Тень рыцаря - де Кастелл Себастьян

– Что ты сделал?

– А-а?

– Я спросил, что ты сделал? – Если он собирался послать кого-то из плащеносцев на задание, с которого тот вряд ли вернется, я хотел это знать. – Ты явно совершил то, что терзает твою совесть. Кого ты послал?

Он покачал головой.

– Того, кого ты не знаешь.

Отчего-то этот ответ удивил меня. Плащеносцы были самыми искусными поединщиками в стране, и в те дни я знал каждого из них по имени. Послать того, кто не настолько искусен, довольно… жестоко.

– Если задание так важно, то почему бы не послать кого-то из нас?

– Потому что мне нужен был человек, которого можно развратить. – Он повернулся ко мне. – И я хотел надеяться на то, что он сможет преодолеть порок, способный уничтожить душу любого человека.

– Каким образом?

– Довольно, – сказал Пэлис. – Я устал от твоих вопросов, Фалькио. Устал, что ты сидишь и смотришь на меня как на…

Он смял записку и уронил ее на пол.

– К черту твою веру, Фалькио.

Король вышел через открытую дверь и побрел к замку, оставив меня одного с едой, питьем и моими заметками об имущественном споре. Спустя несколько минут я нагнулся и поднял смятую записку. Расправил ее и прочитал.

Там была всего лишь одна строчка, написанная женской рукой. «Я пропала».

Утром девятого дня я уже не заботился ни о боли, ни о жизни, ни даже о своей душе. Дашини утратили надо мной власть.

Дариана, Герин и еще двое дашини остались со мной. С одной стороны поляны на земле сидела Валиана, связанная по рукам и ногам. С другой – барды, живая и мертвый: тело Колвина воняло так сильно, что даже я начал ощущать запах, но оно все еще висело, привязанное к дереву. Нера, как всегда, смотрела на меня. Изо рта у нее торчал кляп. Я чувствовал себя виноватым под ее тяжелым взглядом.

Они хотели, чтобы трубадуры увидели то, что дашини сделали со мной, а затем рассказали эту историю всему свету – но Валиану они точно убьют: она для них никакой ценности не представляет. Она лишь маленькая, уродливая частичка моей смерти.

Даже сквозь мучительное изнеможение я понимал всю иронию ситуации. Сначала я винил во всем лекаря. Почему Фиренси отпустил ее? Ее тяжело ранили клинком – нужно было привязать ее к постели на месяц. Я пытался проклинать его, но не нашел в себе сил.

Валиана искала смерть с тех пор, как надела этот чертов плащ, чтобы доказать всему миру, что героизм – удел не только знатных. «Я – Валиана валь Монд, черт возьми. И я заставлю с собой считаться». Заставит, конечно. Дашини используют ее для того, чтобы сделать мою смерть немного хуже, – вместо того чтобы вдохновлять других, она раз и навсегда станет доказательством для грядущих поколений, что смерть благородной не бывает.

Этим утром Герин пребывал в прекрасном расположении духа.

– Ты знаешь, сколько раз твой жалкий король посылал своих лазутчиков, чтобы они затесались в наши ряды, Фалькио?

– Слишком мало? – предположил я, но на самом деле этого не сказал. Из губ моих слетело лишь жалобное «прошу».

– Двенадцать. Двенадцать раз он подсылал плащеносцев, чтобы они вступили в наши ряды. – Он достал тряпочку из складок плаща. – Я сохранил сувениры.

Он открыл сумку и достал из нее ожерелье из костяшек пальцев.

– Двенадцать. Двенадцать пальчиков.

Вероятно, Герин хотел напугать меня или ждал, что я разозлюсь из-за павших товарищей, но, увидев их пальцы, я лишь подумал об их семьях. Наверняка у всех этих плащеносцев были родные, которые любили их, вспоминали о них. Им ничего не осталось на память о близких.

На какой-то миг я даже забыл о том, что привязан, и попытался забрать у него ожерелье, но, когда понял, что не могу даже двинуться, Герин уже стоял на коленях, склонившись над кожаным свертком, и раскладывал пузырьки и иглы.

В голову пришла дерзкая и остроумная мысль, но губы и язык вновь изменили мне.

– Да, – сказал я. – Прошу. Прошу. Сейчас.

Интересно, помогло бы, если бы я назвал его хозяином?

Герин поднял голову и улыбнулся.

– О нет, эти иглы не для тебя. Было бы не слишком элегантно, если бы в конце мы просто загнали тебе в череп кусок стали. Нет-нет, ты еще не понял? Весь смысл Плача в том, чтобы ты умер от горя, первый кантор. Он заключается в самом названии, не видишь?

Он подошел и вколол одну из игл в левую сторону груди, и от неожиданной вспышки боли тело мое окаменело – из-за этого показалось, что остальные иглы, торчавшие из моего тела, начали ломаться.

– Все это необходимо, чтобы приготовить твое тело, Фалькио. Знаешь, что даже сейчас, после всей этой боли, которую ты испытал, ты еще способен жить? Ты стоишь на пороги смерти, но должен сам перешагнуть через него.

Он подошел к Валиане. От одного его присутствия она дернулась и начала корчиться. Дариана присела, чтобы удержать ее, и Герин очень аккуратно воткнул иглу Валиане в щеку чуть ниже глаза. Девушка судорожно глотнула воздух и попыталась вскрикнуть, но не смогла. Глаза ее наполнились слезами, она застонала, даже я ощутил ее муки. Новая боль, от которой меня не могло спасти ни изломанное тело, ни изломанное сердце. Значит, вот как они хотят, чтобы я умер. Это и есть Плач плащеносца. В мыслях моих не возникло ни оскорблений, ни мучений, которым я хотел бы подвергнуть Герина с Дарианой, – напротив, я лишь думал о том, что хочу умереть. Хотелось биться головой о столб, чтобы потерять сознание, или проглотить язык и задохнуться. Хотелось перешагнуть порог смерти прямо здесь и сейчас.

Делайте с ней все что угодно, но позвольте мне умереть, думал я, но с губ моих слетело совсем другое.

– Прекрати, – сказал я; предательские слова сами вырывались сквозь стиснутые зубы. – Прекрати сейчас же.

Герин улыбнулся еще шире.

– Голос появился? Отлично. – Он ввернул иглу поглубже, и тело Валианы свело судорогой.

– Прекрати, – повторил я, дергаясь в путах, узлы на веревках врезались в болевые точки тела.

Дариана тревожно посмотрела на меня, но Герин не обращал внимания.

– Не умирай пока, Фалькио, у меня еще есть…

Дариана оглянулась.

– Кто-то идет, – сказала она.

– Я ничего не слышу, – раздраженно отозвался Герин.

– Слышишь ты или нет, но кто-то сюда идет.

– Очень хорошо. – Герин повернулся к другим двум Необагренным. – Идите, найдите тех, кто там шныряет, и убейте их. Мы с Дарианой завершим ритуал. – Он посмотрел на меня, держа руку на игле, воткнутой в щеку Валианы. – Представь себе, Фалькио, только представь, что кто-то идет спасти тебя. Пусть надежда закрадется тебе в сердце хотя бы на мгновение – тогда последнее падение будет еще слаще.

Необагренные ушли, но, несмотря на увещевания Герина, надежды я не ощутил. Я знал, что Кеста там нет. И Брасти не явится чудесным образом спасти меня. Я остался совсем один.

Я думал, что от этой мысли ко мне придет отчаяние, но вышло наоборот: уравнение оказалось настолько простым, что я даже удивился, почему раньше этого не понимал.

Я один.

Валиану убивают.

Допустить этого я не могу.

Так просто. Почему я раньше об этом не думал? Я бы просто вырвался из оков, убил Необагренных, и Валиана была бы спасена.

Просто.

Восьмилетний мальчишка грозит кулаком небу и клянется: «Меня зовут Фалькио валь Монд, и я буду плащеносцем». У мальчика ничего нет. Отец ушел, мать постепенно чахнет в одиночестве. Он не знает, как драться, и не умеет махать клинком. И все же…

Все же внутри у него что-то есть.

И в тебе тоже, говорит он мне. То, что мы с тобой никогда не теряли. То, чего они не могут у нас отобрать.

Что это, спрашиваю я.

Мальчишка Фалькио смотрит на меня как на болвана. Хочешь, чтобы я сказал это слово? И что это тебе даст?

Не знаю. Что-нибудь. Слова имеют значение.

Хорошо, говорит он и смотрит на свою ладонь. Там что-то написано. Мгновение спустя он поднимает взгляд на меня и улыбается. Вот это слово. Представляешь?

Так что это за слово, спрашиваю я.