Эдера 2 - Операй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А я верил, что все закончится благополучно, — произнес Андреа, — я знал, что меня отпустят. А Эдера... Она мне снилась... И я был счастлив во сне. Я только и мечтал, чтобы вернуться к ней, к Лало, к Эдерине...
Граф немного помрачнел, казалось, — даже изменился в лице — он представил, что ему теперь придется стать свидетелем семейного счастья Андреа, и это было для дель Веспиньяни очень неприятно.
— Не знаю,— произнес он. — Но я — нет. Мне никогда не снятся счастливые сны, я очень редко мечтаю,— потому что мечты часто бывают несбыточны — так для чего же самого себя расстраивать, для чего желать того, что не сможет сбыться?.. Я не знаю, как это делается другими людьми — и я от всей души завидую вам, Андреа. В последнее время для меня предметы приобретают конкретное, утилитарное значение — их цвет, форма, размер, качество и, следовательно — продажная цена. Я знаю цену любому из окружающих меня предметов или людей, и знаю, кто и сколько стоит...— задумчиво сказал Отторино и тут же поправился: — Точнее, почти всему... Я даже знаю, какой предмет можно обменять на какой с выгодой для себя, а какой — нет...
— А люди?.. — не удержался от совершенно объяснимого вопроса Андреа, пораженный необычным цинизмом собеседника.
«Когда человек начинает бравировать своим цинизмом,— подумал Андреа, — значит, у него что-то не то... Значит, он в жизни — глубоко несчастлив, но только пытается это скрыть, и от окружающих и, в первую, наверное, очередь — от самого себя».
Презрительно улыбнувшись, дель Веспиньяни с брезгливостью изрек:
О, с этими сволочами еще проще... Почти все люди продажны — в большей или в меньшей степени... Конечно, есть приятные исключения. Но подавляющее большинство людей можно продать, потом — купить, чтобы еще раз перепродать — если они того заслужат. Люди сами стремятся быть проданными, только они этого не осознают. Нет, конечно, некоторые осознают, но лишь — некоторые... Будь у меня побольше денег, я купил бы почти всех людей тут, в Италии, если бы потом знал, кому их можно будет продать с выгодой для себя... Но, боюсь, ни один нормальный человек никогда не пошел бы на такую убыточную для себя сделку...
Андреа хотел было еще что-то возразить, хотел сказать, что ему приходилось сталкиваться с честными, чистыми натурами, и что таких людей — большинство, но, поняв, что спор с дель Веспиньяни о человеческой природе будет явно не к месту и не ко времени, перевел беседу в прежнее русло:
— Так вот, синьор, я никак не могу понять... Да, вы мне, наверное, и не верите, вы думаете, что я просто хочу оправдаться — но я действительно не помню, как я оказался в гостинице у той девицы...
— Но ведь я вас за это не обвиняю... Каждый мужчина иногда хочет оторваться от дома, хочет поразвлечься ...
Андреа, хотя и не был ни чем виноват, густо покраснел — будто бы он действительно по доброй воле направился к той девице.
— Но я...
— Вы просто перебрали лишнего, потому и не помните, — заключил граф. — Ничего, не волнуйтесь: я чисто мужской солидарности я не расскажу об атом Эдере... Я ведь понимаю, что люди не святые... У каждого могут быть свои недостатки, каждый может согрешить, оступиться... А потом — это ведь не мое дело!
— Но газета! — воскликнул Андреа,— та фотография а газете! Рано или поздно обо всем этом станет известно моей жене)
— Почему вы так думаете? Ведь фотоснимок был помешен в сицилийской прессе...
Андреа вздохнул.
— Нет ничего тайного, что не стало бы явным. Мир не бет добрых людей — рано или поздно кто-нибудь скажет Эдере, и тогда...
Андреа даже мысленно не хотел продолжать эту страшную тему.
Во всяком случае, на меня вы можете положиться целиком и полностью, — произнес граф, — я ни о чем не расскажу Эдере. В конце-то концов, где вы провели тот вечер — это ваше личное дело...
А самолет уже начал снижаться — внизу замелькали деревья, дома, какие-то ограждения, небольшая радио- локационная будка, окрашенная в ослепительно-алый цвет.
Вскоре небольшой толчок дал понять, что приземление на тосканскую землю состоялось.
— Ну, вот мы и дома, произнес Отторино довольно. —Приготовьтесь к встресе с семьей.
Почти всю дорогу от аэродрома до палаццо Андреа молчал, однако граф, то и дело бросая в его сторону косые взгляды, видел, что он мучится.
Когда «роллс-ройс» дель Веспиньяни уже подъезжал к дому Андреа спросил:
— Как вы думаете, а Эдера теперь ни о чем еще и знает?
— Вы о той фотографии?
Опусти» голову, Андреа сказал:
— Да...
— Думаю, что пока,— граф сделал сознательное ударение на этом слове, — пока нет. И вряд ли догадывается. Женщины вообще не отличаются догадливостью... Правда, им больше, чем мужчинам, свойственна интуиция. Но, смею вас заверить, когда я видел ее в последний раз, она ничего мне не говорила. Она только волновалась за вашу судьбу...
Отторино, то и дело посматривая на Андреа, думал, что теперь этому человеку уготована судьбой, а, точнее — покойным уже Джузеппе Росси страшная участь: жить, как на иголках, все время бояться, что рано или поздно Эдера узнает правду о том, что ему хотелось бы скрыть, о том о чем он, синьор Давила, наверняка хотел бы забыть, никогда более не возвращаясь к тому вечеру даже мысленно...
Автомобиль, подъехав к палаццо, плавно притормозил. Водитель, выйдя со своего места, распахнул дверку для Андреа и Отторино.
— Прошу вас, синьоры...
— Спасибо, Джованни... — граф, обернувшись к Андреа, произнес ту же фрезу, которая уже прозвучала в салоне, сразу после приземления
