.

— Так или иначе, ты должна лежать в постели. И у меня бы ты лежала в постели.

— Почему ты меня гонишь? Я всегда хотела жить с тобой.

— Джойс, никто о тебе ни слова не слышал… вот уже пять месяцев, подумать только! Я весь Лондон обегала, тебя искала.

В этот момент по телефону ответили, что доктор Милгрин не может сейчас подойти. Миссис Дурхам следует справиться самой.

— Передайте ему, что его дочь больна, что она у меня в квартире и что я уезжаю до понедельника.

Сара не на шутку рассердилась. Злость усугублялась переполнявшим ее чувством вины. И напрасно убеждала она себя, что нет на ней никакой вины и не с чего чувствовать себя виноватой.

— Кто-то должен тебя забрать, — сказала она Джойс. — Или же просто садись в такси и езжай домой. — И она положила деньги на такси в сумку племянницы.

— Я тебя не понимаю, тетя, — хныкала Джойс.

Сара восприняла это даже не как слова непредсказуемого и неуправляемого подростка, а как детский лепет и решила не отвечать на него. Вместо ответа она обратилась к взрослой девушке, напомнив себе, что Джойс уже двадцать.

— Послушай, Джойс, ты все прекрасно понимаешь. Что — то с тобой там где-то случалось, но ты никогда об этом не говорила…

— Ага, а если б я сказала, то сразу бы получила за это! — взвилась Джойс.

— Что-то не помню, чтобы ты от меня когда-нибудь за что-нибудь получала.

— От папаши получала. Он просто кошмарный тип.

— Он твой отец. Кроме того, у тебя есть мать. — Джойс отвернулась. Она дрожала, губы ее тряслись. — Ты взрослая женщина, Джойс. Ты давно уже не дитя.

Тут на Сару уставилось широко раскрытыми глазами самое настоящее дитя с искажейным полуоткрытым ртом.

— Я не собираюсь нянчить тебя всю жизнь, Джойс. Ты можешь оставаться у меня, когда я дома. Но сидеть с тобой я не могу. Если хочешь, могу съездить с тобой куда-нибудь. Тебе это, конечно, пойдет на пользу. Все это можно обсудить, но не сейчас. Мне пора на вокзал. Я позвоню из Оксфордшира.

Конечно, Джойс не поедет домой. Вечером Хэл может вспомнить о звонке Сары и скажет жене, что Джойс больна и сейчас одна в квартире Сары. Усталая и раздраженная Энн пошлет сестер Джойс к Саре. И все они разозлятся на Джойс. Они разозлятся на Сару за то, что та «не справилась». Все разозлятся на Сару. Как обычно. «И правда, нет ли в этом какой — то странности?» — подумала Сара.