Тень рыцаря - де Кастелл Себастьян

Все скоро закончится, пообещал я сам себе. Она начнет пытать меня и издеваться, но, когда ей надоест – а это случится довольно скоро, – всё закончится.

– Расскажи, как это действует, – сказала Трин, но говорила она не со мной.

Герин как раз готовил новые иглы: на этот раз он окунал их в вязкую черную жидкость, а затем в темно-синий порошок.

– Это сочетание элементов, – объяснил он, – но они лишь являются проводниками магии. Это древнее средство, и действие его весьма удивительно. Вы принесли с собой то, что нужно?

Из складок юбки Трин достала маленькую кожаную сумочку – Герин взял темно-синюю тряпку и протянул ей. Она развязала тесемки, и из сумочки выпало что-то желтоватое и хрупкое. Зуб.

– Я же тебе говорила, что у меня есть еще один, Фалькио, – сказала Трин, поворачиваясь ко мне. – Чтобы достать первый, который ты так бездумно выбросил, я потратила немало усилий. К счастью, есть и другой.

Она взглянула на Герина.

– Этого достаточно? Чтобы заставить его…

Он кивнул.

– А мне хватит?

– Да, но вы должны касаться друг друга кожей.

Трин начала раздеваться. Сначала сняла длинный коричневый плащ, затем расстегнула ворот кипенно-белой блузы. Она подмигнула мне и начала медленно расстегивать одну пуговицу за другой, задрала подбородок, раздвигая ткань, пока не обнажились ее груди. Руки ее пробежали по телу и остановились на талии. Штаны она тоже сняла, затем последовало и белье, пока она не осталась стоять полностью обнаженной передо мной.

– Знаете, достаточно лишь небольшого участка кожи, – заметила Дариана.

Трин поглядела на нее.

– Это было бы не так весело.

– Скоро начнем, – сообщил Герин. – Все готово.

Трин подошла ко мне и сняла с меня рубаху, висящую лохмотьями, и брюки, а затем взяла нож и освободила меня от изгаженного белья, что было не так уж и плохо.

– Совсем не обязательно, – повторила Дариана.

– Завидуешь, что сама об этом не подумала? – спросила Трин.

Ее рука скользнула к паху, и я почувствовал, как пальцы ее легонько теребят меня.

– Можете заставить его отвердеть? – спросила она. – Хочу, чтобы он затвердел.

Герин покачал головой.

– Миледи, он парализован. Мы разрушили нервные окончания. Он может чувствовать лишь боль – ни на что другое он не способен. Осталось лишь уничтожить небольшой участок разума.

– И его сердце, – добавила Трин. – Не забывайте о сердце моего милого шкурника.

Она обвила меня руками: одну ладонь положила на поясницу, другую на шею, затем правой ногой обхватила мою левую и тесно прижалась ко мне, словно к мачте корабля во время шторма.

– Вы слишком многого хотите, – пробормотал я.

Я придумал кое-что посмешнее, но выговорить не хватало сил.

– Пора, – сказал Герин.

Держа в руках две длинные иглы, он подошел ко мне сзади.

– Я должен очень точно поместить инструменты, леди Трин, – сказал он, и я почувствовал, как она убрала руку с поясницы.

Потом игла проколола кожу и мыщцу и вошла в позвоночник. Боль ощущалась, но она была не сильнее и не слабее той, что мне уже пришлось вынести. А когда Герин сделал второй прокол на шее и ввел иглу в череп, я даже почувствовал облегчение. Скоро всё закончится, напомнил я себе. Я посмотрел на бардов. Мертвые глаза Колвина глядели на меня с осуждением, Нера пребывала в ужасе.

– Бедный Фалькио, – сказала Трин, целуя меня в шею. – Не беспокойся, ты не один. Я все время буду рядом. Увижу то, что видишь ты, и почувствую то же, что и ты, мы разделим с тобой каждый драгоценный миг. Лишь ты и я. О, еще и она, конечно.

Не успел я понять, что она имела в виду, как веки отяжелели и дыхание замедлилось. Я увидел свет, но не тот, что люди видят в момент смерти. Наоборот, это был обычный свет масляных светильников, висевших на поперечных балках низкого потолка: они освещали обычный трактир. Длинные деревянные скамьи стояли вокруг жаровни в центре. В углу находилась трактирная стойка, за ней стоял мужчина чуть старше тридцати, который мыл кружки. Очевидно, здесь готовились к вечернему наплыву посетителей. Место показалось мне знакомым.

– Надо же! – прозвучал голос Трин где-то в глубине меня. – Это прекрасно.

Я услышал, как кто-то пинком открыл дверь, и увидел четырех человек из герцогской охраны. Один из них выделялся ростом и имел при себе боевой топор – я тут же узнал его. Его звали Фост. Затем я увидел, что остальные трое тащат кого-то, кто упирается и пытается царапаться и кусаться. Женщина закричала, и в отблесках света я увидел ее лицо.

И тут я наконец осознал, что происходит и что я сейчас увижу, и лишь тогда понял слова Алины. Тебе придется стать еще храбрее, Фалькио.

Но я не могу. Не могу…

Они прижали Алину к грубому деревянному столу и сорвали с нее светло-серое платье, и, как я ни пытался закрыть глаза, я не мог, потому что они и так уже были закрыты. Я видел всё с невероятной четкостью, словно кто-то ножом вырезал изображение на поверхности глазных яблок.

Алина попыталась пнуть нападавших, но двое стражников схватили ее за ноги, третий держал руки, словно они пытались растянуть ее. Я умолял, чтобы сердце мое перестало биться, но оно колотилось лишь быстрее и легче, словно у птицы, и я понял, что чувствую, как стучит сердце Трин.

Мужчины захохотали, говоря о том, что пора подоить корову, и Фост приспустил штаны и что-то им ответил. Я не расслышал, что он сказал, потому что остальные слишком громко засмеялись в ответ, да к тому же в ушах звенело хихиканье Трин.

Алина ругалась на чем свет стоит. Она сказала, что проклянет их и это проклятье падет не только на них, но и на всех прочих насильников. Сказала, что на каждого мерзкого насильника и убийцу найдутся в этом мире силы пострашнее. Сказала, что ее муж придет за ними. Но они всё смеялись и смеялись, и, когда Фост закончил свое черное дело, он поменялся местами с тем, кто держал женщину за ногу, – толстяком с рыжими жиденькими волосами вокруг лысины. Но прежде чем Фост успел схватить Алину, она пнула толстяка в лицо. У него из носа хлынула кровь – он наклонился к ней и ударил кулаком по лицу. Она воспользовалась замешательством, освободила руки и, сжав пальцы горстью, ткнула ногтями в глаз стражника.

Алина кричала все время, пока дралась с ними. Просила трактирщика помочь ей, отчаянно лгала, говоря, что сейчас сюда прибегут люди, вооруженные клинками, и она пощадит тех, кто помог ей. Но трактирщик ее не послушал. Он просто повернулся и ушел на кухню.

Фосту и остальным удалось снова схватить Алину – она плюнула кровавым сгустком в глаз того, кто держал ее за руки. Это и был ее зуб, понял я. Когда толстяк ударил ее, он выбил ей несколько зубов, но моя храбрая прекрасная девочка не проглотила их, а использовала как оружие. Но зубы не клинки, и безоружная девушка, какой бы отважной она ни была, не сможет победить четырех сильных воинов. Фост ударил ее по грудной клетке, сказав, что выбьет из нее всю дурь, – комнату наполнил звук треснувших ребер, и смех последовал за ним.

Толстяк навалился всей тушей, вбивая в нее свою ярость. Алина бешено стреляла взглядом, ища оружие или что-нибудь, что сможет отвлечь насильников хотя бы на миг. И в какой-то миг мне показалось, что наши взгляды пересеклись. Хотя это было невозможно.

Толстяк отвалился от нее и что-то сказал, но я не расслышал. Вместо этого услышал жуткий, выворачивающий душу звук. Алина выкручивала свою руку из сустава. Этот тошнотворный звук поверг того, кто держал ее руки, в шок – и мига хватило, чтобы моя храбрая девочка, прокусив себе губу до крови, встала и ударила Фоста локтем здоровой руки. Она угодила ему в горло – он отшатнулся и прохрипел что-то своим парням. Я не услышал, что они ответили, потому что слова их утонули в шумном потоке крови, затопившем мои уши. Трое стражников, окровавленных, побитых и оцарапанных, снова разложили Алину.

Фост схватился за топор.

– Довольно, – прорычал он, и я услышал его слова так четко, словно раскат грома в тихую ночь. – Мне хватит и титек с мокро-щелкой.