Девочки мои - Юлия Лавряшина

Прозвучавшая со сцены реплика заставила ее очнуться – этой фразой пьеса заканчивалась. Они показали автору не весь спектакль целиком, отдельные сцены, но последнюю Сима включила, чтобы попытаться предугадать реакцию зрителей, для которых финал может стать неожиданностью: «Как, и уже ничего не изменить?!» Она снова скосила глаза на Льва, и никакой усмешки не заметила: он смотрел на сцену в каком-то оцепенении, будто и сам ждал продолжения, просветления, чего угодно, лишь бы эта история не обрывалась воплем, который даже не прозвучал.

«Ты сам это написал, – ей захотелось прижаться к его щеке лицом, послушать его дыхание. – Неужели ты забыл, чем все закончилось?»

– Спасибо, – выдавил он, затем кашлянул и повторил громче: – Спасибо вам. Я даже не ожидал, что это будет… так.

Сима с облегчением подхватила:

– Все молодцы! Лев, ваши замечания, пожалуйста.

Он мельком взглянул на нее:

– Замечания? Это не то чтобы замечания… Некоторые пожелания. Но мне хотелось бы высказать их каждому в отдельности. Это можно?

– Да, конечно, – отозвалась она разочарованно: ей хотелось послушать, что он будет говорить.

А следом признала, что Лев – лучший педагог, чем она, ведь и вправду нужно работать с каждым индивидуально, учить так, чтобы это не било по самолюбию ребенка, не заставляло его вертеться на сковородке стыда, который он неизбежно будет испытывать, если другие станут слушать. «Откуда в нем это? – подумала Сима с нежностью. – Еще один врожденный талант? Детей ведь у него нет…»

Ее вдруг так и прошило: а с чего она взяла, что их нет? Разве он что-нибудь говорил об этом? Он столько лет был женат, у них вполне могли родиться дети… Где они? С кем остались сейчас? Кто ждет его в Москве?

Это беспокойство, нахлынув, вытеснило тревогу о постановке, которой Сима жила уже полгода. И это поразило: «О чем я думаю? Он же сейчас будет критиковать мою работу!»

– Может, вы мне для начала скажете пару слов? – не удержалась она.

От волнения она прикусила нижнюю губу. Остальное – потом. На это еще будет время. По крайней мере, ей хотелось бы надеяться…

– Конечно. – Лев улыбнулся, заставив ее сердце дрогнуть.

Симе еще не удалось привыкнуть к этим его улыбкам. Каждый раз хотелось крикнуть: «Остановись, мгновенье!»

– Отдохните пока, – сказала она ребятам. – Только не уходите далеко. Автор хочет поговорить с каждым в отдельности.

– Ну, может, не с каждым, – тихо заметил он, пересев к ней поближе.

– Там видно будет. Все равно они мне еще понадобятся.

Ангелина требовательно спросила:

– Господин Потапов, а вы не могли бы поговорить со мной первой? Мне нужно уходить.

– Конечно, – опять согласился он. – Сейчас только скажу несколько слов вашему режиссеру.

Она хмыкнула и сбежала со сцены, пронеслась мимо них неудержимым ветром, обдав легким запахом духов, которых Сима не знала. Ей самой хорошие духи были не по карману.

«Аромат любви Вахтанга, – усмехнулась Сима вслед. – Лучше и не принюхиваться…»

Проводив артистов взглядом, Лев нашел ее руку, подержал в своей – горячей, потом поцеловал пальцы, смутив Симу, давно уже забывшую про маникюр.

– Спасибо тебе. Ты – потрясающая. Где ты отыскала таких ребят? Как научила их играть? Они же настоящие профессионалы, никакой любительщины не чувствуется!

– А у нас профессиональный театр! Хоть и юношеский. – Это всегда было ее больным местом.

– Да-да. Никакой наигранности не чувствуется… А ведь им всего-то лет по шестнадцать?

– Ангелине – восемнадцать. Наташе Лукьянцевой – четырнадцать.

– Ангелина твоя – это вообще что-то с чем-то… Ей нужно учиться, ты понимаешь? Она может стать большой актрисой.

Сима вздохнула:

– У нее Вахтанг.

– Что это значит?

– Она – содержанка, что тут непонятного? Живет у одного богатого мужика, о котором я только и знаю, что его зовут Вахтангом.

Лев прищурился, словно пытаясь рассмотреть:

– Так это ее «Мерседес» стоял у входа?

– Белый конь. Теперь такие кони и такие рыцари.

– Жалко девчонку, – не сразу отозвался он. – Эту гадость не так просто выдержать, как ей кажется. Ты заметила, как она дергается? Постоянно торопится. Не удивлюсь, если окажется, что она прибегает сюда тайком от него.

– Тайная страсть…

Внезапно он отбросил ее руку:

– Что в этом смешного? Ты даже не представляешь, чем все это может кончиться!

– Она сама сделала свой выбор, – прошипела Сима, уже начинавшая злиться оттого, что разговор, которого она так боялась, пошел совсем не в то русло. Ангелина, конечно, главная героиня, но не настолько же… Или…

Широко расставив колени, Лев уперся в них локтями и опустил голову.

– Литература не способна удержать от ошибок… Ты ведь говорила, что Ангелина еще раньше репетировала эту роль? Но Гелина беда ее не напугала.

– Вахтанг ее не насиловал.

– Это только так кажется.

– Она ушла к нему добровольно. Не так уж и плохо ей жилось дома… Не алкоголики же родители! Нормальная семья…

– Значит, было что-то…

Симе пришлось признаться:

– Бабка у нее – религиозная фанатичка. Но это, по-моему, не самое страшное.

– Чужое горе всегда кажется менее болезненным, чем собственный порез на пальце.

Она так и задохнулась:

– Ты называешь… То, чем я живу… Это – порез на пальце?!

Опомнившись, Лев снова схватил ее руку:

– Нет-нет! Это я не о тебе сейчас, что ты? Это… о человечестве вообще…

Задумавшись, он посмотрел на ее пальцы, и хотя Сима понимала, что Лев сделал это машинально и вовсе их не разглядывает, ей опять стало неловко за свои короткие, не покрытые лаком ногти. А он вдруг прижал их к губам:

– Тоненькие… Откуда в тебе столько силы?

Она попыталась улыбнуться:

– Бог дает.

– Бог… Да. Конечно. Он дал тебе большой талант.

У нее заколотилось сердце:

– Правда? Ты так считаешь?

– Мне хотелось бы, чтоб ты работала в Москве и твои спектакли видели сотни людей, а не двадцать человек, как в этом зале…

– Зал рассчитан на сто…

– …но я знаю, что там у тебя не будет своего театра. Ты сможешь устроиться только сменным режиссером. В лучшем случае.

Сима заставила себя солгать:

– Я и не собиралась в Москву.

– А чтобы создать в столице свой театр, пусть и небольшой, нужны огромные деньги. Спонсоры нужны.

– Вахтанга попросить? – усмехнулась она и вспомнила об Ангелине. – Давай обсудим это потом. Поговори с нашей Гелей, она там уже с ума сходит, наверное.

Он вдруг посмотрел на нее очень внимательно:

– Гелина судьба могла сложиться по-другому, как тебе кажется?

– Если б ее не изнасиловали? Тогда в ее жизни не было бы ничего интересного. Для театра, я имею в виду. Вся пьеса вырастает из поступка отца. Как это ни чудовищно звучит…

– Слава злодеям?

Неожиданный оскал мало походил на его обычную улыбку. Симе стало не по себе. Особенно, когда Лев добавил:

– Мы с тобой – стервятники. Слетаемся на запах беды и радуемся, что пролилась кровь.

– Ты говоришь об утрате Гелей невинности? Больше ничьей крови в твоей пьесе нет.

– Вот это и плохо…

Кажется, он произнес именно это. Или Симе почудилось? О чем это он?

– Что случилось с настоящей Гелей? Кем она приходилось тебе?

Его обычно живое, подвижное лицо разом превратилась в холодную маску:

– Этот персонаж не имеет прототипа, что ты выдумываешь?

– Но ведь ты говорил…

– Мало ли что я говорил!

– Ах, даже так! – Она вскочила, с трудом сдерживаясь, чтобы не ударить его. – Собственно, я это знала. Писателя несет, когда он имеет дело со словами. Поступков не дождешься! Зато слов – целый воз и маленькая тележка!

«Не кричать, не кричать! – попыталась она удержать себя. – Иначе он сразу догадается, как же мне больно…»

Будто разбуженный, Лев слушал ее, все больше становясь самим собой.

– Ты права, – наконец сказал он. – Мы подменяем словами все: поступки, которые никогда уже не совершим, саму жизнь…

– Это твоя работа, – испугавшись того, как легко он сдался, проговорила Сима умоляюще.

Он шмыгнул носом, как еще не до конца утешившийся ребенок, и она вдруг не удержалась – погладила его по голове. Это произошло впервые, и Лев вопросительно приподнял брови:

– Тебе жаль меня?

За секунду до его вопроса Сима и не думала о жалости, так – подавший голос материнский инстинкт удовлетворила. Такого красивого и талантливого – за что жалеть? У нее сжалось сердце: «Жаль его. Конечно же! Эти самые красота и талант вытесняют его из общего ряда. Но вот – куда? В одиночество? В холодную пустоту, где изредка встречаются такие же избранные и шарахаются друг от друга в страхе… Многие ли решаются просто погладить его по голове? Но ведь хочется же этого, хочется! И ему, и мне…»

Лев прижался лицом к ее летней майке, с шумом втянул запах и чуть слышно хрипло застонал. Наклонившись, она прошептала: