Шамбала. Сердце Азии - Николай Рерих

Юрты почти кончились. Степь. Низкие сосны и кустарник. За окном беседуют два молодых рабочих. Говорят об организации местного театра, о трудностях с костюмами и освещением. Говорят так, как и в столице редко услыхать можно. Пограничники толкуют о буддизме: понимают, что это не религия, а учение; оценивают, что Будда – человек, явная историческая личность; интересуются рукописью об Иссе; толкуют о великой материи. Откуда это ценное, ясное мышление? Ибо все это внутреннее содержание духа коммунизма – его стремление к красоте.

А вот идет Алексей Пивкин из Нижнего Новгорода и скорбит о том, что люди не понимают пользы практического объединения. «И все-то норовят отделиться в деревне, а как способнее бы скопом хозяйствовать».

6 июня.

Некоторые люди боятся гор и уверяют, что горы их душат. Не боятся ли эти люди и больших дел?

Еще шире Иртыш. Экая стремнина! Пожелтел Иртыш, и пошли белые гребни. Теперь верим, что здесь мог Ермак утонуть. Пришли от команды парохода: просят дать статью в их газету. Не успел написать: «Великая рука Азии», – а тут еще идут представители матросов и пассажиров с просьбой прочесть им лекцию. Вот это называется – стремление. Вот это поиски – нет ли где еще нового, нет ли полезного, чтобы просветиться. На картине «Сон Востока»[522] великан еще не проснулся, и глаза его еще закрыты. Но прошло несколько лет, и глаза открылись, уже великан осмотрелся и хочет знать все. Великан уже знает, чем владеет. В Америке и Дымов, и Каральник, и другие писали об этой картине, спорили, а она уже – в жизни.

На пристанях все гуще и гуще толпа. Павлодар точно высыпал к пароходу. Малыш спрашивает другого, совсем крохотного: «А ты пионер?» Сколько здоровых лиц! Радостно отметить легкость передвижения. Послушайте говор: тот с Камчатки, был в Семипалатинске. Этот в Павлодаре – из Кронштадта. Этот побывал в Сеуле и Бухаре. Этот – от границ Польши. Этот от Нижнего – на Алтае. Ведь крылья растут! «Все возможно и все доступно!» И уходит главный бич жизни – страх и предрассудки. Завтра последний день Иртыша. Омск. Поезд. Новый Восток. Новое, над чем знак розы.

7 июня.

Ветер и гребни сменились проливным холодным дождем. Попрятались толпы на пристанях. Е. И. довольна: нет зноя, которого она так опасалась. Спрашиваем себя, приехали ли уже в Москву Лихтманы. Последние письма из Америки были от начала января, а телеграммы от начала марта.

Т.[523] не знает, что мы проехали так близко от его родных мест. Вот рабочий рассуждает о религии. Слушайте в удивляйтесь, как широко, реально и практично судит он о применении новых методов. Вот он перешел к вопросу о пьянстве, и опять слышится здоровое суждение. Вот он толкует о дисциплине в армии; не удивительно, что такая армия представляет грозное своей сознательностью целое. Вот он оценивает экономические условия. Без вредного шовинизма он учитывает нарастание хозяйства. В его руках цифры и сопоставления. Говорит о налаженной работе народа со специалистами.

Нет ни ложного пафоса, ни хвастовства; спокоен жест руки, и безбоязненно смотрят серые глаза. Вот опять народный учитель. Тот, который работает двенадцать часов в сутки за 36 рублей в месяц. Он и учитель в трех школах, и режиссер, и народный лектор, партийный работник. Послушайте, как любовно он говорит о лучших методах преподавания; как он бережлив с индивидуальностью детей и как следит за достижениями науки. Сейчас едет, чтобы пройти дополнительный курс на биостанции.

А вот латыш – командир полка. Жена его шепчет: «Что делать с ним? Все, что имеет, раздает. Найдет каких-то бедных старушек, выдает им пенсию. А чуть скажешь ему, отвечает: «Да ведь ты сыта. Лучше я сам есть не буду». А ведь жалованье-то всего 125 рублей». Этот грозный латыш – убежденный коммунист самого чистого склада. И весело с ним говорить об эволюции материи. Это не тупой дарвинист, но реальный искатель и поклонник реального познания сущего… Радостно плыть по Иртышу и слышать доброе строительство. Радостно не слышать ни одного сквернословия и не видеть жестов пошлости. Радостно видеть углубление знания. Как Ленин говорил: «Претворение возможности в необходимость».

Вспоминаем всякое бывшее с нами. Трехсуточная гроза в Гульмарке. Шаровидная молния около моей головы в Дарджилинге. Необъяснимый синий огонь в Ниму. Шесть часов с револьвером в Тангмарке. Бамбуковый мост в Ташидинге. Глетчер Сасир. Мертвый оскал даотая Ма. Переход ламою границы. Ползание по пещерам Кучи. Неожиданная стужа на Каракоруме. Буран после Токсуна. Буря на озере Вулар. И многое другое. И каждая эта буря, и каждая эта стужа, и каждая эта молния вспоминается, как неповторяемый сон. Плотников спрашивает в Урумчи: «Вошла ли в вас зараза Азии?»

Да, Петр Александрович, вошла, но не зараза, а очарование, и всегда оно было в нас. Гораздо ранее, нежели писался «Стан половецкий» или «Заморские гости»[524]. И как же мы будем без тебя, Азия? Но ведь мы и не выехали еще за твои пределы. Да и выедем ли когда? И где граница твоя, Азия? Какие задачи могут быть решены без Азии? Какое построение обойдется без камней, без заветов Азии? «Длинное ухо» Азии слышит музыку сфер. «Великая рука» Азии возносит Чашу. О «Длинном ухе» Азии сложено много рассказов. О «Великой руке» Азии повесть только еще пишется. Из Азии пришли все великие Учителя. Е. И. читает письмо Махатмы. Лучше всего понимает письмо командир-латыш. Как понятно и ценно все его мышление. Потом я делаю доклад команде и пассажирам.

Следуют вопросы. Так же, как на «Лобкове», – напряженные вниманием лица. По откосам берегов еще лежит снег. Сегодня утром прошли селение Ермак и место, где утонул завоеватель Сибири[525]. Рабочий поясняет: «Он бы выплыл, наверно бы выплыл, да доспех-то его на низ потянул». Так помянул рабочий героя этих студеных просторов. И с командиром, и с рабочим, и с учителем всегда встретимся радостно. Привет всем друзьям.

8 июня.

Омск. Мост через Иртыш. Севастьянов показывает «исторические» здания. Особняк, где жил Колчак. Здание колчаковского сената. Дом красноармейцев. Собор, где хранится ветхое знамя Ермака. Полуразрушенная тюрьма, где был заключен Достоевский. Вершинка старого острога XVII века. Оказалось, что оба нужных нам поезда только что отошли и мы должны сидеть в Омске три дня, до четверга вечера. Совторгфлот радушно заботится о нас. Б.[526] многое рассказывает. Слышим о моих картинах. Высокие цены. Поверх всего идут расспросы опять о йогах, об Индии и Тибете, о буддизме и об учениях жизни. Целый слой изучения воли и материи. И совершенно здесь не знают положения ни Америки, ни Китая. Газеты дают верные факты. Но молва плетет свой узор. Письмо о сложном положении Монголии.