Сафьяновая шкатулка - Сурен Даниелович Каспаров

А туда же, в человека из народа играет, чтобы, значит, гарихачцы говорили ему: клянусь солнцем над твоей головой. Приятно, как же! Я бы тоже хотел, чтобы мне говорили такие слова…

Размышления Авага в этом месте были прерваны звуками чьих-то шагов. «На этой проклятой земле и отдохнуть полчаса спокойно нельзя!» — сердито подумал Аваг. Он приподнялся на локте и стал ждать. На всякий случай он придвинул к себе кизиловую палку: а ну как это опять Арустам решил поговорить начистоту?

Но это оказался не Арустам.

— Арташес?

— Я тебя уже целый час ищу, — отозвался Арташес, поднимаясь к роднику.

— Ты только из района?

— Нет, был уже дома.

— Ну что, отказали?

Председатель кивнул, то ли отвечая на вопрос, то ли запоздало здороваясь. Он опустился на колени и жадно припал к роднику. Напившись, поднялся, сел и сказал, как бы оправдываясь:

— Кислого мацуну наелся, теперь умираю, пить хочу. — И, зачерпнув пригоршню воды, ополоснул лицо, вытерся носовым платком. — Жарко… Ну что нового в селе?

— Село на месте, — сказал Аваг, — и ничего нового не случилось.

— А ты что это весь в пыли? Упал?

— Нет, с этим сукиным сыном поспорил.

— С каким сукиным сыном?

— С Арустамом.

— Подрались, что ли?

— Пустил, каналья, свиней на свеклу, я составил акт, а он и полез драться да еще акт порвал.

Арташес нахмурился.

— Ну, наверно, свиньи сами полезли в свеклу, не Арустам же погнал.

— Какая разница?

Он действительна не видел разницы — этому и поражался Арташес. Объяснять эту разницу не имело смысла, Авага интересовал результат, а не причина.

— Ну, положим, разница все-таки есть.

Аваг с сожалением посмотрел на него.

— Эх, Арташес, Арташес… Много ты воли дал людям, совсем, значит, распустил. И чего добился? Думаешь, они тебе спасибо скажут?

Это был не первый случай, когда Аваг укорял его в том, что он распустил людей. Уж очень по-своему он понимал, что значит дисциплина. Арташес обычно отмалчивался, думая, что в Аваге говорит в общем-то по-человечески понятное уязвленное самолюбие: был первым, стал вторым человеком в селе. Он бы и сейчас промолчал, но сегодня, после разговора с районными начальниками, он был несколько взвинчен.

— Если заслужу, — может, и скажут. А насчет того, чтобы я их распустил, — это еще как сказать. Ты уже дважды пробовал держать их в кулаке, и ничего путного из этого не получилось. И не могло получиться, когда люди трудятся за страх, они не могут трудиться за совесть. Они все забыли и помнят лишь то, что ты обкладывал их матом при каждом удобном случае, не считаясь с тем, кто перед тобой — женщина, мужчина или старик с седой головой. Власть была в твоих руках, и люди боялись тебя: ты на них кричал, они отвечали тебе ненавистью, а страдал от этого колхоз и те же колхозники.

— Не говори, Арташес, если бы на тебя так же нажимали…

— Если бы и нажимали, я бы так не поступал.

Аваг неожиданно ухмыльнулся.

— Ты наивен, Арташес, очень наивен. Ты умеешь сам себя обманывать так, что иной раз зависть берет!

— Можешь завидовать на здоровье.

Арташес поднялся, отряхнул брюки.

— Ты так и не ответил, Арташес, о чем у вас был разговор в районе?

— Я же сказал: отказали. Будем проводить воду своими силами.

Аваг посмотрел на него так, словно тот спорол несусветную ересь.

— Ладно, я пойду, — сказал Арташес.

— А как с Арустамом быть?

— С Арустамом? Напиши новый акт и на этот раз сам порви… Так будет лучше.

_____

Вечером следующего дня Арташес созвал правление и поставил на обсуждение свое предложение: продать десять старых коров и на вырученные деньги провести воду в село.

— Кому продать? — спросил один из членов правления.

— Вчера, когда я был в районе, встретил Хачияна Симона, у него там с мясопоставками не ладится.

Хачиян Симон был председателем колхоза села Дзорашен, что в двадцати километрах от Гарихача. Это в основном зерновое хозяйство, и довольно крепкое, но минувшей зимой там был большой падеж скота, и теперь Симону приходилось выкручиваться с поставками.

— А кто позволит нам продавать коров? — спросил Аваг Саруханян. — Дело-то незаконное, Арташес. Ты хочешь всех нас под суд подвести, да, Арташес?

— Зачем всех? Если кто и пойдет под суд, то я один, — усмехнулся Арташес.

— Как будто нам от этого легче станет… — усомнился гарихачский счетовод Грачик Аветисян.

— Не будем раньше времени паниковать. Думаю, что до суда не дойдет, поругают малость и на том кончат, там ведь люди сидят, понимают наши нужды. Поставим вопрос на общем собрании колхозников. А пока давайте думать.

Члены правления задумались. Боязно, конечно, продавать на сторону коров, пусть даже и старых. Но ведь зима не за горами, опять будет снег по грудь, люди по такому снегу опять будут ходить к Нерсесову роднику и таскать воду на собственном горбу, и уж конечно если на общем собрании сказать, что есть реальная возможность провести воду в Гарихач, то Голосовать будут обеими руками.

— Нет, Арташес, я против, — снова подал голос Аваг Саруханян. — Я против, братец.

Арташес не стал спрашивать о причине: она и так ясна.

— Еще кто против?

Никто больше не был против, но один