Янки при дворе губернатора - Виктор Сбитнев

– А у Соломоновны? – с нескрываемым интересом спросил Альберт.

– У неё мужское прозвище… Соломон.

– Хитра?

– А то! Будет десять минут говорить, а когда закончит, и не упомнишь ничего из того, что она говорила. И все с ней соглашаются, кроме меня да учителя труда. Впрочем, он весною утоп в лесном озере, якобы в пьяном виде…

– Андрей, а ты-то чего ж с американцами не очень? Ведь, если исходить из твоего рода деятельности, то…

– Да не получилось как-то, не срослось. Я, может, больше других не понимаю, чего они хотят. Я ведь тоже пару лет назад был в Штатах, занимался с американскими детьми и подростками, знакомил их с нашей культурой, но совсем не так, как это стали делать они здесь, у нас в интернате. Ведь это хамство какое-то, а не гуманитарное сотрудничество. Знаешь, закон Нипеля?

– Знаю. Туда дуй, а обратно… – понимающе кивая головой, ответил Альберт.

– Вот-вот. Из наших детей они высосали буквально всю интересующую их информацию, а обратно гонят разную пургу – главным образом, это чистая, порой весьма примитивная пропаганда американского образа жизни. Да ты слышал, наверное, что недавно их чёрный президент заявил всем своим подопечным, что они, американцы, люди особые, наделённые свыше миссионерскими правами. Вот эти, которые здесь, тоже так считают. И не только считают, но и действуют. А это уже, по нашим законам, статья УК… Да и неприятно, если честно, работать с такими рядом. И, понимаешь, ну были бы среди них разные, как это обычно случается, а то ведь все как под одну гребёнку подстрижены.

– Все – это молодой мулат с таким солидным белым и молодая красивая брюнетка? – Попытался уточнить Альберт.

– Мулат часто приезжает в гости с другого места работы. И не только он, кстати. Но все здешние гости из США очень похожи на этого солидного, как ты говоришь, белого.

– Ясно. Видимо, идеологическую чистку прошли, как у нас в СССР было.

– Это ты точно заметил, – глаза учителя хищно сверкнули. – Мышление у них никакое не демократическое, а самое настоящее имперское. Они – великая империя, а все остальные, включая и Россию, доминионы и колонии. А колониальная политика, знаешь ли, чувствуется сразу, и практически в любом, даже самом искусном её носителе. Ну, и мне нередко удаётся, вольно – невольно, подслушать их разговоры.

– Может, поделишься? – Хитро подмигнул Альберт.

– Если в общих чертах, – с сомнительной интонацией в голосе проговорил Андрей, – поскольку всё же не люблю подслушивать чужих разговоров, тушуюсь, а потому неважно запоминаю.

– Очень жаль! – В голосе Альберта слышалась явная досада. – И всё же, на что ты мне посоветуешь обратить внимание?

– Хотя бы на то, о чём мы говорили выше. На то, что они, возможно, отобраны для выполнения неких, не предусмотренных заключённым соглашением, планов. Понимаешь, многие реплики говорят о неком контролируемом ими воспитательном процессе, а этого в соглашении нет. Воспитывать наших детей америкосам не поручали, только просвещать и обучать языку, ставить произношение, знакомить с англо – язычной культурой. Но, понимаешь, они этой культуры сами ни хрена не знают. Например, я знаю её много лучше, глубже, полнее. Тогда, скажи на милость, на фиг они нам тут нужны? То есть, с моей точки зрения, они неплохие психологи, социологи и даже артисты, но культурологи, филологи – никакие… А перед психологами, как ты понимаешь, стоят совершенно иные задачи.

– А от психологии, между прочим, недалеко и до психотерапии… – выдал как бы случайную реплику Альберт.

– Вижу, ты меня прекрасно понял. Я, в общем-то, к этому и вёл. Понимаешь, подозрительно ведь не то, что американцы несколько не так трактуют свои обязательства. Это как раз нормально: каждая страна, а тем более империя, работает по большому счёту, прежде всего, на себя. Всё остальное – по остаточному принципу. Но в нашем случае нет ничего остаточного. И знаешь, почему? Потому, что американцы работают не столько на себя, сколько против нас. А нам это надо?

– Ну, раз они здесь появились, значит нам это надо. Только вот кого понимать под словом «нам»? – С этими словами Альберт вызывающе посмотрел Андрею прямо в глаза и услышал в кустах шиповника под окнами дома какой-то хруст. Такой звук издаёт ломающийся под ногой сук или какой-нибудь пластмассовый предмет, на который случайно наступили или облокотились. Альберт весь напрягся и даже вытянул шею в сторону хруста, но в это время, несколько смешавшись, Андрей, разведя руками, с ощутимым вызовом обратился в его сторону:

– Я надеюсь, ты понимаешь, что ни меня, ни тебя, ни моего отца, ни твою тётю. Думаю, что и президенту нашему купно с правительством такие помощники на образовательной ниве не нужны. Но есть, есть у нас пятая колонна… и в администрации президента, и в правительстве, и в нашей областной администрации, и вот прямо здесь, у нас с тобой под носом, в руководстве интернатом. Всех этих господ – членов этой колонны разделяют разве что объёмы заработков за ренегатство. Те, кто наверху, имеют за свою, так сказать, проамериканскую толерантность миллионы и миллионы, а местные – тысячи или десятки тысяч баксов. Я так думаю. И у меня есть на это кое-какие основания. Как ты объяснишь смысл такой фразы, сказанной одним из американских преподавателей: «Первая часть плана выполнена. Жду завтра перевода. Проверю по карточке». Или: «Ольга и Лена согласились ехать в Штаты на наших условиях. Надо теперь их отцов уламывать. И матерей в придачу. У них здесь всё решают женщины». Кстати, Ольга и Лена – это подруги из десятого класса, то есть уже вполне взрослые девушки, причём, очень умные, явно идущие на золотые или серебряные медали, у которых родственники пойдут на поводу. Американцев, к слову сказать, интересуют только такие воспитанники интерната, хотя, если почитать договор, то всё должно быть совсем не так. Они значатся специалистами по отстающим и даже не совсем умственно полноценным. Говорили и о нашем руководстве. О директоре – очень пренебрежительно, в том смысле, что платить ей не за что, что она – полная дура и полностью зависит от завуча. А о завуче – с некоторой злобой и даже опаской: что с ней надо держать ухо востро, льстить ей и даже… переспать ещё раз. В общем, я так понял, что один америкос уже имел с ней интим… после этих их шашлыков. Словом, получается полный американский уклон.

Убийство в сосновом бору

– Я смотрю, доволен? – встречала няня Альберта возле ворот, из-за которых доносились душераздирающие ароматы самого любимого Альбертом борща. Мысли его, получив мощнейший «наезд» со стороны обоняния, потекли сразу в каком-то совершенно не связанном с предыдущими событиями направлении. Альберт мученически вздохнул и дал понять няне, что «общество к разврату готово». Впрочем, выпивать Альберт всё-таки не стал, а потому послеобедье ограничилось всего лишь двухчасовой сиестой, после которой Альберт явственно услышал из леса несколько очередей из АК. Он сразу вскочил и кинулся к няне на кухню:

– Ты слышала сейчас звуки из лесу?! – Ловко ухватив тётю за руку, возопил возбуждённый заведующий отделом расследований.

– Слышала, – вполне равнодушно ответствовала няня, – по-моему, дятел чересчур долгую руладу заложил.

«Сама ты – дятел», – шёпотом, чтобы не услышала тётка, пробормотал про себя Альберт, а вслух деловито, с сознанием дела заметил:

– Это недятел, няня Груня, это АК-47, автомат Калашникова. И выпустил он, видимо, весь магазин. Только вот интересно – в кого…

– Господи! – Всё лицо няни Груни выражало неописуемый ужас. – Да в кого, скажи на милось, у нас в селе стрелять из автомату? – Последнюю гласную няня выделила особо.

– Раз так, – сказал равнодушно Альберт, – то стоит пойти глянуть: может, тогда и определим – в кого.

Няня на это даже сказать чего не нашлась, лишь заполошно замахала руками, но через пару минут как-то сразу унялась и тихо согласилась прогуляться с племянником до «сосенок», хотя деревьям этим было уже лет по полтораста. И они пошли, слегка пригибаясь меж деревьями, где их было видно на несколько десятков метров. По правде сказать, это Альберт пригибал свою любимую тётку к земле и всё чаще закрывал её собой то слева, то справа, но она этого, слава Богу, не замечала. Остановились они возле зарослей брусничника, где рядом с ягодой пунцовели алые капельки неизвестного вещества.

– Кровь! – С ужасом выдохнула тётка и обречённо зарыдала. – Это я виновата, старая дура!

– Чья это кровь? – С нажимом в голосе спросил Альберт и резко тряхнул няню за рукав.

– Не знаю точно, Алик. Но боюсь, что твово недавнего собеседника, Андрея. – И заплакала почти навзрыд.

Дальше Альберт пробирался строго по армейским выкладкам и ориентирам. И скоро это возымело свой результат. Между трёх огромных вековых сосен они с тётей обнаружили издающее слабые стоны тело учителя английского языка.