Шамбала. Сердце Азии - Николай Рерих

Около ехала киргизская стража. Те же скифы. Те же шапки и кожаные штаны, и полукафтаны, как на кульобской вазе[519]. Киргизы гонялись за показавшимися через дорогу волками. Один из них нарвал для Е. И. большую связку красных пионов.

А там еще один перевал, и на гребне – кучи мелких камней. Это конец Китаю.

Здравствуй, земля русская, в твоем новом уборе! И еще травы, и еще золотые головки, и белые стены пограничного поста Кузеунь. Выходят бравые пограничники. Расспросы. Общая забота сделать нам так, как лучше. Где же грубость и невежественность, которой мог бы отличаться заброшенный, не помеченный на карте маленький пост?! Следует долгий внимательный досмотр вещей. Все пересмотрено. Извиняются за длительность и хлопоты, но все должно быть сделано без исключения и по долгу. Вот и начальник поста. Вот и семья его помощника Фомина. Сын его трогательно собрал всевозможные портреты Ленина и сделал из них как бы венок над своей постелью. Ночуем на посту.

29 мая.

Покатили утром до села Покровского (70 верст) по чудесной гладкой дороге. Горы отступают. Понижаются. Киргизские юрты. Любопытные всадники. Бодро бежит сытый вороной конь красноармейца в зеленой пограничной фуражке, весело сдвинутой набекрень. Первый русский поселок – Рюриковский. Низкая мазанка. Видны уже белые стены и скудные сады. Здесь климат суров. Овощи не растут: хватает мороз. Но теперь уже началась летняя жара. Если бы доехать до Тополевого Мыса, но наш возчик не сделает это. Так и есть. На ровном откосе разлетается вдребезги колесо у брички. Надо посылать в комендатуру в Покровское за телегой. Долго стоим у мельницы Ященко – он не дружелюбен и не дал свою телегу.

Вот и Покровское. Больше белых домиков. Выходит навстречу комендант. Вот и начальник стражи. Вот и помощник коменданта. Наперерыв размещают нас по своим скромным квартирам. Еще больше вопросов. Еще настоятельнее ждут поучительных ответов. Понимаете ли, хотят знать. Хотят проверить свои сведения с нашими. Рамзана, не понимая языка, замечает: «Русские хорошие люди. Душа у них хорошая». Спрашиваем, как он дознался до этого. «А по глазам видно».

Оказалось, наш пароход по Иртышу отходит сегодня ночью, а следующий лишь через три дня. Возчик нас посадил. Но на посту радуются и просят погостить у них хоть один день. Приходят к нам вечером, до позднего часа толкуем о самых широких, о самых космических вопросах. Где же такая пограничная комендатура, где бы можно было говорить о космосе и о мировой эволюции?! Радостно. Настоятельно просят показать завтра картины и потолковать еще. На каком таком пограничном посту будут так говорить и так мыслить?!

30 мая.

С утра смотрели картины. Люблю этих зрителей без предрассудков. Свежий глаз и смотрит свежее. Толковали о разнице понятий культуры и цивилизации. Замечательно, что русские легче многих других народов понимают это различие. И еще замечательно: это сознание долга и дисциплины. А вот и «чудо». Были на собрании крестьян и красноармейцев. Слушали доклад Джембаева о международном положении. В этой жажде знания – все реальное будущее и весь свет труда. Е. И. читала письмо об индийской философии. И мы сказали спасибо этим новым знакомым за все от них услышанное. Надо сказать, что эти пограничные красноармейцы мыслят гораздо шире многих западных интеллигентов. Где же та узость и грубость, о которой говорили подложные отзывы?

31 мая.

Джембаев на коне проводил нас в степь. Сердечно простились. Побежали 45 верст до Тополевого Мыса, до синего Зайсана. Взгорья и холмы. Пологие курганы. Седая трава и ярко-красные откосы. Аилы киргизских юрт… Извозчик наш совсем одурел. За 45 верст девять остановок и поломок. Наконец одна телега перевернулась вверх колесами; непонятно, как ямщик и лошади не были убиты. Вот синеет Зайсан, за ним белеет гряда Алтайских белков. Не сама ли Белуха?

Вот и Тополевый Мыс, приземистое селение с белыми мазанками. Хороший пароход «Роза Люксембург» вчера ушел, и нам придется ехать на «Алтае». Будем стоять у старухи Федоровой.

Пьем чай с красноармейцем. Едим творог со сметаной. На стене висит Никола и премия «Нивы»[520]: «Ломоносов показывает электрическую машину Екатерине». Приходят племянники Федоровой, бывшие красноармейцы. Интеллигентно толкуют о Китае, о Корее, о Чжан Цзо-лине. Хотят достать нам окуней и карасей из Зайсана. На окнах – красные и лиловые прим-розы и всегдашняя герань. Нашего гегена приняли за китайского генерала. Сколько легенд будет ходить о нашем проезде.

1 июня.

Старуха Федорова тоже жалуется на киргизов. Все крадут. Каждую ночь приходится сторожить стада. Но в основном жизнь налажена. Кучер Садык говорит: «Все-то брешут в Урумчи про советское житье. Живут себе, как и прежде жили». Солдат-красноармеец говорит про киргизов: «Приедешь к нему – он кричит: «Друг, друг», а сам норовит винтовку отнять да в тебя же стрелять. Так всю ночь приходится винтовку и не выпускать из рук».

Вместо «Алтая» пришел самый плохой пароход, «Лобков». Ну что ж, не судьба ехать на добром пароходе: возчик лишил этого. Озеро лежит жемчужной сетью. Сегодня видна святыня калмыцкая – гора Сабур или, вернее, Саур.

«Лобков» оказался совсем уж не так плох, как о нем говорили. Ламу и Рамзану устроили на верхней палубе. Разместились.

Опять чудо: еще на сходнях около нас собираются грузчики и просят им «рассказать». На верхней палубе нас окружает целое кольцо всех возрастов. И все они одинаково горят желанием знать. У каждого свой угол подхода; у каждого свои сведения, но у всех одно жгучее желание – узнать побольше. И как разбираются в сказанном! Какие замечания делают! Кому нужно знать экономическое положение стран, кто хочет знать о политике, кто ищет сведений об индийских йогах, говоря: «Вот где истина». Народ, который так хочет знать, получит желанное. Подходит мальчик, хочет с нами путешествовать. У Юрия в тесной каюте скопилось четверо коммунистов, дружно толкуют о ленинизме. Над пристанью более не висит ругань. Спорится работа народная.

2 июня.

«Вот так бы и учился лет тридцать не переставая, да вот заработок мешает», – говорит рабочий на пароходе. И глаза его горят неподдельной жаждой знания.

В последний раз оборачиваемся в сторону Китая. На моей картине, которая в Пекине, есть надпись: «Друг Китая». Уменьшилась ли моя дружба после того, как мы видели весь танец смерти Синьцзяна? Нисколько. Именно дружба к молодому Китаю дала мне право записать столько ужасов. Лицемерный враг закрыл бы глаза на ужас действительности, но друг должен указать все то, что оскорбляет свежий глаз. В раскрытии этих язв лежит залог удачи будущего Китая, который уже растет. От прошлого, от древней цивилизации Китая можно провести мост лишь к будущему, новому осознанию в международном понимании истинной эволюции.