Сафьяновая шкатулка - Сурен Даниелович Каспаров

под озимые, малахитовая зелень лугов, нежно-золотистые, с легкой прозеленью поля дозревающей пшеницы, чуть потемнее — ячменя…

— До чего же хорошо, господи! — сказал Аваг. Сказал вслух и сам испугался собственного голоса: слышал ли, видел ли кто-нибудь? Никто не видел, никто не слышал. — Душа радуется, когда смотришь на эту благодать, прямо хоть песню пой, — повторил он на этот раз смелее, — хоть плачь от радости!

Он свернул в небольшую балку, спустился по скату. Здесь в гуще дубовой рощицы прозрачный ручеек с тихим стеклянным звоном стекал по камешкам, устилавшим дно. Аваг пошел вверх по течению и через несколько шагов остановился у большого, серого камня, слегка прихваченного зеленовато-желтым мхом. Отсюда и начинался ручеек: у подножья камня был родник. Это и был Нерсесов родник.

Если это правда, что родник — символ добра и благодатного покоя, то Нерсесов родник в дубовой роще более всего подходил для этого. По доброму армянскому обычаю, некто по имени Нерсес вырезал на лицевой стороне камня несколько слов в виде стихотворных строк, которые в переводе читались примерно так:

Благословенною водой, о путник, Ты жажду утоли и лик свой остуди. И в том найди земную благодать…

Судя по некоторым словосочетаниям, этой надписи было не один десяток лет.

Вода стекала из-под камня в неглубокую чашу, выбитую из того же валуна, и на первый взгляд казалась неподвижной, и лишь мелкие соринки, плававшие на поверхности, медленно, незаметно уходили к краю чаши и там внезапно исчезали, уносимые в ручеек. На дне чаши искрились блики дневного света, пятнышки тени от соринок темнели на влажном песке, и низкие облака, и ветки дубов, нависшие над чашей, и корявые буквы на камне — все это отчетливо отражалось на ее поверхности. И боязно было шелохнуться, и хотелось только одного: лежать лицом к теплой влажной земле и неотрывно смотреть, смотреть на эту волшебную игру света и тени на дне каменной чаши, вслушиваться в эту благодатную тишину…

Было время, когда молодые девушки и парни Гарихача приходили сюда тайком от сельчан, а спустя какое-то время эти тайные свидания заканчивались либо свадьбой, либо горькими слезами. Теперь, когда в селе появилась библиотека, а в двух верстах работал лесопильный завод и визжали пилорамы, вокруг которых вертелись те же гарихачские парни и девушки, только иного поколения, словом, когда появилось много других мест для встреч, к Нерсесову роднику по старой памяти продолжали изредка заглядывать разве что гарихачские старики, как к свидетелю счастливых дней их молодости, в конце концов обернувшихся черт знает чем!.. А молодежь, в основном парни, собирались тут по большим праздникам, чтобы зарезать барана и побаловаться шашлыком, крепчайшей тутовкой и кислым, как уксус, вином домашнего изготовления, которое даже на спор невозможно выпить, чтобы при этом не передернуться всем телом.

Поэтому для тех, кто жаждет посидеть часок, другой в тихом одиночестве, Нерсесов родник был самым подходящим местом. Аваг тоже любил время от времени среди дня свернуть к роднику и посидеть с полчасика, пока мысль о том, что там, в колхозе, возможно, без него все летит прахом, не погонит его отсюда прочь. Сейчас, после неудавшейся драки с Арустамом, самый раз было посидеть возле родника и поразмышлять о судьбах мира сего. Он отставил палку в сторону, туда же — шапку, опустился на колени перед каменной чашей, ребром ладони осторожно, чтобы не замутить воду, отвел соринки в сторону, потом обеими руками уперся в края чаши и припал губами к воде, хотя пить ему совсем не хотелось: вода в чаше была столь заманчиво прозрачной, чистой, что не пригубить ее было бы грешно!

Напившись, Аваг тыльной стороной ладони утер губы, удовлетворенно крякнул, потом выпрямился, сел на траву и со вздохом произнес слова, которых вы нигде больше не услышите, кроме как в Гарихаче и только от настоящего гарихачца, когда он чем-то несказанно доволен:

— Ара, ну когда хорошо, то хорошо! Разве когда хорошо, язык повернется сказать, что плохо?

Что в данном случае имел в виду Аваг Саруханян, вероятно, он и сам не смог бы толком объяснить. Родник — это хорошо или плохо? Зеленая травка вокруг родника — это хорошо или плохо? Доброе пожелание, вырезанное на камне, — это хорошо или плохо? А звон ручейка, бегущего по камешкам, — это хорошо или плохо? А стрекот сороки в гуще листвы, а белое облачко на голубом небе, а тишина, разлившаяся вокруг?.. Э, да мало ли хорошего в этом мире! Тот, кто создал его, должно быть, знал толк в делах — бог там или еще кто. Знать-то знал, но в одном он все же дал промашку, старый дурень, — людей совсем уж ни к чему было создавать. Это было зря сделано. И то сказать, наверно, он думал, так будет лучше. Уж это всегда так получается: делаешь что-то, думаешь, доброе дело делаешь, а вот, оказывается, вышла обида — то ли не поняли тебя, то ли не захотели понять, и вот Аваг Саруханян плохой человек, Аваг Саруханян негодяй, сволочь и всякое такое! Нет, у этого бога, или как его там, неладно получилось с людьми. Должно быть, он хорошенько не пораскинул мозгами, прежде чем взяться за дело. Вот и получилось: он создал дерево и человека — и человек рубит дерево. Он создал птицу и человека — и человек убивает птицу! Он создал человека и оленя или там косулю — и человек берет ружье и убивает оленя и косулю. И веры в человека не осталось на земле. Вот смотрю на этот камень, вроде хорошие слова написаны, а что за человек написал, может, какой-нибудь демагог — писать-то писал, а сам небось каждый день гадил своему ближнему! А Арустам, сукин сын, все-таки порвал акт! Ничего, новый нетрудно составить. Скажу Арташесу… А что Арташес сделает — улыбнется, скажет, не нарочно же загнал свиней в свеклу… Добрый он, Арташес, или прикидывается добрым — небось встретит джейраненка, рука не дрогнет пристрелить… на шашлык, значит.