Суфии - Идрис Шах
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Один из аспектов любовной поэзии, возникшей в сарацинской Испании, воспевание женщины, был очень быстро превращен церковью, как отмечали историки, в культ Девы Марии. Этот процесс ясно прослеживается в сборнике стихов, заимствованных Альфонсом Мудрым из мусульманских источников. Один ученый авторитет в данной области высвечивает для нас этот момент, комментируя упомянутый сборник, Cantigas de Santa Maria, следующим образом: «Тема этих стихов – восхваление девы Марии – является логическим продолжением идеализации трубадурами придворной дамы, в то время как сами произведения трубадуров… по своей тематике, форме и стилю тесно связаны с арабским идеализмом и арабской поэзией, созданной в Испании».[73]
Профессор Хитти и другие исследователи целиком и полностью убеждены в арабском происхождении поэзии трубадуров: «Трубадуры… напоминали арабских поэтов не только чувством и характером, но и самой поэтической формой их баллад. Некоторые имена, которые эти провансальские барды давали своим песням, являются дословными переводами арабских названий».[74]
Предполагаемая этимология слова «трубадур» от романского слова находить на самом деле вторична. Их можно назвать «нашедшими» только в том смысле, что данное слово было наиболее приемлемой натурализацией первоначального термина арабского происхождения, образованного в результате игры двух слов. Первое из них – РББ (виола) – использовалось суфийскими менестрелями и, как отмечал профессор Николсон, и Руми, и Хайям употребляли это слово для обозначения своей деятельности.[75]
Вторым словом данной комбинации является, по сути, корень ТРБ. Есть еще и третий элемент – ассоциирующийся со вторым корнем звук РБ, который будучи трансформирован в словообразование РаББаТ, буквально означает: «дама, госпожа, женский идол».
Как мы снова и снова показываем в нашей книге, слова для обозначения специфических групп неизменно выбирались суфиями с величайшим усердием и вниманием к поэтическим нюансам ситуации. Следует помнить, что вторая часть – ador представляет собой просто испанский суффикс, не играющий никакой роли в его первоначальном значении.
Обратившись к словарям в поиске словообразований от корней РБ и ТРБ, которые могут послужить описанием деятельности группы людей, мы находим десять основных производных:
1. ТараБаБ = делать благоуханным, воспитывать ребенка.
2. РаББа = собирать, управлять людьми, иметь власть над кем-то.
3. ТаРаББаБ = претендовать на мастерство.
4. РаББ = Господь (господин), Бог, Мастер.
5. РаББаТ = дама, возлюбленная, женский идол.
6. РиБАБ = соглашение, друзья, десятина.
7. МаРаБ = собиратель, жилище, место для собраний.
8. МаРаББаБ = сохранять, сладости.
9. МуТриБ = музыкант, суфийский представитель, учитель, проводник.[76]
10. РаБАБ = виола – служит прилагательным для обозначения суфийского певца у Руми, Хайяма и других авторов.
Таким образом, в свете суфийского употребления слов, можно увидеть, что мы здесь имеем дело не с явлением арабской поэзии, а с деятельностью, организованной группой суфийских учителей, в которой тема любви была лишь частью целого. Идеализация женщины или игра на виоле представляет собой незначительную, но тем не менее составную часть этой деятельности.
Учения суфийских школ включают в себя все элементы, собранные в особом имени – трубадур. Суфии собираются вместе в местах для встреч. Некоторые из них живут в монастырях (РаБАТ), запечатленных в современных названиях таких испанских местностей, как Аррабида, Рабида, Рапита и Рабеда. Они себя называют «влюбленными» и «мастерами» и точно так же их называют другие. Будучи мастерами, они в то же время (как они сами неустанно подчеркивают) – «рабы любви». Они играют на виоле и пользуются особым паролем, состоящим из двух аллитерирующих слов: «сладости» и «возлюбленная». Таким образом они подчеркивают или напоминают, что название группы имеет несколько различных, но взаимосвязанных значений. Эту фразу можно приблизительно перевести так: будь милым (РБ) и передай джэм (РБ). Они говорят о божественном как о женщине, идоле, любимой. Ибн-аль-Араби («величайший мастер» суфиев), Испанец, разработал эти образы до такой степени, что был обвинен в богохульстве.
Трубадуры представляют собой ответвление суфийского движения, первоначально сгруппированное вокруг их названия, которое пристало к ним и осталось за ними даже после того, как многие его значения были забыты. Арабы правили в Испании начиная с первой половины VIII в., а расцвет суфийских школ в этом районе был отмечен в IX в. Первые произведения провансальских поэтов датируются концом XI столетия. Несмотря на то, что трубадуры превратились в обескровленную версию суфийского потока, их эмоциональное соответствие оригинальным суфийским материалам отмечалось даже теми, кто не располагал специальными знаниями о внутреннем контакте этих явлений. Эмерсон ставит знак равенства между великим суфийским певцом любви Хафизом и трубадурами, заявляя, что и он, и они сумели выразить истинную суть поэзии: «Почитайте Хафиза и trouveres — вот истинные источники, которыми восхищались все гении, считая их исходным материалом и антидотом пустословия и лжепоэзии».
Роберт Грейвс в «Белой Богине» отмечает, что за поверхностным содержанием поэзии трубадуров скрывалось нечто более глубокое.
Работая над своей книгой, Грейвс понял, еще до того даже, как он приступил к серьезному исследованию суфизма, что на поэзию трубадуров оказал влияние некий фактор, изменивший ее первоначальный смысл и направление:
«Воображение играло лишь незначительную роль в развитии греческих, латинских и палестинских мифов, а также в мифологии кельтов, до тех пор, пока норманно-французские trouveres не переработали их в легкомысленные рыцарские романсы. Все они представляют собой серьезную летопись древних религиозных обрядов или событий, вполне достоверных с исторической точки зрения, если понимать их язык и сделать скидку на ошибки при переписке, непонятные места или полностью устаревшие ритуалы, и преднамеренные изменения, вносившиеся по моральным и политическим соображениям».[77]
Для того чтобы сориентироваться и почувствовать атмосферу тех дней, когда суфийские идеи, воплощенные в поэзии и музыке, явились закваской для развивавшейся западной мысли, не утратившей своей актуальности и по сей день, мы можем обратиться к французскому специалисту по истории средневековья Мишле.[78]
Он пишет: «Мрак схоластического христианства сменяется светом и теплом сарацинской жизни, и это даже несмотря на закат военной мощи мусульман». Картина, которую он для нас воссоздает, ясно показывает влияние именно суфийского, а не «арабского» мышления. Создается впечатление, что этот отрывок составлен чуть ли не с особой целью. Уже само его существование свидетельствует о том, что Мишле интуитивно ощущал действие некоего подспудного процесса, подобно тому, как поэты Эмерсон и Грейвс почувствовали суфийский импульс в поэзии Хафиза и трубадуров.
Мишле сообщает нам, например,
