Шамбала. Сердце Азии - Николай Рерих

20 мая.

Поднялись в 4 часа. Вот красиво! Горы розовеют. Бегут лиловые туманы. Пышнеет трава. Выехали в половине шестого еще до жары. Бодро пробежали 9 потаев (36 верст) до Янцзыхая. Отличная дорога. Свежо и сладко пахнет серебристая джидда [лох]. Поют птицы. Так много птиц давно не слыхали. Проехали равнину, усеянную могильными бугорками, – следы боев в дунганское восстание. Как заповедная стена, стояли серебряно-голубые горы. Прибыли в половине десятого в Янцзыхай, и вовремя.

Солнце уже стало жечь. Все уже накалилось. С радостью входим в маленькую глинобитку. Будем здесь до 12 часов ночи, а там при луне, в холодке, дальше – до Шихо. В чем-то почти неуловимом уже чувствуется близость России. Шире ли улицы селений, больше ли пашен, чище ли постоялые дворы? Опять сидим в глинобитке. В комнате хлопочут касатки – под балкой их гнездо. И опять вспоминаем Подольскую или Казанскую губернию. Вспоминаем Ефима из Ключина.

Точно колеблется почва. В области Чугучака есть потухшие кратеры. Не так давно подземная работа была так напряжена, что ждали извержения.

21 мая.

Поднялись в час ночи. В темноте при начавшемся буране вышли в половине четвертого. Горы скрылись. Облака пыли. Прогремели на равнине крупной гальки. В час дня пришли в Шихо, пробежали 16 потаев.

На полпути остановились кормить лошадей. Собралась толпа дунган и китайцев. Топтались, щупали нашу коляску, пытались потрогать нас. Е. И. вспомнила их достойного предводителя – главу Синьцзяна. Вспоминали, как пятнадцать лет тому назад в Шарсюмэ был амбань-русофил, и против него было послано из Урумчи 10 000 дунган. Но из Зайсана успел подойти русский батальон, и 10 000 урумчийских войск немедленно разбежались. Теперь сын этого амбаня, олетский князь, живет в дне пути от Шихо. Он получил образование в России. Там же находится и большой калмыцкий монастырь. Шихо является перекрестком между Урумчи (6 дней), Чугучаком (6 дней), Кульджою (9 дней) и Шарсюмэ (12 дней).

По пути встретили три арбы ценного груза – маральи рога. Вероятно, идут из Русского или Монгольского Алтая. Идут через Урумчи на Гучен в Китай для ценных лекарств. Вспомнили Чураевых, Гребенщикова. Староверы и зверская ловля маралов; нелепо, как уживаются эти особенности.

В Шихо во двор бывшего русского подданного нас не пустили. Ренегаты всегда особо усердствуют. Качество дороги здесь гораздо лучше, нежели в Кашгаре, Аксу, Токсуне. Из широких пространств гальки можно легче легкого сделать прекрасное шоссе. Но для китайцев – чем меньше путей сообщения, тем спокойнее; чем меньше просвещения, тем способнее для «правителей»…

Е. И. спрашивает: «Если бы китайцы нас приняли ладно, ведь многое от этого изменилось бы?» Многое, многое!

Никаких сведений из Америки. Когда и где сможем мы получить их? На телеграмму, посланную 12 апреля, до 16 мая ответ не пришел. Состояние телеграфных столбов, проволоки и изоляторов указывает: «Оставьте все надежды». Надо сказать Хоршу, чтобы не посылали телеграмм по бентлей[513]. Тут и без шифра извращают слова неузнаваемо.

22 мая.

Пески до самого Чипейцзы, в 16 потаях. Легкие облачка скрыли солнце, иначе был бы зной несносный. Как Садык, кучер, говорит: «Лошадей бы зарезали». Никогда не видали столько дичи: золотые фазаны, куропатки, гуси, кроншнепы, утки, чайки, зайцы. Фазаны сидят на дороге перед самым экипажем. Вышли в пять утра, дошли в половине третьего. Предлагают лучше двигаться ночью. Чипейцзы – непривлекательное место, дворы грязны. Стоим за селением у речки. Позади скрылись отроги Тянь-Шаня, а далеко впереди, к северу, показалась легкая линия Тарбагатайских гор. По степи маячат китайские могилы в виде курганчиков. Опять пришел вонючий оборванец и унес куда-то паспорта. Уморительно сверял наши физиономии с карточками. Нескончаемый полицейский участок!

Узнали, кто такой Цаган-хутухта[514]. Оказывается, он олет. Сейчас находится в Лабране. Как поучительно сверять сведения из-за Гималаев со сведениями с севера. Только так складывается истинный облик лиц, событий, верований. Каждая страна, не удаляясь от истины, вкладывает свои особенности в свою наблюдательность. Тибет преувеличил Таин-ламу, сведения о Цаган-хутухте совпадают.

Цветет джидда, розовеет свежая жимолость. Пахнет весенней свежестью к вечеру. Опять будет драма с возчиками, надо уговорить их двинуться ночью. Решили не спать, идти в одиннадцать ночи.

23 мая.

Вечер настроился неспокойно. Приехали странные китайцы с десятью солдатами. Исполняют какое-то таинственное поручение генерал-губернатора. Едут в Пекин и Москву. Плетется сеть интриг.

Пришел совет – уезжать немедленно, привязать, заглушить колокольцы под дугою и погасить огни. Неспокойно. Так и сделали, и вышли под дождь и ветер с заряженным оружием. Шли глубокими, тяжкими для лошадей песками. Восемнадцать потаев до Улун-Болыка взяло 12 часов, с двумя часами кормежки лошадей. Улун-Болык – бедный лянгар. Пищи нет. За семь потаев до лянгара пески перешли в темное галечное взгорье Джаирских гор. Все стало четко. Заклубились ослепительные грозовые тучи, и в стороне Чугучака[515] загрохотало. Сидим на бугре около убогого китайского храмика. Перед нами в последний раз тянется и тонет в тумане гряда Небесных гор. Так они небесны в тоне, так богаты белыми гребнями.

Так мало еще знают калмыцкие улусы. Когда и кому удастся пройти через все лабиринты захороненных богатств? Вся даль трепещет в сияющей радуге разложения. Сапфировая пустыня и эфирные горы влились в небо. Разубранные холмы в золоте. Уж очень красива ты, Азия. Твой черед. Прими чашу мира.

Едут дунгане и калмыки с ними. В тоне, каким калмык говорит с нами, звучит какое-то доверие и близость. Простодушно рассказывает, как он хотел охотиться в горах, а местный князь запретил. Через дорогу перебежали шесть серых серн. Можно представить, сколько дичи в горах. Телеги опять не пришли. Будем третью ночь без сна.

24 мая.

Для дальних путей пригодны лишь тибетцы и некоторые монгольские хошуны. Все остальные слабеют, теряют бодрость и впадают в уныние.

Простились с Тянь-Шанем. Впереди бесснежные мелкие купола Джаира. Сегодня тот самый страшный день, о котором твердят все караванщики. Именно в ущельях Джаира бывают грабежи и убийства. Взгорья Джаира встретили нас совсем сурово. Ледяной вихрь, дождь, град, а под ночь – лед и снег. Наш возчик ухитрился 17 потаев до Кюльдинена пройти в 22 часа. Дошли в половине третьего ночи. Измочалились окончательно плестись за арбами с заряженными винтовками. Отту – бедная станция в середине пути, утопающая в грязи. После нас приехали китайцы. Началось безобразие – ходили через нас. Плевали. Тут же развели кизяковый огонь, выедающий глаза. Накапали маслом и облили чаем. Мы были рады вечером убраться до Кюльдинена. Разбойников не видели. Теперь говорят, что главное место разбоя – не сегодня, а завтра, между Кюльдиненом и Ядманту. В снегу добрались до Кюльдинена. Зажались в вонючую лачугу и спали четыре часа беспросыпно. А там опять грузились, опять ссорились с негодным возчиком.