Наследство Пенмаров - Сьюзан Ховач

Я долго размышлял, прежде чем ответить. Я не мог сказать, что не доверяю ему, что считаю его бесчестным искателем приключений, желающим погреть руки на чем только можно. Не мог я признаться и в опасении, что он перехитрит меня, даже если я буду следить за ним день и ночь. Я не мог сказать: «Ты слишком хитер, слишком умен, поэтому я не хочу иметь с тобой дела». С другой стороны, я не хотел и лгать. Молчание затягивалось, и я задумался, почему такая ситуация не возникла прежде; я уже давно понял, что Хью нельзя доверять. Но поскольку мне никогда не приходилось поручать ему серьезного дела, меня не беспокоили неприятные черты его характера. Наши интересы никогда прежде не пересекались, и теперь, когда это случилось, ситуация складывалась чертовски трудная и чертовски неловкая.

— Послушай, Хью, — наконец осторожно сказал я, — я сейчас не могу позволить себе нанять еще одного человека. — И это была правда. — Шахте необходимо новое оборудование, — продолжал я, седлая своего любимого конька, — и хотя отец в прошлом вкладывал деньги в шахту, он поклялся, что не даст больше ни пенни, поэтому мы целиком зависим от прибыли. Мы еще даже не смогли выплатить дивиденды, поэтому на счету каждый грош. Извини.

— Понимаю, — сказал он по-прежнему доброжелательно и дружелюбно. — Позволь мне изложить это по-другому, и ты иначе посмотришь на ситуацию. Ты зарабатываешь деньги на этой шахте. Шахта платит тебе зарплату. Папа и другие акционеры не сделали и половины того, что сделал ты, но в последующие годы они получат назад свои денежки плюс прибыль. Другими словами, независимо от того, как близко к убыткам ты сейчас находишься, у шахты есть деньги, и я не понимаю, почему бы мне не присоединиться к вам с папой в семейном деле. В конце концов, я тоже сын нашего отца, как и ты, а если тебе можно здесь работать, то я не понимаю, почему нельзя мне.

— Мне кажется, ты неточно оцениваешь ситуацию, — возразил я. — Мне нужны деньги для шахты.

— Мне тоже нужны деньги, — сказал он. — Мне нужны деньги для жены, а в июне понадобятся деньги и для ребенка.

— Ого! Быстро же ты дело сделал.

Он посмотрел на меня. Какое-то чуть уловимое изменение в его глазах заставило меня насторожиться.

— А что, есть что-нибудь плохое в том, чтобы зачать ребенка в медовый месяц?

— Вы ведь женаты всего пару месяцев, — сказал я. — Что же удивительного, если я говорю, что это быстро?

— Мне кажется, ты хочешь сказать, что я спал с ней с тех пор, как вернулся с войны.

— Честно признаться, мне наплевать, была ли она невинна, когда ты на ней женился, но, зная тебя, я не думаю, что ей было позволено хранить девственность так долго. Теперь о шахте…

— Она была девственницей.

— Как скажешь.

— И если ты хоть еще раз позволишь себе оскорбительное замечание в адрес моей жены…

— Хорошо, она была девственницей! Черт подери, кого это интересует! Она была девственницей, а теперь ждет ребенка, и тебе нужны деньги, чтобы стать отцом. Прости меня, мне бы хотелось тебе помочь, но я не могу взять тебя на работу, и все.

— Боюсь, что не все, — заметил он вежливо. — Мне очень жаль, что ты так туп. Я надеялся, что мы сможем прийти к полюбовному соглашению, которое нас обоих устроит, но теперь мне придется пойти к папе и попросить его вразумить тебя.

— К отцу?! Он-то какое имеет к этому отношение?

— Мне казалось, что шахта и шестьдесят процентов акций принадлежат ему.

Я встал. Он тоже поднялся. Я сжал кулаки, но взял себя в руки и сохранил спокойствие.

— Послушай, Хью, — сказал я. — Давай сразу все выясним. Шахтой управляю я. Я решаю, кого нанимать на работу. Я — начальник.

— Интересно. Скажу об этом папе. Он может с тобой не согласиться.

— Мое решение окончательное! Я не потерплю никакого вмешательства, и он это знает. Если ты думаешь, что можешь влезть в это дело и пробраться к деньгам…

— Это семейный бизнес, и я имею право на его часть. Мне не хочется формулировать это так грубо, но поскольку ты так туп, мне придется разложить все по полочкам: я требую свою долю, а если ты мне ее не дашь, я доставлю тебе массу неприятностей. Вот так.

— А почему это отец станет слушать твои жалобы? Ты у него настолько в немилости, что он тебе даже содержания не дает!

— На папу произведет впечатление мое искреннее желание честно зарабатывать на жизнь в семейном деле, — сказал Хью голосом слаще сиропа. — А в какой восторг он придет, когда услышит, что скоро станет дедом! Не удивлюсь, если он пригласит нас жить в Пенмаррике и напишет завещание в мою пользу. Поскольку ему надо оставить кому-то свой капитал, почему бы не предпочесть сына, который женат, устроен, решителен, много работает, респектабелен, приятен, горит желанием угодить и во всем достоин похвалы? В этой части Корнуолла можно найти много денег, Филип, и если бы ты не влюбился в старую грязную шахту и не довольствовался жизнью ремесленника, ты бы сам отправился на их поиски, а не заставлял бы меня таскать их прямо у тебя из-под носа. Но твой проигрыш — моя победа! Если я правильно разыграю карты и все пойдет как надо, то я, став хозяином Пенмаррика, приглашу тебя поужинать и, может быть, если ты хорошенько попросишь, выпишу тебе чек, чтобы помочь твоей забытой Богом чертовой шахте!

— Убирайся, — процедил я сквозь зубы. — Убирайся, или я тебя вышвырну. И никогда не возвращайся.

— Ты думаешь, я не понимаю, почему ты не хочешь нанять меня на шахту? Ты думаешь, я не понимаю, что у тебя в голове? Прежде всего шахта, не правда ли, Филип? Каждый твой грош, каждая капля энергии твоего тела и все амбиции твоей души отданы шахте. Ты даже родному брату не дашь работу и зарплату, потому что тебе жаль, когда любая сумма, хоть самая маленькая, уходит с Сеннен-Гарта. Тебя не интересует ничего, кроме этой чертовой шахты! У тебя нет никаких пороков не потому, что ты хочешь быть праведником, а потому что шахта — это все твои пороки. А что такое эта шахта, черт побери? Дыра в земле! Темный ход в ее чрево! Огромная яма в миле от дневного света! И ради этого мне отказывают в работе и в возможности работать в семейном деле!

— А я и не ожидал, что ты меня поймешь! Ты не шахтер из Корнуолла. Ты не знаешь, что такое шахта, и никогда не поймешь.

— Ну-ну, перестань, Филип, ты ничуть не больше корнуолльский шахтер, чем я! Ты просто стараешься удовлетворить какую-то странную навязчивую идею!

— Если ты не веришь, что я настоящий корнуолльский шахтер, спроси Алана Тревоза или Уилли Халлорана, или любого шахтера, который когда-нибудь работал вместе со мной! Они тебе скажут! Они меня знают, они знают, кто я!

— А кто ты? — сказал Хью. — Хладнокровный подонок, который окружает себя людьми из рабочего класса, живет вместе с матерью и даже не может уложить в постель лучшую шлюху между Лендс-Эндом и Сент-Ивсом.

Я ударил его, но он ждал удара. Он уклонился и ударил меня апперкотом в подбородок, так что меня отбросило к стене. Тут он попытался уйти, но я ему не дал. Меня охватила ярость; перед глазами стоял туман; я ослеп от гнева. Когда он открывал дверь, я схватил его за воротник, отбросил назад и дал волю кулакам. Но он быстро поднялся на ноги, подвижный и ловкий. Я не мог приблизиться к нему, как ни пытался, — он каждый раз сильным ударом отбрасывал меня прочь. Однако я продолжал драку. Мне уже показалось, что я загнал его в угол, и я прохрипел ему в лицо: «Ну, что, маленький лгунишка?», — когда он ударил меня ниже пояса. Я согнулся от боли. Упав на пол, я смутно видел, как он открыл дверь, выскользнул наружу и захлопнул ее за собой.

Мне потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя. Когда я смог двигаться, то пошел в медпункт, сказал Джеку Приску, который там дежурил, что неудачно упал, и глотнул бренди из медицинской бутылки. После этого я почувствовал себя лучше и посмотрел в зеркало. На скуле был синяк, губа разбита, поэтому я достал платок, нашел чистое место и приложил ко рту. Через минуту отнял и посмотрел на платок. На белом полотне сияло багровое пятно. Неожиданно, без всякой причины, я вспомнил, как на свадьбе Мариана проходила под витражами, и они отбрасывали багровый свет на ее рот. В следующую минуту меня вырвало. К счастью, я успел выйти из медпункта и не наследил там, но Джек Приск начал суетиться вокруг меня, говорить, что мне надо отдохнуть, и отправлял меня домой.

— Со мной все в порядке, — коротко сказал я. Наверное, напряжение сцены с Хью и его удар под дых плохо повлияли на желудок, но теперь мне стало лучше и хотелось только поскорее спуститься в шахту к друзьям. — Все хорошо, — сказал я Джеку. — Ничего страшного. Все хорошо. — И, все еще слизывая кровь с разбитой губы, я начал путешествие на сорок второй уровень под корнуолльское море.

Тревоз назвал Хью сумасшедшим, сказал, что его оскорбления были полнейшей чушью. «Сумасшедший» и «чушь» — это самые печатные эквиваленты слов, которые он использовал.