Тайна Воланда - Ольга и Сергей Бузиновские

погоня

за

Воландом,

происходившая

со

«сверхъестественной скоростью», и «крещенское» купание в реке.

(«Дух перехватило у него, до того была холодна вода, и мелькнула даже

мысль, что не удастся, пожалуй, выскочить на поверхность. Однако

выскочить удалось, и, отдуваясь и фыркая, с круглыми от ужаса глазами

Иван Николаевич начал плавать…»). После сцены в ресторане он попадает в

клинику и… В этот момент спящему делают укол морфия (см. эпилог), но

профессору снится, что ему колет снотворное дежурный врач. В палате его

снова навещает Волапд, пришедший под видом мастера. Его рассказ

погружает профессора во второй сон во сне: он — историк в одном из

московских музеев — выигрывает сто тысяч, разводится с женой, нанимает

маленькую квартиру, знакомится с Маргаритой и пишет роман о Пилате.

Таким замысловатым способом спящему напоминают о прокураторе, — чтобы

вернуть историка в ершалаимский слой матрешки снов. Извлечение

начинается: в этом сне Понырев тоже попадает в психиатрическую клинику

Стравинского, но в последней главе он словно раздваивается — умирает в

своей палате и одновременно посещает 117-ю палату Ивана Бездомного — то

есть, самого себя в предыдущем сне. (Символическое возвращение по

ступенькам множества снов: обитатель палаты №118 (побритый в субботу) переходит в палату №117. Надо полагать, что в следующей палате — 116-й

— обитает сам профессор Понырев из эпилога, которому снится ночной гость

— «обросший бородой человек». Наконец, герой освобождает грезящего в

каменном кресле прокуратора — опять-таки самого себя! — и этим

заканчивает свой «роман о Пилате».

А кем была Маргарита во времена Пилата? Его женой! Жену Понтия

Пилата звали Клавдией; она упомянута в первых редакциях романа. Клавдия

— Клодина: именно это имя пытается напомнить Маргарите пахнущий

коньяком толстяк без штанов — преобразившийся Бегемот. («Штаны коту не

полагаются, мессир!» — говорит Бегемот, а немного позднее ныряет в

коньяк).

Все это может показаться чересчур сложным и не очень убедительным.

Но загляните в двадцать четвертую главу, где Воланд спрашивает мастера:

«А ваш роман, Пилат?» Разве непонятно, что это обращение?

9. «СПОСОБЫ ОЖИВЛЕНИЯ УТОНУВШИХ В РЕКЕ»

На таинственную фигуру Спящего намекает обитатель палаты №119 —

управдом (глава «Сон Никанора Ивановича»). Все, что происходит на Земле, снится булгаковскому Демиургу, играющему миллиардами живых фигур.

Являясь частью планетарного «управдома», каждое человеческое сознание

лепит свой собственный мир. Верх и низ. Меж двух этих «зеркал» существует

то, что мы называем объективной реальностью.

Время от времени в человеческой массе появляются особые существа —

«филиусы» — носители новых идей, посредством которых Демиург («мозг») посещает собственные сновидения и управляет миром («тело»). Выполнив

свою миссию, они должны уйти. Но некоторые из этих существ «засыпают» и, прожив множество жизней, почти ничем не отличаются от обычных людей.

Лишь сам «филиус» способен разбудить себя. («Дело помощи утопающим —

дело рук самих утопающих»). «Великий врач» Иешуа, доставленный на

допрос к Пилату — не более, чем «плод галлюцинаций» Демиурга, порожденный для спасения того, кто считал себя римским прокуратором. Он

— посланец вечно бодрствующего Духа. В обличье Воланда Демиург вторгся

и в свой предпоследний сон — тот самый, который снился профессору

Поныреву. Именно в этом смысле Воланд, Иешуа и безымянный автор

«романа о Пилате», называющий себя мастером — одна и та же сущность.

«Нам чужого не надо», — подтверждает Коровьев, отдавая мастеру

сберегательную книжку.

Книжка — сберегательная: «рукописи не горят»!

Заметьте: мастер любит розы, а Пилат их ненавидит. Роза — древний

символ любви; у Данте, например, роза знаменует любовь Творца Вселенной

к своему созданию. Запах роз преследует того, кто «утонул» в человеческом

море, он ненавистен прокуратору, как спящему ненавистен звон будильника.

Это — напоминание о «верхнем» мире и о том, что пора «выныривать». Не

случайно Иван ныряет в холодную и грязную воду, а Маргарита — в теплую и

чистую: она уже «вынырнула».

Становится понятен и смысл слов «спасателя» Иешуа, записанных

Левием Матвеем на пергаменте: «Мы увидим чистую реку воды жизни…». Не

здесь ли скрыт «запасной выход»: «утонувший» в человечестве Понырев

должен «вынырнуть» и научиться «плавать» в другой реальности? Читаем:

«…отдуваясь и фыркая, с круглыми от ужаса глазами, Иван Николаевич

начал плавать…». Правильность нашей догадки подтверждается появлением

экономиста Поплавского. (Эконо-мист: мистами называли учеников, допущенных к мистерии). Именно Поплав-ский видит в домоуправлении

«старый плакат, изображавший в нескольких картинках способы оживления

утонувших в реке».

«Филиус»,

которому

снится

жизнь

Пилата,

только

начинает

пробуждаться. Извлечение удается лишь двадцать веков спустя, — когда он

становится московским историком, получает выигрыш, пишет роман о Пилате

и попадает в психиатрическую клинику. Освободив спящего Пилата, мастер

(последняя из сонных личин «филиуса») поставил точку в своем романс и

«заслужил покой». А что будет, когда проснется сам Демиург —

кэрроловский «Король», которому снится весь наш мир? Иллюзорный

«парижский магазин» в Варьете и сгоревший Торгсин («настоящий») должны

подсказать читателю, что все материальное — мираж, который может

бесследно исчезнуть.

В третьей главе Бытия сказано: «И сделал Господь Бог Адаму и жене его

одежды кожаные». Иначе говоря — тела… По-библейски метафоричен и

Михаил Булгаков: «Последней исчезла высоченная гора платьев и обуви, и

стала сцена опять строга, пуста и гола». Конец света? «Я умоляю вас не

прерывать партию!» — просит Маргарита-Ева. Шахматная игра Воланда и

Бегемота — символический чертеж, по которому разворачивается история

живых фигур — персонажей романа. Пилат, оставляющий свое каменное

кресло, назван «белой фигурой» — он и есть белый король, «сбежавший» с

планетарной шахматной доски. Таким образом, мастер перестал быть

фигурой и превратился в Игрока: неспроста Воланд, сидевший над

хрустальным глобусом, предлагает ему «сидеть над ретортой»! Чтобы «не