Тень рыцаря - де Кастелл Себастьян

Мир режут ломтями: острые неприятные секунды разрубают мирную серость.

– Не подходи к нему! Не прикасайся ни к нему, ни ко мне!

– Я… пташка, клянусь, мне так жа… – Слова сливаются в рыдание, от которого переворачивается сердце, а потом и оно исчезает, и на его место приходят металлические нотки: – У нас нет выбора, черт тебя побери! Мы не можем драться против всех! Если они поймают его…

Холодно, мокро. Что-то прикасается к шее и спине. Неудобно. Грязно. Давит на руки и плечи. Я тону, но не очень глубоко, всего лишь на несколько дюймов. Мне известно, что такое «дюймы». Что-то сыплется на грудь, лицо, в рот. Грязь.

О боги, только не хороните меня.

Не. Надо. Только. Не. Хороните.

Серость. Сон.

Мир состоит из осколков, обрывков запахов и вкусов, из кашля и удушья, из воды, из плача, из чего-то очень мягкого, как шелк… Нет, это не шелк, а волосы. Волосы у меня на лице. Это Валиана, думаю я. Ее голова у меня на груди. Она слушает мое сердце? Или спит?

Сон. Серость.

Мир – это одинокий, холодный и безучастный голос.

– Твое тело исцеляется, – говорит Дариана. – Но недостаточно быстро, чтобы побороть горячку.

Жарковато, да, но какая разница? Я чувствую что-то мокрое и соленое на губах. Пот. Я вымок от пота. Но все вокруг такое мягкое, что мне все равно. Под телом одеяла, под головой подушка.

– Мне придется привести лекаря, – говорит она.

Не проще было бы не истязать меня до смерти? Это я подумал? Нет, я слышал голос. Знакомый голос. Мой.

– Лучше тебе отдохнуть. Мы в лесу на границе Арамора. В безопасности. Валиана и Нера побудут с тобой, а я приведу лекаря. Отдохни.

Хороший совет. Просто отличный. Именно это я и сделаю. Отдохну. Никаких слов. Никаких вопросов.

– Почему? – спрашивает мой голос. – Он… восемь дней он… Почему ты ждала до последнего?

Я попытался открыть глаза, но свет был слишком ярким. Просто усни, сказал я себе. Вернись в серость.

Вы же, наверное, уже поняли, что я никогда не слушался советов, даже своих собственных.

Я увидел комнату, только это оказалась не комната. Стены – деревянные бревна, кто-то воткнул их в землю под странными углами. Это же деревья, болван. Потолок – лиственный полог. Конечно, я же в лесу. Рядом костер.

Надеюсь, комната не сгорит.

Дариана стояла справа, нависая надо мной.

– Сейчас не время, – сказала она и собралась уходить.

Я схватил ее за запястье, сам удивившись тому, что рука моя еще двигается.

– Нет, – твердо произнес я. – Самое время.

Она стряхнула мою руку.

– Твое тело избавилось от ниты – именно поэтому ты больше не просыпаешься парализованным. Если бы я остановила Герина чуть раньше, ты бы давно умер.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять ее слова: их было слишком много. Я отделял их по одному, рассматривал, потом снова составлял все вместе, пока они не обретали значение. Логично. И все же…

– Ты лжешь. Ты не знала… Ты не могла этого знать.

– Может, ты и прав. Может, я просто не могла вспомнить, кто я такая. Знала свое имя и прошлое, но все это казалось ненастоящим, пока…

– Ты опять лжешь, – повторил я.

Разве эта женщина не знает, что я плащеносец? Мы зарабатываем тем, что допрашиваем людей, дамочка. Думаешь, я не понимаю, что ты мне снова лжешь? Конечно, все это правда, но ведь настоящая причина не в этом.

Взгляд Дарианы стал еще жестче.

– Ладно. Хочешь знать почему? Мне было четырнадцать, когда король Пэлис послал меня, чтобы я пробралась в ряды дашини. В этом монастыре я провела почти двенадцать лет. Меня избивали, и не просто избивали, а истязали. Меня обучали, или, лучше сказать, закаливали. Я – клинок, выкованный из печали, горестей и глупой, бессмысленной ярости четырнадцатилетней девочки, которая была слишком невинна, чтобы понять, на что она согласилась. И все-таки твой чертов король Пэлис послал меня туда, к тем людям. Хочешь знать, почему я так долго ждала, чтобы спасти тебя, Фалькио? Потому что до того самого момента я так и не могла решить, на чьей я стороне.

Она ушла.

Мир состоит из фрагментов.

В моей жизни было три момента настоящей радости, чувства настолько сильного, что оно могло побороть любую боль и горечь сожалений.

Первый – тот день, когда отец Кеста назвал меня «сынок». Второй – когда я женился на Алине. Третий – когда я надел свой плащ. Счастье – это редкие песчинки в пустыне жестокости и страданий.

На следующий день я проснулся в лесу, когда гаснувшие угли костра приветствовали тусклый утренний свет, проникавший сквозь листву над нами. Вот тогда-то я испытал радость в четвертый раз.

– Эталия, – сказал я.

Она стояла надо мной на коленях, вглядываясь в мои глаза, и плакала, и я подумал, что дела мои, должно быть, плохи. Но она же здесь, и от этого я испытал всю полноту радости. Мне хотелось, чтобы момент этот длился до тех пор, пока я не перестану дышать, но через пару секунд она утерла слезы и, повернувшись к кому-то, кого я не видел, сказала:

– Принесите мои вещи. Нужно поработать.

Я попытался повернуть голову, чтобы увидеть, с кем она говорит. Не сразу я разобрал черты лица, тускло освещенные восходящим солнцем, но спустя миг понял, что это Кест.

И я ощутил радость в пятый раз.

Какое-то время я просто лежал и смотрел на него. У него отросла густая борода, что довольно необычно, и я машинально поднял руку и ощупал свое лицо. Пальцы наткнулись на жесткие волосы, покрывавшие щеки, и я задумался о том, как выгляжу сам. Наверное, нужно сказать что-нибудь смешное, но Кест покачал головой, прежде чем я успел что-то произнести.

Он еще немного постоял надо мной, а затем огляделся, словно искал, на что бы сесть. Заметив плоский камень, он приволок его и поставил рядом с моей постелью. Сел рядом и долго смотрел на погасший костер.

Эталия держала в руке маленький сосуд. Она окунула в него палец и нежно прикоснулась к моим губам.

– Старайся не глотать, – сказала она, а затем обратилась к Кесту: – Мне нужно приготовиться. Можешь поговорить с ним пару минут, но не дольше.

– Что-то она уж очень сильно волнуется, – заметил я. – Ты, наверное, плохо выглядишь.

Кест улыбнулся, но продолжал смотреть на угли.

– Ах, Фалькио, – наконец сказал он низко и звучно, но все же голос его слегка дрожал. А затем я заметил слезы у него на глазах.

– Эй, – позвал я. – Я в порядке. В самом деле. Просто у нас вышло небольшое недопонимание…

– Со всем миром?

– Мертвецам я нравлюсь. Они говорят обо мне только хорошее.

– Это потому, что они считают тебя своим, – сказал Кест. – Как твоя горячка?

Я неловко ощупал свой лоб, мокрый от пота.

– У моей горячки все в порядке. А как твоя? Потому что если ты собираешься сиять красным светом и пытаться убить меня, то должен предупредить: я считаюсь отличным фехтовальщиком.

– Буду иметь в виду.

Я немного подождал, прежде чем задать вопрос, но в конце концов мне пришлось это сделать.

– Похоже, ты нашел святилище.

– Нашел.

– И как там?

– Спокойно, – ответил он. – И очень смиряет. А через пару дней становится очень скучно.

– В наши дни скучные места кажутся не такими плохими, как раньше. Помогло?

Он кивнул.

– Когда святость Кавейла перешла ко мне после поединка, то это было… как будто я вдруг стал всё видеть с необычайной четкостью. Чувствовал баланс клинка так, как никогда раньше. И все это… подавляло. – Он хмыкнул. – В каком-то смысле я стал совершенно беззащитным.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я.

– Тогда, в тот самый момент, я оказался настолько очарован всем этим, что даже шестилетка с ржавым кухонным ножом мог бы напасть на меня и вырезать печень, прежде чем я разобрался бы, что происходит.

– Представляешь, как удивился бы шестилетка, если бы стал светиться красным, став новым святым клинков.

– Теперь я понимаю намного лучше, Фалькио. Это не совсем то, чего я ожидал. Похоже… Словно тебе нужно ответить на вопрос, но у тебя нет необходимой информации, а вопрос этот все время горит в тебе.