Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир - Deirdre Nansen McCloskey
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 33.
Дуглас Норт (р. 1920) - удивительный экономист и историк, который неоднократно перевоплощался. Наследник страхового состояния, моряк во время войны, ученик фотографа Доротеи Ланж, приятель эстрадного певца Перри Комо по глубоководному плаванию, в молодости он был марксистом - как и многие из нас в определенном возрасте, - но после изучения экономики стал сторонником рынков и их инноваций. Будучи молодым профессором Вашингтонского университета в 1950-х годах, он стал одним из главных зачинателей так называемой "новой" экономической истории, то есть применения экономической теории и статистики к историческим вопросам, например, как происходил региональный рост в США до Гражданской войны. За это в 1993 году он вместе с Робертом Фогелем был удостоен Нобелевской премии по экономике.
Новаторское исследование Норта, посвященное тарифам на морские перевозки в XVII-XVIII веках (North 1968), заставило его в 1970-х годах задуматься об эволюции того, что в экономической науке под влиянием Рональда Коуза получило название "транзакционные издержки", т.е. издержки ведения бизнеса. Перевозка тонны из Саванны в Ливерпуль, безусловно, влечет за собой транспортные расходы. Менее очевидно то, что Коуз отмечал во всех своих работах, начиная с 1930-х годов: перемещение объекта недвижимости от г-на Джонса к г-же Браун влечет за собой трансакционные издержки, такие как затраты на заключение удовлетворительного контракта и страхование от его невыполнения. По собственному признанию Норта, в 1966 году он решил перейти от американской к европейской экономической истории. Вместе с такими вашингтонскими коллегами, как Роберт Пол Томас, С.Н.С. Чунг, Йорам Барзель, Барри Вайнгаст и Джон Уоллис, Норт разработал историю "подъема Запада", акцентируя внимание на постепенном снижении таких транзакционных издержек. С 1980-х годов Норт, работающий сейчас в Вашингтонском университете в Сент-Луисе (он предпочитает места, названные в честь первого президента США), утверждает, что Западная Европа в XVIII и XIX веках получила уникальную выгоду от хороших институтов, сдерживающих транзакционные издержки, таких как неписаная конституция Великобритании 1689 года и писаная конституция Соединенных Штатов 1789 года.
Норт определяет институты как "придуманные человеком ограничения, которые структурируют политическое, экономическое и социальное взаимодействие". Экономист Дипак Лал говорит в аналогичных терминах, что "институциональная инфраструктура ... состоит из неформальных ограничений, таких как культурные нормы ... и более формальных". Стивен Левитт и Стивен Дабнер в своей второй книге "Фрикономика" пишут, что "люди есть люди, и они реагируют на стимулы. И ими почти всегда можно манипулировать - как во благо, так и во вред, - если только найти нужные рычаги". Именно так в последнее время экономисты воспринимают законы, церкви, семьи, компании. Рычаги. Манипуляции. Слова "ограничения" и "стимулы" здесь имеют большое значение, потому что Норт, Лал и Левитт имеют в виду то, что подразумевают под ними все экономисты-самуэльсонианцы. (Норт, Лал и Левитт - экономисты-самуэльсонисты вплоть до своих ботинок с крыльями). Потребители и производители, говорят экономисты, максимизируют полезность "с учетом ограничений", или "с учетом стимулов", таких как законы против убийств и краж, или правила Налоговой службы, или обычаи бедуинского гостеприимства, или фордовский способ ведения бизнеса. Другими словами, главным героем истории Норта и других самуэльсо-нианцев всегда является Макс У., этот нелюбимый максимизатор полезности, Homo prudens, благоразумный человек, никогда не Homo ludens (игривый человек), которого экономисты Шумпетер и Шумпетер называли не иначе как Homo ludens, которого выделяли экономисты Шумпетер и Найт), ни Homo faber (человек делающий, человек Маркса), ни Homo hierarchus (человек ранжирующий, раздражающий Веблена и в последнее время экономистов Хирша и Франка), ни, как утверждаю я и большинство неэкономистов-социологов, Homo loquens, человек говорящий.
"Макс У" - это человек с фамилией "У", который стал фигурировать в аргументах экономистов с тех пор, как Пол Самуэльсон в конце 1930-х годов возвел его на ведущую роль. Шутка заключается в том, что единственный способ для экономиста задуматься о жизни после Самуэльсона - это наблюдать, как мистер Макс У холодно максимизирует функцию полезности U(X,Y). Ха, ха. Макс U - это такой человек, которому все по барабану. Его заботит только добродетель благоразумия, причем "благоразумие" понимается в особенно узком смысле, то есть знание того, каковы ваши аппетиты и зная, как их удовлетворить. Неважно, что в 1880 г. романист Сэмюэл Батлер искренне писал: "Нет большего признака дурака, чем мнение, что он может сразу и легко сказать, что ему приятно". На идише такой дурак - гойишер коп, нееврейский придурок, под которым понимается человек, не имеющий ни знаний, ни умений, ни молитв. Он просто "выбирает", что ему есть, пить, драться или еще что-либо, неумеренно, не советуясь с беспристрастным зрителем своей совести, своего образования, Торы, Мишны или Талмуда. У него есть "вкусы", как выражаются экономисты по-самуэльсоновски, о которых не стоит спорить. (Отметим, кстати, противоречие в том, чтобы испытывать сильные чувства, не оспаривая гипотезу об отсутствии сильных чувств, и быть страстным сторонником холодного расчета. Американский экономист Дж. Н. Кларк давно назвал это "иррациональной страстью к беспристрастной рациональности". Но риторическая последовательность не является сильной стороной самуэльсоновской экономики).
Эти "институты" не позволяют человеку, или, во всяком случае, гойскому копу, совершать определенные действия, например, воровать в продуктовом магазине или отказывать голодным путешественникам. "Как только мы говорим об ограничении человеческого поведения, - отмечает Лал, - мы неявно признаем, что существует некая базовая "человеческая природа", которую необходимо ограничивать. . . . В качестве первого шага мы можем принять модель экономистов "Homo economicus", которая предполагает, что люди преследуют собственные интересы и рациональны".6 И второй шаг, и третий. Кон-тракты - как денежные бюджеты. Тогда мы можем перейти к разумному обмену. Они являются заборами, хорошими или плохими, "ограничивающими поведение, направленное на собственные интересы", как выражается Лал. С точки зрения индивида, заборы падают с неба.
Норт, Лал, Левитт и другие экономисты обычно не замечают, что другие наблюдатели общества категорически не согласны с самуэльсоновской метафорой "ограничения" или "стимула". Неэкономисты рассматривают культурную риторику, как и язык, одновременно как ограничение и творчество, как стимул и импульс, как переговоры и искусство, как сообщество
