Суфии - Идрис Шах

Суфийское учение подчеркивает, что «следствие гораздо важнее причины, ибо следствия могут быть самыми разными, в то время как причина в конечном итоге только одна». С этим утверждением согласился бы самый закоренелый материалист, если бы оно было выражено в привычных для него терминах, например, так: «В конечном счете каждое действие является физическим, а различные результаты воздействия определяются природой конкретных объектов, подвергающихся воздействию». Ни один из суфиев не стал бы против этого возражать при условии существенной оговорки, что чистый материалист способен только к ограниченному пониманию источников и причинно-следственных связей, которые, в силу косности его взглядов, он способен рассмотреть не более чем в пределах одного или двух уровней.

Чудеса связаны с проблемой каузальности [причинно-следственной связи], а каузальность, по мнению суфиев, имеет отношение к пространству и времени. Многие события считаются чудесами только потому, что людям кажется, будто они нарушают законы времени или пространства, или того и другого. Проникновение в область высших измерений лишает чудеса их необъяснимости. Но поскольку чудеса, как говорят Суфии, оказывают физическое воздействие, то именно такой их эффект имеет значение, потому что в нем может частично содержаться пища, не относящаяся к обычной пище. Попытки исследовать чудеса представляют собой не что иное как продукт очень грубого подхода к этому феномену.

Поэтому, в суфийской перспективе, чудо принимается спокойно как работа механизма, который повлияет на человека в той мере, в какой он сонастроен с ним. Неуравновешенный дикарь, готовый полностью отдаться всепоглощающим эмоциям, порождаемым кажущейся сверхъестественностью события, не пригоден для духовного развития, хотя вследствие своих переживаний он может стать более приемлемым и законопослушным членом обычной религиозной общины.

Мой учитель как-то раз так прокомментировал вопрос о чудесах: «Поразмышляйте о фразе “Почему лук разговаривает?”» Этим он хотел сказать, что некоторые вопросы не могут задаваться тем, кто не способен правильно формулировать их, а, следовательно, и не обладает потенциалом для понимания реального ответа.

Явное чудо, как оно описывается в традиционных религиях, может обладать, согласно суфиям, многозначной ценностью. Иными словами, человеку, стоящему на определенной стадии развития, оно поможет получить некое специфическое впечатление, а более продвинутому – определенную форму пищи.

Для большей конкретности приведу такой пример: профессор Селигман был немало поражен, обнаружив, что надрезы, которые некоторые дервиши делают на своем теле, необъяснимым образом перестают кровоточить буквально мгновенно. Другие наблюдатели отмечали, что дервиши Рифаи могли наносить себе раны, точно так же заживающие с необыкновенной быстротой и не оставляющие после себя никаких следов, рубцов или шрамов. До того, как в 1931 г. доктор Хант показал фильм об индийских дервишах Рифаи, занимающихся этой практикой, ко всем таким сообщениям относились довольно скептически, или же объясняли их гипнотическим наваждением. Дервишей Кадири видели ходящими по воде, а членам Ордена Азимийа приписывается способность появляться, подобно древним шейхам, одновременно в разных местах. Почему подобные явления происходят, или почему кажется, что они происходят?

Дервиш относится к чудесным явлениям совсем не так, как обычный человек, будь то доверчивый простак или ученый двадцатого века. Следует помнить утверждение суфиев о том, что вещи не таковы, какими они кажутся. Демонстрируя свою способность делать то, что другие люди делать не в состоянии, то, что внешне противоречит физическим законам, известным каждому, суфий заявляет свою позицию по этому вопросу. Это столь же действенный метод самовыражения, как и любая другая форма литературного творчества, и даже более эффективный, чем большинство из них. Тот факт, что люди неправильно пользовались данной формой утверждения, неверно понимали ее и подделывали, нисколько не обесценивает ее основы.

Сталкиваясь с этой проблемой, посторонний наблюдатель оказывается в затруднительном положении, особенно если он относится к той категории людей, которых считают объективными или образованными. Его снедает непреодолимое побуждение объяснить явление в понятных ему категориях. При этом он не чувствует себя обязанным расширить свои восприятия до явления, которое стало объектом его исследования. С точки зрения дервиша, такой человек получает от чуда ровно столько питания, сколько позволяет себе получить. Когда ребенок боится домового, он должен либо сам найти удовлетворительное объяснение, либо получить его от другого человека. Если невосприимчивый человек встречается с чем-то непостижимым, будучи уверен, что «этому должно существовать логическое объяснение», он получит такое объяснение – я не стану говорить, каким образом и с чьей помощью.

Тайна в суфизме сама себя защищает. Суфийский опыт свидетельствует о том, что так называемые галлюцинации действуют двумя способами. Человек может думать, что он видит нечто такое, чего в действительности нет. Он может также увидеть что-то по-другому, не так, как оно видится на самом деле. Что и как он увидит, будет зависеть от его собственной способности к пониманию. Предумышленный обман или фокусы в данном случае не рассматриваются. Согласно логике обычного опыта нет ничего абсурдного в утверждении, что когда тому или иному явлению может быть дано рациональное объяснение, такое объяснение и следует считать единственно правильным. Ошибочность этой установки, однако, становится очевидной для того, кто воспринимает жизнь на более высоком уровне, в результате чего он видит несколько совершенно разных вариантов возможных объяснений, каждый из которых соответствует качеству восприятия индивида и его способности извлекать пользу из этих объяснений. Современная наука не достигла еще необходимой утонченности для установки различий подобного рода – измерения, в которых она оперирует, не охватывают таких явлений.

Когда суфии хотят указать на подобную ситуацию, они делают это традиционным способом – с помощью аналогии. Суфии, опять же, в соответствии с их традицией, используют аналогии, хорошо знакомые их адресатам. Всем западным читателям этой книги знакома история Ганса Христиана Андерсена, обычно называемая «Сказкой о гадком утенке». Утенок думал, что он безобразен. Так оно и было с точки зрения уток. Все кончилось хорошо, так как выяснилось, что гадкий утенок был лебедем. Источник этой истории можно обнаружить в «Маснави» Джалалуддина Руми, где автор выделяет один момент, исчезнувший в датской версии, которая была предназначена для другой аудитории. Обращаясь к своим читателям, Руми говорит, что они «утки, воспитанные курами». Они должны понять, что судьбой им уготовано плавать, а не быть цыплятами.

До тех пор, пока утенок будет относиться к магии и чудесам с позиции цыпленка, его мнения будут, мягко говоря, не совсем верными.

Скандинавский сказочник придал этой истории весьма оптимистический оттенок. Утенок превратился в лебедя в результате неизбежного процесса роста. Руми же, будучи непреклонным эволюционистом, указывает, что цыпленок должен прежде осознать свое предназначение