Мыс Доброй Надежды - Елена Семеновна Василевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Сколько раз в издательстве, куда приходил порой «как на войну», он повторял: «Очень скверно чувствую себя… Может, новой книги и не дождусь…»
Лучше всех врачей зная, что жизни ему отпущено уже немного, он все же надеялся, с такой верой жаждал услышать: «Ну как это не дождетесь! Кому же тогда и ждать новых книг?! Таких книг…»
А он не только не дождался. Не дописал даже. И вот невозможно поверить, невозможно смириться: умер Мележ…
* * *
Будто собор, чистый и серебряный, лес чуть слышно звонит вечную память его умолкшим шагам.
И его неисполненным замыслам, что отлетели вместе с ним…
Р. S. Время стирает надпись на камнях?
Еще в октябре прошлого года я писала первые страницы этих воспоминаний, и слезы застилали глаза.
И вот пришла осень и засыпала следы его золотым листопадом. И пришла зима. И также укрыла его сон снегом…
…Неоценимую дань памяти Ивана Мележа — фотовыставку его пути жизни и творчества устроил в Доме литератора Владимир Крук.
Каждый раз, приходя в этот дом то ли утром, то ли днем или вечером, я всегда поднимаюсь на второй этаж, останавливаюсь и, встретив глазами безмолвное ожидание его взгляда, тихо говорю:
— Добрый день, Иван Павлович!
И мне так хочется чуда — чтобы он улыбнулся, чтобы услышать от него, как когда-то при встречах:
— Подожди, задержись…
1977
ПРОТАСЕВИЧ
Повесть
I
Андрей Протасевич покидал родные места с тем сожалением и тоской в сердце, которые знакомы только человеку, с детства связанному с цветением ржаных полей, с перезвоном душистых луговых трав, с каждой тропкой и грибными местами старого исхоженного леса.
Брат Николай хотел запрячь коня и подвезти его до полустанка, но Андрей отказался. До прихода поезда оставалось часа два, и он пошел пешком. Необязательно было добираться напрямик — через канаву. Можно было выбрать кружную дорогу — мимо камня. Андрей хорошо помнил этот круглый камень, поросший низеньким сероватым мхом и по форме своей напоминавший сыр, только-только откинутый из холщового мешочка.
К этому камню когда-то они, мальчишки Андреева возраста, ездили в ночное со своими конями — обыкновенными дубовыми посошками, на которых за день можно было обскакать полсвета.
Прихватывали с собой торбочки с едой, спички, сырую картошку и, как только солнце опускалось за Барецкий лес, раскладывали под камнем огонь, закапывали в горячую золу картофель и жарили на прутиках елкое, прогорклое сало.
Потом поспевала картошка. Ее выгребали из золы, вытирали о траву. Перекладывая с ладони на ладонь, нетерпеливо очищали, обжигая десны и язык, ели — горячую, рассыпчатую.
Навсегда уже распростившись с детством и уехав из деревни, Андрей никогда после не ел ничего более вкусного, чем это прихваченное легким дымком сало на прутиках, чем этот хлеб, весь в растопленном жиру и саже, чем печенная в золе картошка.
Домой возвращались вскоре после того, как было покончено с едой, когда и сами ночлежники и кони насытились. Оставаться дольше не получалось, потому что за это дома могли ожидать отцовский ремень или материны попреки.
Возвращались по холодной росе, оставляя за собой темный след. Позади, где-то из-за Даманского болота, выкатывалась огромная, с решето величиной кроваво-красная луна. Напрасно пытаясь поспеть за ребятами, она медленно поднималась все выше и выше, незаметно уменьшаясь и светлея.
Сейчас камня на прежнем месте не было. Говорили, в войну немцы подорвали его, увезли куда-то, где строилась дорога.
Миновав знакомые места, вспоминая свое детство, Андрей чувствовал себя так, словно, расставшись здесь давным-давно с добрым своим другом, он пришел сейчас сюда, чтобы встретить его, и узнал, что встрече этой не суждено быть. Он не смог бы объяснить, как пришла к нему эта мысль, возникшая в первый же день приезда к родным и к которой он возвращался не раз здесь, возле этого камня, как завладела она его сердцем.
Мысль эта была такая: вернуться в город на работу и сразу же подать заявление с просьбой послать его сюда, в свой колхоз.
То, с чем столкнулся Протасевич здесь, где жили его родные братья, не понравилось ему. Не порадовала и первая встреча в отцовской хате — старший брат, Николай, к которому он приехал в отпуск, выставил на стол самогону, да столько, что можно было споить всю деревню.
Никуда не спеша, словно бы в колхозе нет никакой работы, Николай и его жена устроили застолье, назвали гостей.
Самогонку пили стаканами. Видно, привыкли к этому давно. Андрея подняли на смех, когда он попросил налить ему в стопку.
Отодвинув от себя стакан, который тут же снова наполнили, не желая обидеть ни родню, ни соседей и не желая в то же время прослыть слишком уж важным, Андрей сдержанно поинтересовался:
— И часто у вас такое?
— В колхозе нельзя иначе. У нас, брат, только такую норму и признают, — то ли в шутку, то ли всерьез повернулся к Андрею прежний его одноклассник Сергей Михневич, невысокий, подвижный, заросший рыжеватой щетиной. — У председателя нашего учимся. Он, брат, у нас профессор по выпивке.
— Хорош у вас профессор, ничего не скажешь, — сдерживая себя, ответил Андрей. — И вы, ученики его, не лучше. — Он взглянул на брата. — Вот ты, Николай, старший из нас, помнишь, батька наш когда-то со своей полоски переводил вот этак все добро и пропивал его, как вы сейчас его переводите и пропиваете?..
— Что ты взялся за батьку? — обиделся Николай, понурый, как и Сергей Михневич, небритый, со всклоченной бородой. — Батька наш над каждым зерном трясся, знал, что он хозяин, что это зерно по́том ему далось и кровавыми мозолями. А председатель этот, Минченя, знает он, над чем ему трястись? Одна у него забота: как бы сплавить зерно поскорее да пропить с кем-нибудь… Спина у него не болит ни от работы, ни от этого зерна, ни от скота, что мы весной чуть ли не веревками вытягивали из хлевов, на выпас.
— А сами вы куда глядите? — Андрей уже не скрывал злости.
— Каков, брат Андрей, поп, таков и приход, — вытирая усы ладонью, ответил за всех Андреев шурин Алесь Корбут, мужчина уже в летах, рассудительный — слово его в деревне звучало как окончательный приговор. — Примерься-ка лучше сам, человече: скажем, ты, или другой, или десятый у вас в городе служит где-нибудь в учреждении, и
