Возрождение - Дмитрий Анатольевич Воронин

Бросалась в глаза небольшая телега, давно лишившаяся колёс и почти вросшая в землю, а также с полдюжины других потенциальных укрытий, вполне пригодных для того, чтобы враг мог подобраться незамеченным на расстояние выстрела.

Старательно осмотрев пространство перед цитаделью и, не заметив ничего особо интересного, Оррин повернулся к Урмасу, движением брови изобразив вопрос.

— Третий куст влево от телеги, — подсказал тот.

Всадник снова приник к биноклю. Только теперь, точно зная, куда следует смотреть, он сумел разглядеть позади куста небольшой холмик, по виду весьма мало отличимый от окружающего пространства, поросшего пожухлой от солнца и недостатка влаги травой. Холмик не шевелился, но причин не доверять мнению опытных воинов у Фаррела не было. Его сильной стороной всегда была схватка лицом к лицу. Суашини, проживший на Земле почти пять тысячелетий, отменно владел и луком, и арбалетом, но умение точно поразить цель не является приложением к способности эту цель вовремя обнаружить.

— Эльф?

— Он самый. С ночи здесь лежит… — подумав, Урмас без особой охоты уточнил: — а то и со вчерашней. Случайно заметили, хорош твой подаррок, ох хорош.

— Если со вчерашней, стало быть, он видел, как я с Лавеной прибыл сюда?

— Не он видел, так другие, — хмыкнул суарр. — Не думаю, что твоё, дрруг, пребывание в Каэр Торе осталось тайной для тех, кто тебя преследует… если ша-де-синн снюхались с эльфами.

Он повернулся к молодёжи, продолжавшей возню с баллистой. Четверо были совсем молоды, очевидно, «запасные». Пятый — ветеран в летах, лицо покрыто шрамами, голова большей частью выбрита и лишь длинная густая прядь почти полностью седых волос, схваченная в паре мест железными пряжками, спускалась от макушки до середины спины. Айдар — так называли эту причёску кочевники. Казаки пользовались термином «оселедец».

— Готов, Дирак?

Ветеран, прикрыв ладонью глаза от слепящих солнечных лучей, бросил очередной взгляд на поле перед крепостью, затем снова уставился на баллисту.

— Бездари, — пробурчал он, адресуя нелестную оценку своим молодым помощникам. — Как есть бездари. Две стражи[69] будете учить записи, ясно?

Дождавшись четырёх гулких ударов кулаками в грудь, что должно было означать повиновение, Дирак несколько раз крутанул массивное деревянное колесо, обеспечивающее баллисте вертикальную наводку, затем, подумав, на четверть оборота повернул другое колесо, поменьше, смещая условный прицел по горизонтали.

— Ты, — он ткнул толстым пальцем в одного из подчиненных. — Давай, мочи камни.

Тот подскочил к огромной, чуть ли не по пояс Оррину, корзине и принялся доставать оттуда небольшие камни, выкладывая их на чашу грубых, сработанных из дерева, весов. Как только чаша задрожала, готовясь перетянуть удерживающий её груз, юноша подхватил стоящий у стены кувшин и щедро плеснул на камни неприятного вида буро-зеленую жидкость.

— Рукавицы надень, дурень, лечи тебя потом, — хмыкнул наставник. Затем повернулся к колдуну. — Твой черёд, мастер.

Старик подтянул к себе посох и, кряхтя, поднялся с табурета. Несколько секунд он задумчиво разглядывал плошку с камнями, затем простёр над ними правую руку. Левая вцепилась в сталь посоха так, словно саами намеревался выдавить кровь у себя из-под ногтей.

Фаррел с этой магией был знаком. Среди суаши встречались мастера, способные придать камню любую форму одним лишь усилием воли, создавая величественные скульптуры, не прибегая к обычным инструментам. Сам Оррин был лишён магического дара, но умел чувствовать потоки силы… Сложно сказать насчёт остального, но в части управления сущностью камней этому саами до совершенства было явно далеко. Что не удивительно — получив от суаши изрядную толику знаний в обмен на убежище, колдуны аррауков смогли освоить далеко не всё. Магический дар нуждается в постоянных тренировках, но никакие упражнения не позволят шагнуть дальше, чем отпущено природой.

Камни в плошке шевельнулись, сквозь покрывшую их зеленоватую слизь проклюнулись короткие, в сантиметр от силы, шипы. Старик опустил руку, несколько секунд стоял, тяжело дыша, затем провел рукавом по лбу, стирая крупные капли пота.

— Готово, — хрипло выдавил он.

— Грузи, — эхом откликнулся Дирак и, убедившись, что ставшие колючими камни аккуратно уложены в чашу баллисты, повернулся к Урмасу. — Можно бить, суарр.

— Яд? — поинтересовался Оррин, с явным неодобрением поглядывая на метательные снаряды.

— Он самый, — ухмыльнулся Урмас, демонстрируя слегка сточенные от времени клыки. — Ежели там эльф, его ждёт пара-тройка очень непрриятных дней. Если человек… что ж, тогда ему не повезло.

Лапа баллисты рванулась вверх и гулко ударила о перекладину стопора. Облачко камней взлетело, разбухая, а затем метательные снаряды обрушились вниз, накрыв и куст, за которым прятался соглядатай, и пространство на несколько шагов вокруг него. Мысленно Оррин упрекнул себя за непонятливость — стало очевидно, что все эти одинокие кустики были оставлены на поле не зря, каждый являлся тщательно пристрелянным ориентиром и расчёты боевых машин, руководствуясь записями, могли довольно точно поразить нужную цель.

Он снова приник к биноклю. Мелкие камни, пусть и обросшие шипами, вряд ли могли убить. Другое дело — нанести болезненную царапину. Очевидно, эльфийскому разведчику досталось — из-под неприметного холмика, оказавшегося серо-зелёно-жёлтым плащом, выскочила человеческая (или эльфийская, тут и при посредстве бинокля разобрать невозможно) фигура и бросилась к далёкой опушке леса. Послышались щелчки арбалетов, но расстояние для прицельного выстрела было великовато. Уколы ядовитых камней не прошли даром — пробежав шагов с сотню, соглядатай рухнул и задёргался в конвульсиях.

— Всё-таки эльф, — хмыкнул Урмас. — Человек свалился бы раньше.

— Как я смотрю, закон Ангуса Миротворца здесь непопулярен? — чуть насмешливо заметил Оррин.

— Ты имеешь в виду корроля людей, запретившего использовать яд? — Урмас пожал плечами. — Я мог бы сказать, что слова жителей равнин, пусть они и напялили на голову корроны, меня не слишком заботят. Но не скажу. Закон не нарушен.

Ангус, прозванный Миротворцем, при жизни пролил столько крови, сколько хватило бы на пяток других, менее агрессивных королей. И горные крепости он пытался воевать не раз, правда, с «исторически сложившимся» результатом. То есть, без особого успеха. Да и в ходе свар с соседями король не продемонстрировал ни особых полководческих талантов, ни обычной житейской предусмотрительности, которая позволила бы ему не ввязываться в заведомо бесперспективные кампании. На закате жизни он вдруг ударился в показное миролюбие, принялся активно мириться с теми, с кем всю жизнь старательно портил отношения, а заодно и издал ряд