Золотой век - Дмитрий Дмитриев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Женитесь, если будете меня слушать… Если я вам помогу бежать из-под конвоя, то устрою и вашу свадьбу.
— Вы мне хотите устроить побег?
— Разумеется. Я и сам с вами убегу, потому что ремесло сыщика мне страшно надоело…
— Вы… вы говорите правду?
— Неужели стану врать…
— Но куда же мы убежим?
— В Турцию…
— Возможно ли в Турцию…
— Там мы будем в полной безопасности. Итак, по рукам, что ли!
— Знаете, я не верю в искренность ваших слов, не верю… И вы… вы безжалостно надо мной смеетесь…
— Дело ваше…
— Бежать в Турцию без гроша в кармане…
— О деньгах не заботьтесь… Хотите, скажу я вам чистую правду, откуда у меня явилось желание вам помочь.
— Говорите!
— Я подкуплен помогать вам.
— Кто же вас подкупил?
— Ваша невеста.
— Княжна! — удивленный и обрадованный, воскликнул Серебряков; он, не сознавая злого умысла проходимца Волкова, шел на его удочку.
— Княжна вас любит. Она дала мне много денег, чтобы я вас избавил от Сибири. Вот я и решился вас освободить и самому скрыться с вами… Россию для укрывательства я не выбрал, потому что оставаться вам здесь более чем опасно, и я выбрал Турцию, там мы будем в полной безопасности, пройдет известное время — об вас позабудут, и тогда мы с вами вернемся в Россию.
Волков говорил так убедительно и так искренно, что нельзя было ему не поверить.
— Согласны, что ли?
— Что же еще спрашивать? Кому же не мила воля-матушка!…
— Ну, так этой же ночью вы будете на свободе, только чур! — слушать меня и верить мне.
— Но как это вы сделаете?
— Очень просто, я прикажу конвойным солдатам спать, этому они будут очень рады, и мы с вами убежим.
— Нас могут поймать?
— Не бойтесь, не поймают, так все обдумано, все устроено… за нами не будет погони.
— Неужели мы будем идти пешком?
— Зачем, мы найдем подводу до русской границы и, благополучно перебравшись через нее, очутимся на воле, на просторе.
— Но я не изменю никогда своему отечеству, так вы и знайте.
— Вас никто не заставляет изменять. В Турции мы проживем не более года. Пройдет год, и вы вернетесь в Россию и непременно женитесь на княжне.
— Даже непременно? — усомнился Серебряков.
— Вы опять не верите в мои слова? Итак, решено, — сегодня ночью мы с вами убежим сначала в Москву, а оттуда в Крым; сядем на корабль и поминай нас, как звали.
— А от Питера мы далеко отъехали?
— Без малого верст двести. Итак, ждите меня ночью.
Проходимцу и бездельнику Волкову нетрудно было обмануть злополучного Серебрякова; он, несмотря на все несчастия и все превратности судьбы, был слишком доверчив. А Волков так хитер и находчив, что ему не составило большого труда уверить Серебрякова в искренности своих слов и забрать его совсем к себе в руки. Разумеется, солдат, дежуривший с ружьем у оконца избы, в которой сидел под замком Серебряков, был не кто иной, как мастеровой парень, за гривну серебра взявшийся изобразить из себя солдата, надевший солдатскую амуницию. Михайло Волков опьяневшего от дурмана и вина Серебрякова в крытой кибитке привез в одну бедную деревушку, находившуюся в двухстах верстах от Петербурга и стоявшую невдалеке от большой дороги.
Все это расстояние Серебряков, как уже сказали, спал как убитый; вез его Волков в сопровождении нанятого, переряженного парня и глуповатого мужика-извозчика.
Михайло Волков, имея злой умысел, решился выдать себя за старшего сыщика — этим он думал невольно заставить Серебрякова покориться своей участи.
И Волков достиг этого вполне: Серебряков под гнетом несчастия поверил в слова Волкова и смотрел на него, как на сыщика, которому поручено довезти Серебрякова до места ссылки.
Бедняга Серебряков с нетерпением стал ждать вечера и ночи.
Ночью Волков дал слово выпустить его на волю.
«Только бы мне быть на воле, тогда уж я оправдаю себя… Да и князь Платон Алексеевич заступится за меня… За что же меня ссылать? Что я сделал? Это просто недоразумение… Я… я постараюсь доказать свою невиновность… Кто знает, может, этот сыщик и на самом деле поможет мне жениться на княжне? Если верить словам сыщика, то княжна подкупила его спасти меня… Стало быть, она не забыла меня… Помнит… Только зачем сыщик везет меня в Турцию? Разве здесь, в России, и укрыться мне нельзя? Ведь только на время… потом я снова вернусь на родину», — таким размышлениям предавался Серебряков, ожидая прихода Волкова.
Вот и полночь, глубокая, мрачная…
В деревеньке давно уже все улеглись на покой.
Наступила глубокая тишина, нарушаемая только иногда собачьим лаем.
В самую полночь, как дух злобы, явился перед несчастным Серебряковым Михайло Волков.
— Все готово, бежим, — поспешно проговорил он, войдя в избенку.
— А конвойные солдаты? — спросил у Волкова Серебряков.
— Давным-давно храпят, их и пушкой не разбудишь; ну, следуйте за мной.
— Куда же мы пойдем?
— Туда, куда нужно, поспешите.
— Я… я ничего не вижу, — промолвил Серебряков, идя ощупью за Волковым.
Ночь была, как говорится, «хоть глаз выколи», на небе ни одной звездочки.
— Давайте руку, я помогу вам идти.
— А вы разве видите в темноте?
— Я всегда вижу и днем, и ночью.
— Хороши же у вас глаза…
— Я сыщик и должен иметь зоркий глаз.
В совершенной темноте вел Волков доверившегося ему Серебрякова.
Так прошли они некоторое расстояние.
За деревенской околицей их дожидалась тройка лихих коней, запряженная в крытую повозку.
Серебряков едва мог разглядеть лошадей и повозку.
— Садитесь, — повелительно промолвил Серебрякову Волков, показывая ему рукою на повозку.
— Как, вы уже и коней припасли?
— Зевать не стану.
— Ведь мы вперед в Москву поедем? — усаживаясь в повозку, спросил Серебряков.
— Разумеется… только там останавливаться не будем.
— Почему же?
— Какой вы пренаивный человек, господин Серебряков… спрашиваете, почему мы не остановимся в Москве; во-первых, я не имею ни малейшего желания угодить в руки полиции; а во-вторых, я должен поспешить выполнить поручение княжны Натальи Платоновны и отвезти вас в укромное местечко.
— Как, разве княжна вас о том просила?
— Разумеется, и все деньги, которые мне придется тратить на дороге, — это ее деньги.
— Милая, милая, она заботится обо мне, жалеет меня.
— Ну как вас не жалеть, я и не невеста ваша, а все же вас жалко, — с злой усмешкой проговорил Волков.
Повторяем, он так натурально врал, что все его слова можно было принять за непреложную истину.
Серебряков ему верил.
Михайло Волков и Сергей Серебряков ехали очень быстро.
Большой дороги они избегали и ехали по проселочной; кормить лошадей останавливались в таких деревнях и селах, где нет постоялого двора, и ехали большею частью ночью.
В Москву приехали они ночью и ночью же, не останавливаясь, выехали из нее.
А бедняге Серебрякову хотелось хоть ненадолго остановиться в родной ему Москве; хотелось ему также взглянуть на тот дом, где жила его возлюбленная княжна Полянская, и если удастся, то послать ей с кем-нибудь весточку.
Об этом он сказал Волкову.
— Ни на час, ни на одну минуту, — возразил ему Волков. — Я не хочу, чтобы вы и я очутились в руках полиции, — сухо добавил он.
— Мне хочется узнать, в Москве ли княжна Наталья Платоновна.
— Успокойтесь, ваш предмет в Питере. Я это хорошо знаю, да и вы, чай, тоже знаете.
— Когда меня выпустили из крепости, княжна точно была в Питере.
— И теперь там же, потому недели еще не прошло, как вас выпустили из крепости.
Серебряков не стал более возражать своему спутнику, потому и сам согласился, что княжны не может быть в Москве.
«Если бы князь выехал и в один день с нами, и то не мог бы упредить нас. Князь едет слишком медленно», — подумал он.
Проезжая Москвою, Серебряков стал усердно креститься на видневшиеся кремлевские позлащенные главы соборов и монастырей.
— Прощай, Москва родимая, приведет ли Бог меня опять скоро увидать тебя, — тихо, со вздохом проговорил Сергей Серебряков.
Он как был предчувствовал, бедняга, что расстается с Москвой надолго, и, как увидим, далее предчувствие его не обмануло.
XIX
После долгого и утомительного путешествия Михайло Волков, подкупленный Потемкиным, привез злополучного Сергея Дмитриевича Серебрякова в Крым.
Продолжительная, почти безостановочная езда разбила наших путников.
Как ни здоров был Михайло Волков, а все же и он нуждался в отдыхе, а про Серебрякова и говорить было нечего, — его привез Волков в Крым почти больным.
Они на время сняли себе помещение в татарской деревушке, на берегу моря.