Кошки - Дорис Лессинг

Дорис Лессинг

Кошки

О кошках подробно

Глава первая

Наш дом стоял на холме, так что хищные птицы — ястребы, орлы, парившие в потоках воздуха над бушем, зарослями кустарника, — часто оказывались практически ниже уровня глаз. Когда птица накренялась при вираже, сверху было видно, как отсвечивают в лучах солнца ее покачивающиеся черно-коричневые крылья размахом до шести футов. А внизу, на поле, можно было лечь неподвижно в борозду, желательно там, где плуг при повороте глубоко врезался в землю, так, чтобы сверху тебя прикрывали листья и трава. Даже очень загорелые ноги, казавшиеся бледными на фоне красно-коричневой почвы, надо было присыпать землей или зарыть в нее. На высоте не менее сотни футов кружили десятки птиц, все они внимательно приглядывались к полю, стараясь заметить малейшее движение мышки, птицы или крота. И если какая-то из птиц окажется прямо над тобой, тебе на миг покажется, что вы с ней обменялись взглядами: холодный пристальный взгляд птицы встречает холодный любопытный взгляд человека. Из узкого, пулеобразного ее тела между большими покачивающимися крыльями торчат всегда готовые вцепиться когти. Через полминуты или минут через двадцать птица резко спикирует прямо на выбранную ею мелкую тварь; потом взмоет вверх и улетит, равномерно взмахивая широко раскинутыми крыльями, подняв за собой столб красной пыли и оставив в воздухе горячее зловоние. Небо всегда было огромным, синим, безмолвным пространством, в котором там и сям кружили стаи птиц. Но в пространство над холмом ястреб мог запросто стремительно влететь откуда-то сбоку, из воздушного потока, в котором парил, поджидая добычу — какого-нибудь нашего цыпленка. Или мог оказаться над нашим холмом, пролетев вверх вдоль одной из дорог, проложенных через буш, осторожно покачивая широко раскинутыми крыльями, чтобы не зацепиться за низко нависающие ветви; хотя этим птицам не свойственны были такие полеты по просеке между деревьями, они больше привыкли камнем падать на землю сверху.

Наши цыплята были неиссякаемым запасом мяса, по крайней мере для своих врагов — ястребов, сов и диких котов — на мили вокруг. С восхода до заката домашние птицы копошились на оголенной вершине холма, скреблись в земле и расхаживали с важным видом, привлекая мародеров своим блестящим черным, коричневым, белым оперением и неустанным кудахтаньем и кукареканьем.

В Африке на фермах принято срезать крышки с канистр бензина и керосина и устанавливать эти блестящие металлические квадратики так, чтобы они сверкали на солнце. Считается, что их блеск отпугивает птиц. Но я сама видела, как ястреб слетел с дерева и схватил жирную дремлющую наседку, сидевшую на яйцах, притом что рядом были собаки, кошки и люди — черные и белые. А однажды возле дома человек десять, сидя за накрытым к чаю столом, увидели, как налетевший ястреб выхватил из-под куста пристроившегося в тени взрослого котенка.

В тишине долгого жаркого полудня внезапное кудахтанье, кукареканье или разлетающиеся перья могли означать что угодно: или ястреб схватил птицу, или петух топчет курицу. Однако цыплят было множество. А ястребов столько, что не было смысла их отстреливать. Всегда, как ни посмотришь в небо с холма, неизбежно увидишь хищника, кружащего не далее чем в полумиле. А под ним, двумя сотнями футов ниже, бесшумно плывет по деревьям, по земле крошечный лоскуток его тени. Сидя неподвижно под деревом, я наблюдала, как домашняя птица замирала или мчалась в укрытие, когда предостерегающая тень огромных крыльев, летящих высоко в небе, чуть касалась их или на миг заслоняла от солнечного света траву, листья. Хищники всегда кружили стаями, по двое, по трое, а вот по одному — никогда. Спросите почему? Да это же понятно! Все они пользовались одним спиральным потоком воздуха, только на разных уровнях. Немного подальше парит другая группа. Присмотришься внимательно — все небо усеяно черными точками, которые в лучах солнца сверкают, как пылинки в падающем из окна столбе света. Сколько же ястребов во всем этом пространстве воздушной синевы? Сотни? И каждый из них способен за минуты долететь до нашего выводка домашней птицы.

Так что ястребов не отстреливали. Разве что в приступе гнева. Помню, однажды, когда с неба раздалось мяуканье котенка, которого уносил в когтях ястреб, моя мать выстрелила из ружья вдогонку хищнику. Конечно, толку никакого.

Дневные часы принадлежали ястребам, зато рассвет и сумерки — совам. С заходом солнца цыплят загоняли в курятники, но совы в свой час рассаживались по деревьям; и припозднившаяся сонная сова могла схватить птицу при самых первых лучах солнца, когда открывали курятники.

Время ястребов — солнечный свет. Время сов — полумрак, но уж ночь-то — это время котов, лесных диких котов.

И тут ружье оказывалось кстати. Птицы могли свободно перемещаться по необъятному пространству неба. У котов имелась своя нора; они жили парами, у них рождались котята. Когда один такой кот решил поселиться на нашем холме, мы его уничтожили. Коты приходили ночью к курятникам, им было достаточно невероятно маленьких отверстий в стенах или в проволочном заграждении. Дикие коты спаривались с нашими кошками, соблазняли мирных домашних кисок опасной жизнью в буше, к которой те, как мы были уверены, не приспособлены. Дикие коты подвергали сомнению статус наших уютных, домашних кошек.

Однажды негр, работавший у нас на кухне, рассказал, что заметил дикого кота на дереве, посреди склона холма.

Брата дома не было, так что я сама вооружилась ружьем 22-го калибра и пошла искать этого кота. На дворе стоял полдень: отнюдь не время диких котов. Кот разлегся на ветке небольшого деревца и фыркал. Его зеленые глаза горели. Дикие коты вовсе не красавцы. У них безобразная желто-коричневая шерсть, на ощупь жесткая. И еще они воняют. Этот кот недавно утащил цыпленка. Земля под деревом была вся усеяна белыми перьями и уже смердящими огрызками мяса. Мы ненавидели диких котов, которые шипели и плевались, и царапались, и ненавидели нас. Этот кот был бесспорно диким. Я его застрелила. Он рухнул с ветки к моим ногам, немного подергался среди разлетающихся белых перьев и замер. Обычно я брала убитое животное за облезлый вонючий хвост и бросала его в ближайший заброшенный колодец. Но в этом существе меня что-то смутило. Я наклонилась и стала его рассматривать. Форма головы была нетипичной для дикого кота: и шерсть, хоть и грубая, казалась слишком мягкой по сравнению с шерстью диких котов. Пришлось признать: кот не дикий, а один из наших. Мы узнали этот безобразный труп, им оказалась Минни, очаровательная любимица, которая исчезла два года назад — мы думали, что ее утащили ястреб или сова. Минни, наполовину персидская кошка, была мягким и ласковым существом. Она и оказалась этой пожирательницей цыплят. И недалеко от того дерева, где я ее застрелила, мы обнаружили целый выводок котят, маленьких, но уже совершенно диких, и люди для них были врагами, доказательством чего послужили наши искусанные и исцарапанные ноги и руки. Так что мы их уничтожили. Точнее говоря, моя мать проследила, чтобы котята были уничтожены, потому что, по какому-то семейному правилу, над которым я стала задумываться долгое время спустя, разрешение неприятных дел такого рода считалось ее обязанностью.

Вот только представьте: дом всегда был полон кошек. А ветеринар — только в Солсбери, за семьдесят миль. Не могу припомнить никакого «врачевания» котов, да и кошек, конечно. Раз были коты — значит, котята появлялись часто и во множестве. Кому-то надо было уничтожать нежелательных котят. Может, это делали африканцы, нанятые для работы в доме и на кухне? Помню, как часто звучала фраза: «Булала йена!» (Убей этого!) Если в доме или на ферме появились раненые и слабые животные и птицы: булала йена!

Однако у нас имелись дробовик и револьвер, и ими пользовалась моя мать.

Например, со змеями всегда разбиралась она. Змеи водились у нас постоянно. Громко сказано, но это святая истина: они составляли часть нашей жизни. Но не змеи превращали мою жизнь в пытку, намного больше я боялась бесчисленных пауков — огромных, самых разных. Из змей же у нас водились кобры, черные мамбы, африканские свиномордые гадюки и жабьи гадюки. И еще была одна, особо опасная змея под названием бумсланг. Она имела привычку обмотаться вокруг ветки, столбика веранды, чего угодно торчащего из земли, и плевала в лицо тому, кто ее побеспокоил. Часто это делалось на уровне глаз, так что человек мог ослепнуть. Но за двадцать лет сосуществования со змеями такое несчастье произошло лишь однажды — бумсланг плюнул в глаза моему брату. Зрение брату спас африканец, знакомый с медициной буша.

В доме постоянно раздавались тревожные предупреждения: осторожнее, змея в кухне; или — змея на веранде; или — в столовой; казалось, они были всюду. Однажды я чуть не подобрала с полу жабью гадюку, приняв ее по ошибке за моток шерсти для штопки. Но гадюка испугалась раньше меня, и ее шипение спасло нас обеих: я убежала, а она уползла. Однажды змея заползла в письменный стол, в выдвижные ящички которого было свалено много бумаг. Моя мать и слуги потратили несколько часов, заставляя змею выползти, чтобы мать могла ее застрелить. В другой раз мамба залезла в кладовую, где хранилось зерно. Матери пришлось лечь на бок и застрелить змею с расстояния в один фут.