Тайна Воланда - Ольга и Сергей Бузиновские

мотоцикл, набрав безумную скорость, вынес его через туннель на середину

мостовой и сразу остановился, словно срезанный пулей. Виктор Михайлович

собрался было уже слезть и обревизовать свою загадочную машину, но она

дала вдруг задний ход и, пронеся своего создателя через тот же туннель, остановилась на месте отправления…».

Бартини говорил о трехмерном — «пространственноподобном» —

времени, по которому может перемещаться только человеческое сознание.

А.Толстой «подтверждает» в «Аэлите»: «Так пронеслось непомерное

пространство времени». В следующей главе намек повторяется: «Летело, летело пространство времени». Куда же путешествуют Лось и Гусев — на

другую планету или в другое время?

Вскоре после возвращения из эмиграции А.Толстой пишет повесть

«Голубые города». Ее герой — контуженный красноармеец Василий

Буженинов — словно во сне видит город будущего и себя — чудесно

омоложенного стодвадцатишестилетнего старика, построившего этот город.

Товарищи зовут его «блаженным». («Василий Блаженный» — собор, воздвигнутый в честь взятия Казани!) После войны Василий действительно

пошел учиться на архитектора, но затем устроил грандиозный пожар, в

котором погибло множество людей. Его ждет суд и расстрел.

Ни один исследователь творчества А.Толсгого не осмелился задать

простои вопрос: если героя расстреляют, — кто построит «голубой город»?

Все объясняется, если допустить, что престарелый архитектор путешествует

не только во времени, но и в пространстве: он попадает на одну из

землеподобных планет и воплощается в тело, существующее в тамошнем

1919 году. Именно в этом варианте истории Буженинов будет расстрелян —

со всеми вытекающими…

Перемещение в пространстве, похожее на путешествие во времени, совершается и в романе Л.Лагина «Голубой человек». (Связь с повестью

А.Толстого заявлена уже в названии). Лагинский герой, увлекающийся

историей и астрономией и мечтающий «открыть какую-нибудь новую

планету», попадает из 1959 года в 1893-й. «Вместо пальто на нем благоухал

прелой овчиной старый-престарый, весь в заплатах полушубок». В то же

время он слышит, как на Земле возятся с покинутым телом: «Взяли, подняли!.. Осторожненько!»

«Если траектория замкнута, то возвращение во времени должно быть

связано с возвращением к месту события», — пишет Бартипи в «Цепи». И

далее: «В каком-то далеком уголке Вселенной должна существовать Земля, населенная жизнью — такой же, как наша». Киноповесть начинается с

изображения спиральной галактики, затем поле зрения резко сужается, и на

экране фантастического телескопа появляется планета, удивительно похожая

на Землю. Может ли такое быть? В шестидесятые годы физики открыли очень

интересный эффект: если в ускорителе рождаются пара элементарных

частиц, то воздействие на одну из них непостижимым образом скажется и на

другой. Законы макро— и микромира должны смыкаться, обуславливая

поразительное сходство очень больших или очень малых объектов.

Возможно и другое объяснение: то, что мы полагаем физическим миром, есть максимально искаженное отражение Абсолюта. Зеркало, разбитое на

мириады осколков. Количество объектов — атомов, молекул, планет, галактик — обратно пропорционально их размерам.

Нобелевские лауреаты Ричард Фейнман и Джон Уилер предположили, что множество элементарных частиц — всего лишь разные маски, под

которыми скрываются частицы одного вида. А Вселенная по Бартини —

одна-единственная частица, которая существует везде. Этот шестимерный

квант временно-пространственной протяженности — «наименьший и

наибольший» — можно условно представить в виде кольца, на котором

завязаны «узелки» разной величины и сложности — объекты физического

мира. Змея, укусившая свой хвост. Воображаемая нить (уступка привычной

трехмерности) образует каждый атом Вселенной и связывает его с другими

атомами, звездами, планетами и галактиками. Особенно тесно связаны

однородные вещи — настолько, что человек, обладающий шестимерным

зрением, не смог бы различить отдельные предметы. Взглянув, к примеру. на

обычный стакан, он в единый миг узрит все стаканы в мире, все бокалы, фужеры, рюмки, пиалы, ритоны, кубки, кратеры, амфоры, кувшины, бутыли, бидоны, канистры, ведра, чаны, баки, бочки, цистерны, бассейны, пруды и

прочие искусственные емкости — бывшие, настоящие и будущие. «Птица, которая все птицы сразу», — говорили древние философы-гностики.

Идея, рожденная на непостижимой вершине вселенской пирамиды, по

пути вниз мощно разветвилась, материализовала все мыслимые варианты

искажения и превратилась в великую коммуналку физического мира. Как

порождения Единого, все обитаемые планеты связаны друг с другом и

невероятно

похожи.

Именно

поэтому

представители

цивилизаций

ефремовского Великого Кольца удивительно антропоморфны: «Круглое лицо

с небольшим носом и огромными, широко расставленными синими глазами, с

маленьким ртом скорее напоминало северные народности Земли». И далее:

«Люди Тукана были так похожи на людей Земли, что постепенно

утрачивалось впечатление иного мира». А в «Сердце Змеи» сказано прямо:

«Впрочем, было известно, что есть совершенно похожие на нас люди, и этих, вероятно, больше». Ефремов пишет об одинаковых для всех законах

развития жизни, но настоящее объяснение скрыто в этой строке

«Туманности…»: «Невообразимо далекие точки вселенной окажутся на

расстоянии протянутой руки».

Наше "Я" — часть целого. Узелок на нитке можно переместить в другое

место или завязать новый, но гораздо легче найти похожий и отождествиться

с ним. «Когда мы видим сон, то, находясь в постели, во сне, мы реально

существуем в самых различных местах», — пишет Бартини в «Цепи». Где же

находятся эти места? Невообразимо далеко и совсем рядом, — словно точки, разбросанные на бумаге, смятой в плотный комок. Дело в том, что

поверхность

шестимерной

гиперсферы

Вселенной

состоит

из

«точек»-вселенных, в которых существуют мириады «планет-клонов» —

таких же, как наша, «отставших» или «обогнавших». Перемещаясь с планеты

на планету, Игроки словно уходят в прошлое и необратимо расподобляют

«параллельные» истории. Образно говоря, тысяча экземпляров одной книги

становится тысячью разными книгами.