Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир - Deirdre Nansen McCloskey
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теоретики, в той самой сноске, которая вдохновила Кларка ("первоначальная гипотеза, которая послужила толчком к этому исследованию", - пишет Кларк в работе с Джиллиан Хэм-илтон), утверждают, что "теория вполне применима как для социальной, так и для ге-нетической передачи признаков. [Культурная передача, вероятно, будет более быстрой". Действительно, более быстрой. Теория наследования рушится, как я уже говорил, если "наследование" происходит между семьями, быстро, как это было в эпоху грамотности, и как это часто происходило даже среди неграмотных людей, выбивавших наконечники стрел из кремневого ядра. Люди разговаривают друг с другом, а все приматы подражают, даже если не разговаривают. Обезьяна видит, обезьяна делает. Как голландцы делают, так и мы будем делать. Ни Кларк, ни его теоретики не признают, что в XVI-XIX вв. в Европе произошли изменения в отношении к инновациям, которые имели мало общего с отдачей от человеческого капитала - в силу того, что большинство инноваций копировалось именно путем межсемейного наследования, поощрялось печатным станком и новым эгалитаризмом и зачастую не приносило изобретателям никакой материальной выгоды.
Изменения были не генетическими (как утверждает Кларк), не психологическими (как утверждал Вебер), не экономическими (как утверждал Маркс), не юридическими (как утверждает Норт), а социально-логическими и политическими. Грамотность, книгопечатание, свободная пресса и свободные разговоры сделали технологию доступной. Она стала, как мы теперь говорим, с открытым исходным кодом. Давным-давно историк экономики Роберт Аллен высказал эту мысль. В начале XVIII века наука была открыта. Однако наука была лишь одним из многочисленных случаев: печатная музыка была еще одной технологией с открытым исходным кодом, журналистика после 1690-х годов - еще одной (одним из ее истоков была открытая печать ежедневных цен на биржах, информация о которых раньше передавалась купцами по почте как секретная и закрытая). Программное обеспечение с открытым кодом наследуется не биологически от родителей, а социально - от друзей-гиков.
Ранний вариант гипотезы Кларка можно рассмотреть в лекции Хаксли Гальтона в Антропологическом институте в 1901 г. "Возможное улучшение человеческой породы в существующих условиях закона и настроений":
Количество и разнообразие способностей, особенно у собак, поистине поразительно. . . . Так и с различными природными качествами, которые способствуют формированию гражданской ценности человека [с. 3]. . . . Мозг нации находится в высших классах [с. 11]. . . . Доктор Фарр, выдающийся статистик, попытался оценить денежную стоимость среднего ребенка, рожденного женой рабочего из Эссекса. . . . Д-р Фарр, обладая большим актуарным мастерством, капитализировал стоимость ребенка при его рождении. ... . . [Она] оказалась равной 5 фунтам стерлингов. По аналогичному принципу стоимость ребенка X-класса будет исчисляться тысячами фунтов стерлингов. . . . Они открывают крупные производства, создают огромные предприятия и сколачивают себе большие состояния. Другие, будь они богаты или бедны, являются проводниками и светом нации [с. 11-12]. . . . Многие, кто знаком с привычками [низшего класса], без колебаний говорят, что было бы экономией и большим благом, если бы все закоренелые преступники были... . постоянно лишались возможности производить на свет потомство [с. 20]. . . . Возможность улучшения расы нации зависит от силы увеличения ее лучшего состава [с. 24].
В 1901 году евгенические рассуждения, подобные рассуждениям Гальтона, были свежими, новыми и правдоподобными. Она не утратила своей актуальности и после Великой войны. Тогда в таких странах, как Норвегия, Швеция и США, были разработаны программы принудительной стерилизации, которые пережили даже их методичное применение в Германии 1933-1945 годов, завершившись лишь в 1970-е годы - к тому времени, возможно, три поколения имбецильных, если бы научная социальная политика была сочтена достаточной.
Однако в последнее время евгеническая идея возродилась, как, например, в работах Стивена Пинкера и других авторов, к которым теперь присоединился Грегори Кларк. Неоевгеника была с энтузиазмом встречена научными журналистами с короткой исторической памятью и слабым пониманием социальной этики. Она вводит в современную дискуссию между статусом и контрактом третью возможность - гены. Евгеническая аргументация заявляет, что люди не являются тем, чем их считает общество (их статус) или то, о чем они могут договориться, убеждая друг друга (их контракт). Люди - это то, кем они родились, с биологической точки зрения, как кокер-спан-иели. И тогда мы можем перейти к пренатальному скринингу, в том числе и на наличие гена гомосексуализма, как я уже отмечал. Некритичные поклонники политически реакционной и просто обожающей истории науки в восторге от такого аргумента. Он изящен. Он формализуем. Он расставляет людей по своим местам, потакая возмущенному отвращению, скажем, к таким нежелательным явлениям, как педики и евреи. Она поддается расчету (хотя, повторюсь, Кларк не делал расчетов, которые впервые провел Гальтон). Но она научно неверна даже в своих собственных терминах, а эпигенетика и эво-дево подорвали ее предположение о том, что гены выражаются просто и безотносительно к окружающей среде.
А для рассматриваемого исторического вопроса она в любом случае не имеет большого смысла. Помимо уже упомянутых трудностей, отличительная аргументация Кларка зависит от мер способностей, которые, как и рост, зависят не только от наследственности и, в отличие от роста, не имеют естественных единиц, инвариантных к социальным ценностям. То, что составляло богатство в 1600 году, имеет мало общего с тем, что составляло богатство в 2000 году. Изящная манера слагать сонеты и хорошая нога, позволяющая низко кланяться Глориане, генетически не похожи на степень MBA в Гарварде и умение работать с компьютером. Во время Английской революции пресвитерианец доктор Джон Баствик рассказывал, как обучал молодого Джона Лильберна: "Он был "простым деревенским придворным и очень грубым; так что
