Кошки - Дорис Лессинг

Каждый вечер я выбрасывала зачерствевшую еду, открывала новую банку, вновь наливала в миску молоко. Кошка похаживала рядом, осматривала то, что ей предложено, выпивала немного молока и удалялась. Она исхудала. Наверное, очень голодала. Но в конце концов сломалась не она — я.

Позади нашего большого дома деревянная лестница вела с площадки второго этажа прямо на задний двор. Там кошка и сидела, и оттуда ей было видно пространство в полдесятка ярдов — улица, сарай. Когда она впервые появилась у нас, собрались коты со всех окрестностей — знакомиться с новенькой. Наша кошечка примостилась на верхней ступеньке, готовая удрать в дом, если они подойдут слишком близко. Она была в два раза меньше любого из больших котов, сидевших в ожидании. И слишком молода, думала я, чтобы забеременеть; но она забеременела еще до того, как достаточно подросла, и ей рождение котят не принесло ничего хорошего, потому что мать сама еще не вышла из статуса котенка.

И теперь я снова обращаюсь к нашему старому другу — природе. Которая, как предполагается, все знает лучше нас. В природных условиях должна ли кошка беременеть до того, как достаточно повзрослеет? Будет ли она приносить потомство четыре-пять раз в год, по шесть котят в один присест? Конечно, кошка не только потребитель мышей и птиц; она сама представляет собой пищу для ястребов: те, распластавшись в потоках воздуха, парят над деревьями, под которыми она прячется со своими котятами. Маленький котенок, впервые выползший из убежища, подгоняемый любопытством, может легко исчезнуть в когтях ястреба. Возможно, кошка, занятая поиском пищи для себя и своих детенышей, сумеет защитить только одного котенка, максимум двух. Замечено, что, если у домашней кошки пять-шесть котят и двоих из них спрячешь, она вряд ли будет сильно переживать потерю: пожалуется, какое-то время поищет их, но вскоре забудет. Но если у нее двое котят и один исчезнет до того, как придет его время, шесть недель, тогда мать охватывает безумное беспокойство, и она будет искать его по всему дому. Вероятно, если выводок из шести котят находится в теплой корзине в городском доме, его можно считать кормом для ястреба или орла, просто этот корм оказался не на своем месте. Но тогда, значит, природа слишком жестока и неумолима: ведь кошки так давно, веками дружат с человеком, почему бы ей не приспособиться хоть немного, не изменить эту обязательную цифру: пять-шесть котят за окот, четыре раза в год.

О первом окоте наша кошка объявила непрерывными жалобами. Она чувствовала, что приближается какое-то событие, и решила на этот момент обеспечить рядом присутствие кого-нибудь из людей. На ферме кошки исчезали, чтобы родить котят в каком-нибудь хорошо укрытом и темном месте, и появлялись снова спустя месяц со своим выводком, чтобы приставить детенышей к плошкам с молоком. Не помню, чтобы нам приходилось устраивать специальное место для окота какой-нибудь из наших кошек. Этой черно-белой кошке были предложены корзины, ящики, дно платяных шкафов. Ей, похоже, не понравилось ни одно из этих мест, но она ходила за нами по пятам уже за два дня до окота, терлась о наши ноги и мяукала. Процесс начался в кухне на полу, всего лишь потому, что люди в это время оказались в кухне. Вообразите себе: холодный синий линолеум, а на нем жирная кошка мяукает, чтобы привлечь к себе внимание, беспокойно мурлыкает и бдительно наблюдает за своими помощниками — как бы они не оставили ее одну. Мы принесли корзину, положили кошку внутрь и отправились по своим делам. Но она пошла за нами. И стало понятно: надо оставаться рядом с ней. Схватки продолжались час за часом. Наконец вышел первый котенок, но не так, как положено. Один из нас держал кошку, другой тянул котенка за скользкие задние лапки. Тельце котенка вышло, но застряла головка. Кошка кусалась, царапалась и орала. Котенок освободился при очередных схватках, и тут же полуобезумевшая мать извернулась и укусила детеныша в затылок, и он умер. Следующие четыре котенка родились благополучно, и стало ясно, что мертвый был самым крупным и сильным. У этой кошки было шесть окотов, всякий раз по пять котят, и каждый раз она убивала первенца, потому что его роды причиняли ей самой сильную боль. Если не считать этого обстоятельства, она оказалась хорошей матерью.

Отцом был огромный черный кот, с которым в период течки наша кошечка кружила по двору. В остальное время оба они сидели на разных ступеньках деревянной лестницы и вылизывали свою шерсть. Кошка не хотела, чтобы кот входил в жилые помещения, — отгоняла его. Когда котята выросли настолько, что сами смогли найти дорогу во двор, они рассаживались на ступеньках — первый, второй, третий, четвертый, окрашенные во всевозможные сочетания черного и белого, — и в страхе глядели на большого недоверчивого котяру. Наконец мать спускалась первой, задрав хвост вертикально вверх, игнорируя черного кота. За ней мимо отца прыгали котята. Во дворе, под его взглядом, мать прививала им гигиенические навыки. Потом она первой поднималась по ступенькам, а дети за ней — первый, второй, третий, четвертый.

Ели котята лишь слегка обжаренную печенку и слегка отваренного мерланга; это обстоятельство я тщательно скрывала от их новых хозяев.

Кошку и всех ее котят интересовало в жизни только одно — мыши.

В этой квартире имелось такое устройство, какого я не встречала ни в одной из лондонских квартир. Кто-то из предыдущих владельцев вынул десяток кирпичей из стены кухни, снаружи установил металлическую решетку, а изнутри — дверцу; так что в стене образовалось подобие сейфа для хранения еды; вы скажете — антисанитария, но сейф этот выполнял роль устаревшей, столь необходимой кладовки. Там было достаточно холода для хранения хлеба и сыра, которые в холодильнике пересушивались. Однако в эту миниатюрную кладовку забегали мыши. Они к нам привыкли и вовсе не боялись людей, разве что чисто теоретически. Если я внезапно входила в кухню и обнаруживала там мышь, та смотрела на меня блестящими глазками и ждала, пока я уйду. Если я оставалась и вела себя спокойно, она меня игнорировала и продолжала поиски пищи. Если я издавала громкий звук или бросала в нее чем-нибудь, грызун без всякой паники исчезал в стене.

Я была просто не в силах поставить стальную мышеловку на этих доверчивых существ; однако я надеялась, что уж кошка-то, так сказать, поведет себя честно. Но кошка не воспринимала мышей в качестве еды. Однажды я вошла в кухню и увидела, она, лежа на кухонном столе, наблюдает за двумя мышками, резвящимися на полу.

Может, с появлением котят в ней пробудятся положенные инстинкты? Вскоре она окотилась, и когда котята достаточно подросли, чтобы спуститься вниз, я отнесла их всех в кухню — и кошку, и четырех котят, убрала еду и заперла там все семейство на ночь. На заре я спустилась за стаканом воды, включила свет и увидела, что кошка разлеглась на полу, кормит котят, одного, второго, третьего, четвертого; а в двух шагах от нее встала столбиком мышь, которой помешал свет, но вовсе не присутствие кошки. Мышь даже не убежала, просто ждала, пока я уйду.

Словом, кошка наслаждалась компанией мышей или терпела их. Мало того, она обезоружила довольно глупого пса с первого этажа, который собрался было погнаться за ней, но капитулировал, потому что наша кошечка, видимо не зная, что собаки — враги, мурлыча, терлась о его лапы. Пес стал ее другом и другом всех ее котят. Но был все же один случай, когда кошка проявила страх, хотя если коты — существа ночные, то в условиях темноты ей как раз следовало бы сохранять спокойствие.

Однажды днем на Лондон опустилась тьма. Я стояла у кухонного окна, мы с гостьей после ланча пили кофе, и вдруг воздух потемнел, стало пасмурно, зажглись уличные фонари. Переход от яркого дневного света к полной гнетущей тьме занял всего минут десять. Мы испугались.

Может, мы потеряли ощущение времени? Или где-то неожиданно взорвалась бомба и накрыла нашу Землю грязным облаком? Или какая-то из фабрик смерти, которыми усеян наш прекрасный остров, случайно выпустила облако смертоносного газа? Короче говоря, не настали ли последние минуты нашей жизни? Информации не было никакой, так что мы стояли у окна и ждали. Небо было тяжелым, неподвижным, зеленовато-желтым; все окутала желто-черная мгла, и воздух вызывал жжение в горле, как бывает в шахте рудника после взрыва.

Стало невероятно тихо. В момент кризиса в Лондоне такая напряженная тишина — первый признак, который настораживает больше всего.

Кошка в это время сидела на столе и дрожала. Время от времени она издавала — нет, не мяуканье, скорее стон, вопрошающий и жалобный. Когда ее подняли со стола и стали гладить, она вырвалась, спрыгнула на пол и не побежала — поползла вверх по лестнице. В спальне забилась под кровать и отчаянно дрожала. В сущности, вела себя как собака.

Через полчаса темнота ушла с неба. Просто ветры противоположного направления подхватили грязные выхлопы городского воздуха, которые обычно рассеиваются при движении снизу вверх, и задержали их наверху, под плотным слоем неподвижного воздуха. Потом ветер подул в другом направлении, сместил эти массы, и город снова смог дышать.