Мыс Доброй Надежды - Елена Семеновна Василевич

Через несколько дней они снова встретились. Андрей шел утречком с косой помочь брату. Минченя на выгоне ссорился с невысокой приземистой женщиной.

— Чем я буду кормить их? Себя насеку да в корыто брошу?

И, ощущая беспомощность председателя, стегнула кнутом худую облезлую свинью. Та взвизгнула и подалась к кучке других таких же худых и облезлых.

— Найди чем, мы тебе за то трудодни выпишем.

— Пишите их себе, велика мне корысть от тех трудодней ваших.

Поравнявшись с ними, Андрей остановился, поздоровался за руку.

— Что это вы на все село так горячо обсуждаете? — Андрей попросил спички у Минчени — свои дома забыл.

— Да свиней, — неохотно ответил тот и достал из кармана коробок.

Зато тетка готова была выложить все от начала до конца.

— Это ж надо придумать: начальства сколько в колхозе, а свиней кормить нечем. Картошку в буртах сгноили, попробуй теперь выкрутись. Есть несколько мешков заправки, дак сколько я протяну с мешками теми!

— Вот и наболтай пойло, — посоветовал председатель. — Получи у кладовщика мешок гречки, той, что сопрела, и подсыпай в корыто. А главное, не ленись, гоняй, паси…

— Ага, наболтай пойла и не ленись, паси… — разогналась было опять тетка, но Андрей перебил ее:

— А чем вы своих свиней кормите? Неужели гнилой картошкой?

— Где она у меня, та картошка? — затарахтела тетка. — До праздника и хватило всего. Детям прикажу, нарвут крапивы, молочая, нарежу, насеку, полью чем-нибудь — вот так и кормлю.

— И ничего? — осторожно поинтересовался Андрей.

— Черт их не берет.

— Ну, видите. А почему же вам колхозных так не кормить? Еще горстку заправки туда — не отогнать бы.

— Где я столько крапивы да молочая наберусь?

— Хватает этого добра. Картошки вон из-за молочая не видать. Только не ленись, рви, — вмешался Минченя. — Неохота додуматься самой.

Свинарка не осталась в долгу.

— Начальству тоже не мешало б побеспокоиться, — однако вступать больше в споры не пожелала и, не сказав ни слова, подалась в свинарник.

— Вот так каждому на все председатель должен ткнуть пальцем, иначе никто сам ни до чего не додумается, — торжественно, будто он только что одержал серьезную победу, Минченя повернулся к Андрею.

…А тот забросил куда-то свой спиннинг, для которого отказался от всяких путевок и поехал на свой родной Случ. Целыми днями пропадал на сенокосе: укладывал стога, отвозил на гумно сухое душистое сено. Когда-то они, хлопчики, как только привезут первый воз сена, берут дома постилки и в тот же вечер отправляются спать на гумно…

Андрей, не дождавшись конца отпуска, вернулся домой с твердым, хотя никому еще не высказанным намерением и с глухой, далеко упрятанной тревогой: «А что скажет Лида?..»

Чтобы отметить приезд Андрея, Лида решила: обедать они будут в столовой (обычно Протасевичи ели на кухне). Купила цветы, достала из буфета бутылку грузинского вина, накрыла стол на шесть человек. Праздник же в доме!

— Вот ты что задумала! — обрадовался Андрей, выйдя из ванной.

— Тсс! — Лида приложила палец к губам и другой рукой показала на открытую дверь в соседнюю комнату, там спали дети — семилетняя Таня и девятимесячный Алик. Подошла к мужу и, глядя на него влюбленными глазами, шепнула торжественно: — Это я в честь возвращения твоего к родным пенатам!

Нельзя было удержаться и не поцеловать ее. Легкое палевое платье облегало ладную стройную фигурку и очень шло к смуглому лицу, к темным, коротко стриженным волосам, небрежно заколотым гребенкой. Коснувшись губами ее круглого прохладного плеча, Андрей обвел взглядом уютную комнату и, не выпуская Лидиной руки из своей, легонько оттолкнул от себя.

— Ну, рассказывай, какие тут без меня новости.

— Есть новости… Только ты сядь сначала. И подожди, застегни пижаму — окна настежь открыты.

Мягкий, приглушенный свет, льющийся из-под низко опущенного над столом абажура, сделанного умелыми Лидиными руками, придавал комнате какое-то особое тепло. Каждая вещь здесь, казалось, была поставлена так, чтобы радовать хозяев, чтобы жилось им тут удобно, бесхлопотно. Сидя с ногами на тахте, застеленной ковром, Лида пила чай с вишневым вареньем и рассказывала мужу о том, что и как здесь было без него.

— Бегу вчера утром с рынка и догоняю Марью Антоновну, идет в ателье (Заметь: идет! Больше не ездит в машине, боится потолстеть). Что-то шьет там опять. Меня это ничуть не трогает, хотя и злит страшно. Наше так называемое первоклассное ателье обшивает только жен больших начальников. И то с черного хода. Ну так вот, слушай дальше.

— Подожди, подожди, — перебил жену Андрей, смеясь, взял ее за руку, — да ты, кажется, завидуешь Марье Антоновне? Раньше ты не была завистливой и оговаривать никого не умела.

— А что это за оговор? Разве неправда, что, если обыкновенному человеку надо сшить пальто или костюм, ноги нужно отбить, бегая в это ателье, подстерегать, когда наконец «выкинут» то, что уже не требуется Марьям Антоновнам и их мужьям!

— Это, Лидок, всего только ухабы… — вспомнив Алексея Корбута, повторил Андрей его слова, сказанные за столом у Николая.

— Ухабы? Какие ухабы? — не поняла Лида и уже жестко приказала: — Не перебивай меня… Ну, мы поздоровались, я и спрашиваю, как ее здоровье, как Харитон Анисимович. Здоровье, говорит, ничего, а вот на работе большие неприятности. И она рассказывает об этом так, с ходу, на улице. Чудно! А Марья Антоновна повторяет: да, неприятности. Не успел Харитон Анисимович выйти из больницы, как звонок из министерства домой к ним. Вызывает министр. Поехал туда, а ему там выговор: какое право имел самовольно подать заявление ехать председателем в колхоз? Что, некому кроме тебя, ехать? А завод на кого оставишь? И вынесли ему взыскание.

— Лидок, не слушай ты эти глупости и не повторяй их, — снова перебил жену Протасевич. — Просто дела нет другого у Марьи Антоновны, вот она и придумывает «выговоры» своему мужу после того, как он сам их себе придумал.

— Нет, этого не может быть. Кто захочет такие слухи про себя распускать? — не согласилась Лида. — Конечно, не подходит директору крупного завода должность председателя колхоза. Ничего странного в том нет, что его вызвали и… — Андрей, не дослушав жену, стремительно поднялся.

— А парторгу завода, не крупного, а так, среднего, эта должность как раз?

Лида задержала на полдороге руку со стаканом чая. Ее строгий, требовательный взгляд встретился с твердыми глазами мужа.

— Ты это всерьез или, как Харитон Анисимович, только в «Звезде» сообщишь о своих благородных замыслах, а потом в больницу ляжешь лечиться?

— Нет, Лидок! Ничего в газете я сообщать не собираюсь. Лечения