Мыс Доброй Надежды - Елена Семеновна Василевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На мгновение живо представив себе такую картину, Андрей усмехнулся.
— Видишь, тебе смешно. Небось думаешь, как бы ты со своими хлопцами разнес кабинет начальника. А мы после войны терпим третьего уже такого лодыря. И скажу тебе про этого Минченю: мало что пьяница, дак вдобавок еще и дурак. Ему послушать такого вот, как я, мужика или другого кого, связанного с этой землей живой, можно сказать, пуповиной, где там — низко! Он сам начальник, он распоряжается! Прислали его укрепить колхоз! А в конце концов что выходит: сколько ты ни вкалывай, все это людское старанье в прорву летит. А мужик рассуждает: на кой леший мне надо это, кто мне заплатит за мой труд.
Алесь Корбут вынул из кармана кисет с махоркой, протянул мужчинам, скрутил себе цигарку и, прикурив от Андреевой спички, сказал:
— Поезжай-ка ты в «Калинин» или в «Красную смену», погляди, как там люди живут, как работают. У нас каждый так и норовит спрятаться от бригадира, рассчитывает, как бы на работу не выйти, как бы дома посидеть, нечего им за работу получать, так не из-за чего и работать, а там, брат, за провинность человека к работе не допустят… Вот в чем их сила. Работа — человеку награда! А в нашем колхозе нету на это силы. Вытекает она, как кровь из жил, вместе с самогонкой. Прислали б нам, скажем, человека с головой, да чтоб пил он ее, проклятую, этими вот стопками, а не квартами, как наш Минченя, и все мы, на него глядючи… Думаешь, не стали бы мы на ноги, не берегли б, как твой батька, каждое зернышко? Нету, брат, хозяина, нету и ладу.
Подсев ближе к Андрею и глядя на него требовательными, испытующими глазами, Корбут заговорил вдруг совсем о другом:
— Вот, скажем, ты, Андрей, и на агронома в академии учился, и потом за войну и после войны куда только не ездил, чего только не повидал, согласился бы ты стать председателем укрупненного колхоза? Тебе, брат, под силу был бы такой корабль… Или тебя сюда и бубликами не заманишь? Партийный-то ты партийный, но, брат, не откажешься от Минска — там как-никак спокойнее жить. А тут, брат, еще ухабы… И вот на эти ухабы, как ты ни прикидывай, если и пришлют кого из города, дак уж только такого, что и там не нужный, вроде Минчени нашего.
— Сейчас едут только те, кто по собственной охоте, — перебил Корбута Андрей.
— Мало что-то таких охотников, — хитро прищурился Сергей Михневич.
— Вот то-то и оно, — хмуро поддакнул Алесь Корбут.
…Андрей никому ничего не говорил о том, что запало ему в душу, ходил, приглядывался ко всему, знакомился с жизнью, с людьми. Познакомился с председателем, с тем самым Минченей, которого все, от малого дитяти до секретаря райкома, знали как горького пьяницу.
Впервые встретились они на колхозном дворе в воскресенье возле колхозного грузовика. Он шел в город, и Андрей надумал съездить туда, повидать старого приятеля, еще со школы, не последнего сейчас в районе начальника. Как и всегда, у машины собралось почти полдеревни, главным образом бабы. Особый интерес, считай, у каждой — базар. У одной — кошелка яиц, другая творог за неделю накопила, третья маслице сбила.
Те, кто раньше пришел, залезли уже в кузов, повернуться там негде было. Шофер, рыжий как огонь Федя, молча обошел вокруг машины и, сплюнув окурок, зычно скомандовал:
— А ну, бабки, которые попроворней, давайте слазьте!
Из кузова ни слова.
— Оглохли, что ли, все до одной! — спокойно удивился Федя.
В кузове кто-то тихонько поперхнулся смехом, кто-то на кого-то цыкнул. Послышался басистый голос жены Сергея Михневича:
— Тебе нас не лечить, хоть бы и оглохли. Садись да крути давай свою баранку.
— Не пойдет. — Видно было, что Федю со взятого курса не свернет никакая сила. Присев в тенечке под старой липой, он мирно предложил:
— Ну тогда закурим, если так…
В кузове этого не ожидали. В кузове готовы были принять любую словесную атаку и дать ей надлежащий отпор. Против этого же Фединого маневра у женщин брони не было. Вот если бы стал ругаться…
Андрей со стороны наблюдал эту сцену и от души смеялся.
Подошел Минченя. Он уже выпил и, видно, не хотел сегодня ссориться с людьми.
— А ну, Федя, доставь баб да скорее назад, — крикнул он, ни с кем не поздоровавшись.
— Куда я их повезу? Вон сколько насело, — нехотя бросил взгляд на машину Федя.
— А, насело, насело, вези, и весь разговор.
— Я свои права класть не собираюсь. Пускай слезет половина — повезу.
— Повезешь, ничего тебе не станется.
— Сказал, не повезу, — уже зло, настойчиво повторил Федя.
— А я сказал — повезешь, значит, повезешь, — мгновенно вскипел, утверждая свое «я», Минченя.
Протасевич решился вмешаться:
— Шофер правду говорит: лишаться прав ему нет никакого смысла. Надо сделать два рейса, а не пихать всех в одну машину.
— Чего ж там продашь — со второго рейса? — в один голос вскинулись бабы. Кричали особенно те, что повисли на бортах машины.
— А это не его, не шофера, дело. Надо было сговориться и раньше выехать. Я на месте председателя с первым рейсом отправил бы тех, кто целую неделю хорошо работал в поле.
Это еще подлило масла в огонь.
— А никто особо не вылеживается…
— Хватит у нас своих командиров…
— Одинаковые все работники…
— Одинаковые, да не одинаковые. Ты с Манькой в среду ездила на базар, вот и давай сегодня во вторую очередь, а с, первым рейсом пускай те, кто неделю из льна не вылезал!
— Тебе не отчитываюсь! Распоряжайся в своей хате.
Все споры прервал Минченя.
— Езжай, — все еще не сдаваясь, снова приказал он Феде.
— Сказал, не поеду — и не поеду! — Федя встал и бросил на председателя презрительный взгляд. — Ты, председатель, не пойдешь за меня под суд.
Несколько женщин задвигали свои мешки и кошелки. Нехотя стали вылезать из машины.
Еще через полчаса, когда споры затихли и в кузове можно было усесться, Федя завел машину.
Дожидаясь второго рейса, Андрей отошел с Минченей в сторону.
— Зря вы на шофера напали. Я на вашем месте отменил бы вообще эту поездку. Уверяю вас, после одного такого случая не пришлось бы в следующий раз уговаривать полтора часа.
— Приказ председателя есть
