Шамбала. Сердце Азии - Николай Рерих

23 апреля.

Вот и солнце опять! Сведения о том, что дорога в Китай совершенно непроездна. Решительно все говорят о войне, о грабежах и, конечно, о наступающей жаре. Этот путь закрыт. Странно также, что о вывозе фресок из Дуньхуана никто, кроме Ф[ельдмана], не слышал. Конечно, Прист должен знать все это дело.

Зенкевич читает дуту конституцию Советов. Дуту находит ее очень замечательной и «пригодной для Центрального Китая, но не для его провинции». Вот уж старый лицемер! Оказывается, у лицемера имеется даже юридическая школа в Урумчи. Можно представить, какое «право» там преподается! По какой статье этого «права» учитываются все грабежи и поборы, установленные чиновниками? Одни говорят: «Надо Китай изучать с его парадного крыльца – от океана». Но будет правильнее знать прикрытые недра, где ничто «не проветрено» и можно видеть тысячелетнюю атрофию. Конечно, дуту думает, что до него через пустыню никто не дойдет.

Неожиданно пришло письмо из Сиккима от полковника Бейли. Пишет о высланных книгах, но значительная часть их не дошла. Из Америки нет сведений. Верно, письма тоже исчезают или задерживаются. Какой чистый воздух сегодня!

После смерти Ленина Е Чин-бен писал: «Народы многих называют славными героями, но в сущности только малое количество людей заслуживает этого названия. Таким был Ленин, пользовавшийся всеобщей любовью. Ленин – «яркая звезда человечества» и может быть сравнен с Шакья-Муни и с Христом. Небеса безжалостны; он ушел из нашего мира, но идеи его будут жить вечно». Есть же где-то светлые, и смелые, и честные китайцы, но ведь мы-то их не видим. А так хотели бы увидеть!

24 апреля.

Получили приглашение от комиссара по иностранным делам Фаня на обед завтра. Разве это не лицемерие? Одной рукой все запрещать, а другой приглашать на обед. Если это «искусная» дипломатия, то она вовсе не искусная, ибо умное действие познается по результатам. А лицемерный обед не может исправить отношения. Лучше бы разрешили побывать в буддистских монастырях. Кстати, оружие наше отобрано и так и не возвращено.

Список приглашенных на обед самый нелепый: миссионер-католик – голландец, Кёлин – немец, Кавальери – итальянец, Чанышев – мусульманин и какие-то китайцы. Из русской колонии всего один Фельдман. Посмотрим.

Г.[484] рассказывает о селах «кержаков» на Монгольском Алтае. Эти «кержаки», т. е. староверы, сохранили все свои обычаи. Свои моленья, своих начетчиков, свою пищу и полное удаление от «мирских». Ни водки, ни табаку. Занимаются пчеловодством, пушниной, рыболовством, скотоводством. Среди дунган и киргизов стоят три села дворов по 50, по 60, и ничто новое не проникает за их околицу. Вероятно, поддерживают связи со своими единоверцами на Русском Алтае.

И странно, и чудно – везде по всему краю хвалят Русский Алтай. И горы-то прекрасны, и недра-то могучи, и реки-то быстры, и цветы-то невиданны. А на реке Катуни должна быть последняя в мире война. А после – труд мирный.

Год назад в Тибет шло посольство из Монголии – около 30 человек монгол и трое русских. На тибетских перевалах умерло 20 монголов и двое русских. По описанию, умерли как бы от каких-то газов. Конечно, что-то могло случиться в области гейзеров и старых вулканов[485] или причиною зимние бури. Но факт любопытен, тем более что его трудно выдумать…

25 апреля.

Плавники акулы, древесные грибы, водоросли красные и белые, бамбук, семя лотоса, голубиные яйца, трепанги и много других склизких и скользких блюд. Подсахарились сладким рисом и розами. Кончили. В павильоне генерал-губернаторского сада три стола. Один весь китайский. Другой весь мусульманский, без ингредиента свинины. Третий – международный, где Китай, Россия, Америка, Германия, Голландия, Италия. Сам Фань – хозяин – ничего не ест. Объясняет своим строгим вегетарианством. Его водорослеобразное лицо улыбается; вероятно, он глубоко ненавидит всех иностранцев и полон самого тонкого лицемерия. Неужели Фань думает, что нелепый обед смывает все сделанное хотанскими и карашарскими властями? Ни единого слова о расследовании не произнесено Фанем. Где же она, политика и дипломатия? На лице лишь лицемерие, такое явное, такое неприкрытое. После обеда – топтание около пруда, где стоят на мели две джонки. Потом низкие поклоны Фаня.

Проходим мимо истукана губернатора и едем к радушному Кавальери. Хорошо кончается день. Кавальери везет нас на моторе по кружной дороге. Свежий ветер. Яркие, поистине небесные горы. Испарения вновь выпавшего снега делают дальние цепи и пики воздушными и прозрачно-сапфировыми. А ближе – лиловые бугры и омытые солнцем глиняные зубчатые стены. Так бодро, так свежо и прекрасно, и сам «вегетарианский» лицемер Фань начинает превращаться в студенистую водоросль. Кёлин, представитель немецкой фирмы «Фауст», ехал через Россию и хвалит все условия проезда. Сообщает, что из Кульджи едет в Пекин «для магнитных съемок» Фильхнер и через неделю, вероятно, будет в Урумчи. Любопытно встретиться. В Урумчи хорошо поминают приезд С. Ф. Ольденбурга[486].

26 апреля.

Киргизы скачут на белых лошадках. На головах – стеганые цветные шишаки – точь-в-точь как древние куаки русских воинов. На макушке – пучок перьев филина. На руке иногда сокол с колпачком на глазах. Получается группа, входящая и в XII, и в XV века. И тут же, на улице, стоит мотор Кавальери. Сильный паккард, без повреждения проделавший весь путь от Пекина до Урумчи. Мотор принадлежит Русско-Азиатскому банку, но генерал-губернатор запретил пользоваться машиной, и ее пришлось за бесценок продать. Одним своим видом паккард напоминает, что путь от Урумчи до Пекина вполне может быть сделан на моторе. А человеческое невежество и лицемерие твердит свое мертвенное «нет!»

Сегодня русская колония провожает Стефановичей. Уезжают они по требованию китайцев, ибо Стефанович слишком многое о Китае знает. Почта из Москвы задержалась на семь дней. Вероятно, препятствует ледоход на Иртыше.

Опять студеный ветер. Опять сине-прозрачен небесный Богдо-Ула. Генерал-губернатор запретил продавать мясо на рынке, пока не пойдет дождь. Кажется, бездождие все-таки окончится сечением водяного бога.

Но вот истинно добрый знак. Тибетец-лама, которому мы дали 100 лан в Карашаре, пришел сегодня. Принес деньги, извиняется, что не может идти с нами. Ему не удалось продать лошадей и овец. Сейчас кони худы, корма нет, продать некому. Бросить табун нельзя, и вот он не может идти с нами. Пробудет здесь до нашего отъезда и пойдет обратно. Вот это по-тибетски! Пройдет десять дней, чтобы вернуть деньги и объяснить дело. До сих пор ничего дурного мы не видали от тибетцев-буддистов. Жаль, что не пойдет с нами. Начитанный и с отличным выговором. Напился чаю и чашку вытер. Поел творогу и тарелку вытер и стул на место отставил.