Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946 - Дмитрий Ломоносов

30 апреля утром к нам в отель пришел господин Томас с переводчиком Яном Пиотровским — поляком, очень общительным и увлеченным человеком. С ним пришел и помощник Томаса Эмиль Нензель, пожилой немец, как оказалось, сам в прошлом военнопленный: ему пришлось побывать в советском плену в Риге.

В сопровождении Пиотровского и господина Нензеля мы отправились в бывший лагерь.

Теперь здесь казармы бундесвера. Металлические ворота закрыты, около них прохаживается часовой. Через ограду видны знакомые мне 3-этажные здания казарм, в которых размещались когда-то советские военнопленные. Пока Пиотровский выяснял отношения с дежурным офицером, выглядывавшим из помещения проходной, я с невольным замиранием сердца разглядывал знакомый мне пейзаж.

Те же здания из светлого кирпича, та же площадь, по которой когда-то бродили тысячи бывших пленных, собираясь вокруг тех, кто мог сообщить какие-либо новости о том, чего все с нетерпением ожидали: условия и сроки возвращения на Родину. Кое-кто успел уже получить письмо от родных и рассказывал о жизни в России. От таких «счастливцев» требовали, чтобы он прочитал письмо, и он делал это в сотый раз, пропуская интимные части текста. Услышанное бурно обсуждалось и комментировалось.

С трибуны, установленной на этой площади, украшенной портретами Сталина, Рузвельта и Черчилля, выступали представители советской комиссии по репатриации, призывая возвращаться на Родину, «которая ждет вас и встретит как героев». Несмотря на соглашение между союзниками о том, что все советские «перемещенные лица» должны быть переданы советской администрации независимо от их желания, среди пленных расхаживали агитаторы, приглашавшие приехать в Канаду, Австралию и другие страны, обещая хорошо оплачиваемую работу и отличные бытовые условия. Раздавали красочные рекламные буклеты.

Однако тяга домой у всех была настолько непреодолимой, что никакие блага земные не соблазняли. Даже просачивающиеся слухи о том, что дома не только не ждут как героев, а, напротив, направляют в специальные лагери, где допрашивают «с пристрастием», не могли поколебать страстного желания вернуться домой к родителям, женам, детям.

Переговоры Пиотровского с дежурным офицером быстро завершились, и мы получили право войти на территорию казармы им. Блюхера.

Но сначала Пиотровский обратил наше внимание на памятник, установленный справа от входа.

Памятник, сооруженный на средства, собранные солдатами казармы, благотворительные пожертвования и за счет городского бюджета, был открыт 22 ноября 1992 года.

Площадка перед памятником вымощена булыжником, взятым из мостовой улицы города (Остеншлагштрассе), по которой гнали в лагерь колонны пленных и по которой более 23 тысяч погибших отвозили на кладбище. Стена из шероховатого бутового камня символизирует непреодолимую преграду для людей, оказавшихся в плену, а заполненные решеткой ворота — закрытый для них путь к свободе.

На табличках, укрепленных на памятнике, надпись: «Мемориал на историческом месте бывшего шталага VI А создан по инициативе граждан и солдат нашего города в память о мучениях и гибели людей, находившихся здесь за колючей проволокой».

В книге об истории лагеря, изданной городом и народным университетом городов Хемер, Менде и Бальве, сказано: «Новый мемориал является символом примирения, а не обвинения, претворенного в камне. В памяти — секрет примирения»

В ожидании разрешения входа на территорию военного объекта — казарм панцербатальона бундесвера — мы беседовали с нашими сопровождающими о событиях, связанных с освобождением лагеря и первых днях свободы для его узников. Многое из того, что они рассказали, было мне неизвестно, так как я оказался здесь через две-три недели после того. Очень интересна сама процедура передачи лагеря его охраной наступавшим англо-американским войскам.

Вот как рассказано об этом в книге по истории шталага VI А.

В марте 1945 года американские войска форсировали Рейн, и к концу месяца германские дивизии, которыми командовал генерал-фельдмаршал Модель, численностью около 325 тысяч солдат и офицеров, оказалась в так называемом «Рурском окружении». В результате успешного наступления союзников части III армейского корпуса генерал-лейтенанта Байерлайна вынуждены были отступить в район городов Изерлон — Хемер. Вопреки требованию фельдмаршала Моделя Байерлайн считал дальнейшее сопротивление окруженных войск бесполезным. 12 и 13 апреля Байерлайн посетил шталаг VI А, убедился в бедственном положении находившихся в нем военнопленных и попытался наладить снабжение продовольствием. Он распорядился, чтобы была подготовлена организованная передача лагеря союзникам. Командующий танковым батальоном капитан Эрнст провел прямые переговоры с американским полковником Китцем о прекращении огня и беспрепятственном отступлении его батальона. В результате 14 апреля города Хемер и Изерлон и шталаг VI А были заняты американскими войсками без боя.

Чтобы предотвратить возможность столкновения охраны лагеря с наступающими американскими войсками, германский капитан Веллер вышел навстречу им, затем в сопровождении двух американских офицеров вернулся на территорию лагеря, после чего он был взят под охрану войсками союзников.

В последующие дни ситуация в лагере полностью повторила знакомую мне по Зандбостелю. Изголодавшихся советских военнопленных невозможно было удержать в пределах ограждения, не применяя силы, чего американские солдаты не могли себе позволить. Через проделанные многочисленные дыры в ограждениях они вырвались в город, где стали добывать себе продовольствие, не считаясь с «требованиями этикета», в подвалах близлежащих домов. Мародерство доведенных до отчаяния голодом военнопленных продолжалось несколько дней, несмотря на попытки американской военной полиции им препятствовать. Когда было налажено нормальное снабжение и питание в лагере, мародерство само собой прекратилось.

Я поневоле пытаюсь представить себе: возможна ли была такая цивилизованная процедура передачи лагеря на советско-германском фронте?

Разрешение войти на территорию казармы получено, открылись ворота, и я вновь, почти через 60 лет, на той же самой площади лагеря. Она с тех пор изменилась лишь косметически. Кругом те же здания, правда оштукатуренные, и площадь асфальтирована, раньше она была покрыта гравийным слоем. И вновь, как и на вокзале в Бремерверде, вспыхнули в памяти прежние ощущения вернувшегося к жизни и свободе. Вспомнилось, как я буквально наслаждался возможностью ходить в любом направлении, не ожидая окрика или даже выстрела конвоира. Начав здесь передвигаться с помощью костылей, я вышел за ворота (вот они-то выглядели тогда совсем иначе и находились, как мне кажется, в другом месте). От часового-американца, пожелавшего меня остановить, я попросту отмахнулся, а он больше и не пытался мне препятствовать. Впрочем, далеко на своих костылях я проковылять и не мог.