Категория трудности - Владимир Шатаев

Меня тянуло на эту стену. Я хорошо понимал Эдика Мысловского и его товарищей. Но если бы я поддался искушению, то повел бы себя вразрез с принципами, которые отстаивал часто, повсюду и, может быть, даже назойливо, ибо, не говоря о внутренних убеждениях, просто по своему служебному положению обязан сдерживать эту альпинистскую тягу к риску, следить за правильным формированием восходительской психики. Кроме того, думаю, что каждый восходитель должен заботиться о морально-нравственной чистоте альпинизма, как говорят, блюсти его честь. Она будет запятнана, если за нами потянется печальная слава смертников...

Не хочу, не могу и нет никаких оснований упрекать Мысловского — выдающегося, талантливого горовосходителя одного из лидеров нынешнего альпинизма — в спортивной безнравственности. Наши с ним взгляды на сей счет как и взгляды большинства наших товарищей, не расходятся. Он пошел этим маршрутом, потому что твердо верил в выбранную им тактику. Он считал, что подобная тактика придает стене как бы новое качество — она в этом случае становится смирной и невинной. И в доказательство своей правоты привел самый веский, неоспоримый аргумент — с группой товарищей совершил блестящее умное, красивое, безаварийное восхождeниe на вершину пика Коммунизма по этой стене.

Однако мое принципиальное отношение к этому пути не изменилось. По-прежнему считаю, что достижение связано гораздо больше с талантом и удачливостью восходителей, чем с доступностью маршрута.

Может случиться, что ночная температура лишь слегка прихватит осколки породы. Тогда на отогрев камней понадобится меньше времени. Тогда камнепад начнется не в одиннадцать, а, скажем, в десять или того раньше. Но допустим, все это можно предусмотреть и уходить со стены с запасом времени. Зато никак нельзя предотвратить всевозможные случаи задержки: кто-то заболел, получил травму, резко снизилась видимость... Мало ли что может случиться в горах?! Вероятность такой пустяковой задержки да еще на сложнейшем маршруте так велика, что со временем — и небольшим — становится почти неизбежностью. И тем она, вероятность, больше, чем длиннее общий срок восхождения, чем больше выходов на стену. Если преодоление стены длится, скажем, не десять, а пятнадцать дней, то шансы задержки возрастают в полтора раза, а опоздание смерти подобно. Потому-то я и говорю: только выдающееся мастерство, сноровка группы и счастливое везение принесли им успех. Но малейший недобор того и другого может привести к трагедии. Я думаю, было бы хорошо собраться, как говорят, за «круглым столом» и поговорить о правомерности таких маршрутов.

Это я и доказывал Мысловскому.

Что касается общих итогов экспедиции, то без всякой натяжки могу назвать их отличными. Группа Мысловского, как уже сказано, достигла вершины, пройдя по проблемной стене. Я руководил группой (Игорь Рощин, Геннадий Карлов, Николай Алхутов), которая поднялась на пик Коммунизма сложнейшим маршрутом: за всю историю альпинизма он был пройден только однажды — десять лет назад командой Кирилла Кузьмина. Кроме того, в этом районе мы совершили первопрохождение на пик Правды (категория трудности 5б).

ГЛАВА VI. ПОГОНЯ ЗА «СНЕЖНЫМ БАРСОМ»

   Я прибыл в лагерь и тут же заболел ангиной. Не помню, где и как простудил горло, но знаю, что эта вот «утечка осторожности» — главная причина. Протекала ангина остро — несколько дней лежал с высокой температурой. И хотя сыграла роль той самой отрезвляющей «колотушки», на склоны пика Коммунизма я вышел сильно ослабленным.

Я руковожу восхождением, но иду в хвосте. Неловко, но ничего не поделаешь. Сначала двинулся по привычке первым, вытоптал сотню шагов, но понял, что не по силам. Ребята заметили — предложили идти сзади. Они правы: группе это невыгодно — переоценка сил одним из участников может сорвать восхождение.

Еще правильней было бы выйти двумя-тремя днями позже. Этого мне бы хватило, чтоб прийти в себя. Прогноз позволял. Не позволяло другое: один из участников торопился на чемпионат СССР на Кавказе. Будем его называть Петром Петренко. Альпинист крепкий, один из сильнейших наших спортсменов. До звания «Снежный барс» ему не хватало последней вершины — пика Коммунизма. (Этот восходительский титул дается тем, кто покорил все четыре семитысячника страны: пик Корженевской, пик Ленина, пик Победы и пик Коммунизма.) Нынешнее восхождение принесет ему почетное звание. Я радовался, что подобралась сильная группа: большинство участников — ведущие мастера альпинизма.

Времени до чемпионата оставалось немного, поэтому ради Петренко был составлен весьма жесткий график подъема и спуска. За четыре дня полагалось нам выйти к вершине маршрутом: с ледника Фортамбек на ребро Буревестника, далее по Большому Памирскому фирновому плато к Большому барьеру (6900 метров), затем по западному склону вершины.

Ад... Почему его представляют темным, бурлящим, клокочущим? Я его видел. Он идеально белый, идеально тихий, идеально застывший. Над ним идеально синее, небо с идеально недвижным, висящим, злым, жарящим солнцем. Вся эта идеальность и есть ад. Он вовсе не подземелье — он в виде цирка, в виде глубокой вогнутой чаши.

Ад — это гнетущая однородность. Он манит своей идеальностью и незаметно, но быстро выматывает, доводит до обморочной усталости неподвижностью, беззвучием, одноцветностью — не на чем задержать глаза, не к чему прислушаться, нечего ощутить, кроме равномерно жгущего солнца. Когда нет ничего, кроме идеальной, растянутой на весь мир белизны, тишины, стылости... Чтобы испытать адовы муки, надо пробыть здесь не более часа...

Мы спустились на дно такой чаши — диаметром метров в сто — и через двадцать минут обессилели. Нужно скорее уходить, а ноги не слушаются — хочется лечь и закрыть глаза... Рассудок все-таки крепче тела. Он как сучок, на котором пила тормозится... Он еще в состоянии подчинить себе тело. Вяло, с усилием переставляя ноги, мы покидаем впадину...

Теперь я иду и радуюсь: хорошо, что есть ветер, есть грохот, что скалы невзрачно-серые, что, кроме отлогих склонов, есть сильная крутизна, смертоносные пропасти, трещины, лавины и камнепады, что все это пересекает наш путь, попадается слева и справа.

Мы идем быстро — нужно спешить. График велит нам к вечеру поспеть на фирновое плато и здесь, преодолев тяжелый путь по глубокому снегу, подойти к пещерам. Иначе Петренко опоздает на чемпионат.

Но странно — он почему-то торопится меньше всех... Все время плетется сзади, ступая по отработанным, хорошо утоптанным следам. Как-то не вяжется это левофланговое положение с его могучей, широкоплечей, огромного роста фигурой. Впереди почти бессменно пробивает дорогу Игорь Рощин. Лишь иногда в меру своих возможностей его подменяет Валя Гракович.

Длинной, растянутой цепочкой команда движется вверх. Меняются рельефы — взлеты, впадины, «жандармы», кулуары... Вертикаль возрастает сотня за сотней, а впереди по-прежнему Рощин. За ним Валентин Гракович из Минска, Эльвира Шатаева, я, Василий Ковтун и Александр Фомин из Киева, Георгий Корепанов — ленинградец. Цепочку замыкает Петренко...

Когда я остановил группу и сказал, что Рощина надо сменить, все посмотрели на Петренко. Но он оставался безукоризненно вежливым, уступая дорогу другим, и молчал, боясь, вероятно, перебить чужую инициативу. Эльвира, тоже ни слова не говоря, вышла вперед. Теперь в колонне соблюдался «зеркальный» ранжир: впереди самая маленькая — Эля, сзади самый крупный — Петренко. Она отработала не менее сотни шагов, когда Валя Гракович окончательно убедился, что это тот удивительный в альпинистской среде случай, где моральные стимулы не работают, и вышел ее подменить...

У пика Парашютистов, на высоте 5800, где началось плато, Петренко и Ковтун остановились, извлекли из мешка палатку и стали готовить ночлег. По плану ночевка предполагалась в пещерах, расположенных примерно посередине этой горной равнины. До них еще несколько километров ходу. Это было совсем уж непонятно: опаздывает Петренко — нам спешить некуда...

Я вдруг подумал: мы несправедливы к нему — при чем здесь мышцы и вес?! Высота может скрутить и самого Илью Муромца.

Я поделился с Эльвирой. Она иронично улыбнулась, и не ответив мне, сказала громко для всех:

— По-моему, надо хоть попытаться выполнить свой план. Ведь мы не новички — знали свои силы, когда намечали. Палатки всегда успеем поставить.

Все посмотрели на меня, ожидая решения. Я сказал, что время и возможность еще есть, что сам я намерен идти дальше, но это необязательно для всех — кто хочет, может ставить палатки.

Петренко, Ковтун и Фомин остались, а пятеро продолжили путь и затемно подошли к пещерам. Утром сварили завтрак, в восемь закончили трапезу, а к девяти, как и договорились с тройкой, оставшейся у пика Парашютистов, были готовы продолжать восхождение.