Еретики Дюны - Фрэнк Херберт

«Проклятье им!»

Но они уже среди проклятых.

В груди у нее заболело. Отчаяние! Нельзя убежать от этих новых мыслей. Что же приключилось с этими людьми?

«С ЛЮДЬМИ?»

Оболочки были здесь, но они больше не могли называться полностью живыми. Хотя опасны, слишком опасны.

— Мы должны отдохнуть, пока возможно, — сказал Бурзмали.

— Я не должна отрабатывать свои деньги? — спросила она.

Кровь отлила от лица Бурзмали.

— То, что мы сделали, было необходимо! Будь счастлива, что нас не остановили, но это могло бы случиться!

— А это место безопасно?

— Настолько безопасно, насколько я смог это обеспечить. Каждый здесь проверен либо мной, либо моими людьми.

Луцилла выбрала длинную кушетку, от которой пахло старыми духами, и устроилась на ней, чтобы усмирить опасную ненависть. Там, где возникает ненависть, может появиться и любовь! Она услышала, как Бурзмали вытянулся на подушках у противоположной стены, чтобы отдохнуть. Вскоре он задышал глубоко и ровно, но Луцилле не спалось. В ней продолжали тесниться бесчисленные воспоминания, навязываемые теми иными, кто продолжал свою жизнь во внутренних хранилищах ее сознания. Вдруг внутреннее видение провело пред ней короткой вспышкой улицы и лица людей, двигавшихся в ярком солнечном свете. Ей понадобилось время, чтобы осознать, что видит она все это с какого-то непривычного угла, что ее баюкают на чьих-то руках. Только тогда она поняла, что это одно из ее личных воспоминаний. Она не могла узнать того, кто держит ее на руках, отдавая теплое биение своего сердца ее щекам.

Луцилла ощутила соленый вкус своих слез. Она поняла, что Гамму задела ее намного глубже, чем любой жизненный опыт со времени первых дней в школах Бене Джессерит.

Сердце, скрытое за крепкими преградами, становится льдом.

Все собравшиеся испытывали сильное напряжение: Тараза (тайная кольчуга под ее облачением, и она тщательно позаботилась предпринять и другие меры предосторожности), Одрейд (проявлявшая всю бдительность, ведь здесь вполне могло дойти до насильственных действий), Шиана (от нее не скрывали, что здесь могло произойти; двигавшиеся за ней три Матери Безопасности прикрывали ее, как живой доспех), Вафф (мучимый тревогой, что Бене Джессерит затуманит его рассудок какими-нибудь своими таинственными средствами), лже-Туек (всем видом показавший, что он вот-вот взорвется от ярости) и десять ракианских советников Туека (каждый зол и вовлечен в отчаянную борьбу по захвату власти для самого себя или своей семьи).

И вдобавок к этому пять телохранительниц-послушниц, мастериц боевых искусств, которые выведены Орденом целенаправленным скрещиванием, они стояли вплотную к Таразе. Вафф появился с равным количеством новых Лицевых Танцоров.

Все собрались в покоях верхнего этажа над музеем Дар-эс-Балата. Это было длинное помещение, где сквозь плазовую стену открылся вид на запад, за сад на крыше, заросший кружевной зеленью. Обстановка представляла собой мягкие диванчики и экспонаты из не-палаты Тирана высокой художественной ценности. Одрейд выступила против присутствия Шианы, но Тараза осталась твердой как камень. Воздействие девочки на Ваффа и некоторых жрецов давало Бене Джессерит большое преимущество.

Вдоль длинной стены с окнами стояли долбановые ширмы для защиты от самого сильного сияния идущего на запад солнца. Даже то, что окна смотрели на запад, являлось для Одрейд определенным показателем — там простиралась сумеречная страна, где Шаи-Хулуд вкушал свой сон. Это было помещение, сосредоточенное на смерти.

Она восхитилась стоящими перед ней долбанами. Это были плоские черные филенки в десять молекул толщиной, вибрирующие в прозрачном жидком связующем. Эти лучшие, саморегулирующие икшианские долбановые ширмы принимали заранее определенный и допустимый уровень света, так что немногое исчезло из виду. Одрейд знала: художники и древние дельцы предпочитали их поляризующим системам, потому что долбаны оставляли полный спектр света. То, что они были здесь, говорило о предназначении помещения — выставочный зал самых ценных экспонатов из собрания Бога-Императора. Да, здесь было платье его несостоявшейся суженой.

Жрецы-советники жарко дискутировали между собой в одном из концов комнаты, не обращая внимания на лже-Туека. Тараза стояла неподалеку и прислушивалась. Ее лицо явно выражало, что она считает жрецов дураками.

Вафф со своей свитой Лицевых Танцоров стоял возле широкой входной двери. Его взгляд перебегал с Шианы на Одрейд и Таразу, и только изредка на спорящих жрецов. Каждое движение Ваффа свидетельствовало о его неуверенности. Действительно ли его поддержит Бене Джессерит? Смогут ли они все вместе мирными средствами преодолеть ракианскую оппозицию?

Шиана и прикрывавший ее эскорт стали возле Одрейд.

В девочке до сих пор были резкость и поджарость, отметила Одрейд, но она полнела, и мускулы обретали очертания, свойственные Бене Джессерит. Ее высокие скулы смягчились под оливковой кожей, карие глаза светлели, но оставались рыжие штришки в ее каштановых волосах. То внимание, которое она уделяла жрецам, доказывало, что она взвешивает сейчас, насколько ощутимо то, во что она посвящена и насчет чего проинструктирована.

— Они в самом деле будут сражаться? — прошептала она.

— Прислушайся к ним, — сказала Одрейд.

— Что сделает Верховная Мать?

— Внимательно наблюдай за ней.

Они обе посмотрели на Таразу, стоявшую в окружении отряда мускулистых послушниц. Тараза, продолжавшая следить за жрецами, выглядела повеселевшей.

Ракианская группа начала свой спор в саду на крыше. Они вошли с ним внутрь, когда тени удлинились. Они сердито пыхтели, порой бормотали, а потом опять повышали голоса. Разве они не видят, как фальшивый Туек наблюдает за ними?

Одрейд перенесла свой взгляд на горизонт, видимый за садом на крыше: никакого другого признака жизни во всей пустыне. В каком направлении ни смотри от Дар-эс-Балата, увидишь лишь один песок. Люди, рожденные и выросшие здесь, обладали другим взглядом на жизнь и на свою планету, чем большинство этих советников-жрецов. Это не Ракис зеленых поясов и полных водой оазисов в более высоких широтах, словно цветущие пальцы, указывавшие на долгие пути пустыни. Из Дар-эс-Балата открывалась Срединная Пустыня, протянувшаяся, как крестная всех пустынь, вокруг целой планеты.

— Достаточно я выслушал этой чуши! — взорвался лже-Туек. Он грубо отпихнул одного из своих советников в сторону и вошел в середину спорящей группы, поворачиваясь всем телом, чтобы взглянуть каждому в лицо. — Вы все что, с ума посходили?

— Один из жрецов (Господи, это же старый Альбертус!) посмотрел через зал, ища Ваффа, и окликнул:

— Вафф! Не будешь ли ты так добр, унять своего Лицевого Танцора?

Вафф заколебался, а затем направился к спорящим; его свита — вплотную за ним.

Поддельный Туек повернулся всем телом и направил палец на Ваффа:

— Эй, ты! Стой, где стоишь! Я не потерплю тлейлаксанского вмешательства! Ваш замысел открыт мне как на ладони!

Одрейд наблюдала за Ваффом, когда заговорил ложный Туек. Неожиданность! Никто никогда так не обращался к Господину Бене Тлейлакса. Какое потрясение! Черты его лица исказились от ярости. Из его рта вырывались жужжащие звуки, подобные звукам рассерженных насекомых, модулированный шум, который явно был каким-то видом языка. Лицевые Танцоры его свиты застыли как вкопанные, но лже-Туек просто опять перевел взгляд на своих советников.

Вафф перестал жужжать. Было видно, что он объят смятением и ужасом! Его Лицевой Танцор Туек не бежит к ноге! Он направился к жрецам. Фальшивый Туек опять это заметил и вновь ткнул в его сторону подрагивающим пальцем.

— Говорю тебе, держись подальше! Ты, быть может, и способен уничтожить меня, но не оседлаешь со своей тлейлаксанской скверной!

Это решило дело. Вафф остановился. К нему пришло понимание. Он метнул взгляд на Таразу, увидел, что она поняла его трудности, и это ее веселит. Теперь у него была новая цель для ярости.

— Ты знала!

— Я подозревала.

— Ты… ты…

— Вы слишком хорошо справились, — заключила Тараза. — Это же ваше собственное создание.

Жрецы не обратили внимания на это препирательство. Они закричали на ложного Туека, приказывая ему заткнуться и убраться, обзывая его «Проклятым Лицевым Танцором!»

Одрейд внимательно изучала предмет их нападения. Насколько же глубоко проник отпечаток! Неужели он в самом деле убежден, что он и есть Туек!

Лже-Туек выпрямился, вдруг обрел спокойствие, приосанился с достоинством и метнул насмешливый взгляд на своих обвинителей.

— Вы все меня знаете, — сказал он. — Все вы знаете годы моей службы Разделенному Богу, который есть Единый Бог. Я отправлюсь к Нему, если к этому приведет ваш разговор, но помните: он знает, что делается в ваших сердцах!