Янки при дворе губернатора - Виктор Сбитнев

– Ну и? – Вновь проявил нетерпение Наскоков.

– Андрей давно был недоволен деятельностью американцев, которые, как пить дать, совсем не те, за кого себя выдают. Ведь не случайно он назвал интернат филиалом ЦРУ! И они, судя по всему, об этом догадывались, а, я даже уверен, что наверняка знали. Попробовали его купить, а он не продался. Что с ним делать? Поскольку последнее время он был таким зажатым, напряжённым, его, скорее всего, шантажировали… А он просто не хотел беспокоить родителей этими своими проблемами, не так ли, Карл Юханович?

– Вы очень проникновенны, молодой человек, – с болью в голосе сказал Санталайнен. – Сын всегда жалел нас и оберегал от разного рода беспокойств. Иногда это принимало даже некие болезненные формы…

– Вот! – Победно воскликнул Альберт. – Но сами америкосы никогда бы не пошли на мокруху, не то у них положение. Да и зачем, если в карманах «зелени» не меряно?! Намного опаснее в этой ситуации для недовольных положением дел в интернате все эти заместители губернатора и прочие местные чиновники, которые здесь жировали на американские деньги. Представляете, что б с ними со всеми было, если бы всё это открылось? Это не просто коррупция. Это международный скандал, вмешательство во внутренние дела другого государства. Вот вам ещё один мотив. Ну, и, наконец… Все одновременно с любопытством посмотрели на Альберта.

– Андрея застрелили вскоре после нашего с ним разговора, который проходил при открытом настежь окне. В этом разговоре он мне откровенно поведал о том, в чём ранее невольно признался отцу. И я заметил, что нас определённо подслушали вон оттуда, из кустов, – с этими словами Альберт показал на заросли чайной розы и жасмина возле частокола.

– Что же ты раньше – то, елы-палы! – Сорвался, как ошпаренный, со своего места Наскоков и, ухватив эксперта за рукав, ринулся к кустам.

А в это время…

А в это время сердобольная няня Груня тихо плакала у себя на кухне. Она всё не могла свыкнуться с мыслью, что сегодня в центре России могут вот так запросто застрелить невесть за что молодого талантливого парня. Она не только хорошо знала, но и уважала его, как и большинство её земляков, особенно тех, чьи дети учились в местном интернате. Многих он подтянул как по английскому, так и по немецкому, потому что прекрасно знал оба языка, три его воспитанницы стали победительницами областных олимпиад, более десятка детей – призёрами, а Маша Матвиенко недавно приехала из Москвы с серебром всероссийского форума. Её встречали чуть ли ни всем селом, и больше других её победе радовался Андрей Карлович Санталайнен. И вот теперь его за что-то взяли – и убили… Нет, это никак не укладывалось в няниной голове!

Промокнув фартуком глаза, она пододвинула к себе базу и неторопливо выдернула из неё увесистую трубку. Тщательно набрав нужный ей номер, хриплым заплаканным голосом заговорила в микрофон:

– Алло, Алик! Ну что там у вас, родной мой? Я всё никак места себе не найду… Душа болит. Что Карл Юханович? Жена его как? Наверное, ты опять всё на себя взял? Осподи… Няня выжидательно замолчала и вновь стала вытирать лицо фартуком. – Живы, говоришь? И это ладно. Скажи, что я приду помочь с похоронами и вообще… Ничего, вместе не пропадём. А тело, значит, в центр повезут? На экспертизу? И скоко она, эта испертиза, продлится? Не знаешь? А что там вскрывать то? Пули, они и есть пули. Понятно, понятно… Так положено. Раньше надо было оружье-то искать, а не в теле ножиками шевыряться. И ладно бы из ружей, а то ведь из автоматов! И где они, окаянные, их взяли? Тут по выражению няниного лица стало заметно, что она, сама того не понимая, только что сообщила Альберту что – то очень и очень важное… Попросив племянника на прощанье быть осторожней и осмотрительней, на рожон не лезть, няня Груня пошла в сарай за дымарём и роёвней, поскольку на крайнюю к лесу вишню с полчаса назад сел большущий пчелиный рой, вышедший из её самого успешного улья. Для начала она надрала с полена бересты и настругала тонкой берёзовой же лучины, потом подожгла в открытом дымаре кусок старой газеты и аккуратно стала запихивать туда только что приготовленные горючие материалы. Когда пламя зажило в металлическом цилиндре своей уверенной жизнью, в ход пошли высушенные куски специального древесного гриба, от запаха которого пчёлы теряли всякую волю и агрессию. Когда над дымарём поднялись клубы синего, приятно пахнущего дыма, няня Груня облачилась в плотную брезентовую рубаху, пчелиную маску, резиновые перчатки и, прихватив роёвню (этакий крупный кузовок с крышкой) и небольшой плотный веник для отряхивания пчёл, решительно двинулась к грозно гудящему рою. Работа с пчёлами всегда успокаивала её более всех иных занятий.

Захват роя на сей раз прошёл вполне удачно. Её жиганули всего две – три пчелы, ухитрившиеся – таки забраться под рубаху. Причём, несмотря на противное пчелиное жужжание, она ни на секунду не отвлеклась и не потеряла самообладания. Когда весь рой был перенесён в роевню, она извлекла из него матку и поместила её в аккуратный маточник, этакую мини-тюрьму для пчёл, после чего отправилась водворять оставшихся без предводителя пчёл восвояси. Но когда подошла к «успешному улью», услышала за забором на опушке странные картавящие голоса. «Английский»! – Вскоре поняла она, поставила роёвню на траву сада и прислушалась.

– Надо постучаться в дом, поговорить как с коллегой, – предлагал мужской голос. – Поверь, русские любят откровенные разговоры. Сослаться на местную скуку, предложить виски, позвать в гости. Он ведь, по нашим сведениям, сам собирается побывать у нас. Надо перехватить у него инициативу. Няня Груня говорила по-английски неважно, но понимала, как ни странно, вполне прилично. Такое бывает и весьма нередко.

– Но, Джимми, это может вызвать у него подозрение, – не соглашался женский голос, – особенно, если учесть шумиху, которая вот-вот должна начаться. Давай немного подождём, ну, хотя бы до завтра, а там будет видно…

– Нет, Сара, ты положительно не права. Завтра будет уже поздно! После этого няня Груня услышала приближающийся хруст сучьев и с некоторым испугом поняла, что в калитку вот-вот постучат. Тогда, не долго думая, она открыла роёвню и стала вытряхивать озлобленных насекомых в сторону калитки… За это время её ещё несколько раз кусали – то под рукава, а то и сквозь рубаху: видно, пчёлы дошли до полного исступления и уже не разбирали ни своих, ни чужих… И всё же няня Груня держала пчёл уже лет двадцать, а потому была терпеливой и привычной, а вот подошедшие к калитке… И в это время Альбертова тётка услышала душераздирающие вопли: «О, май Гот!», а затем сплошной «фак!».

Горе в финском доме

Между тем, Наскоков с экспертом Абдуллой и молодым оперативником Агаповым начали рыться в кустах, откуда, по мнению Альберта, их с только что погибшим учителем английского Андреем Карловичем могли подслушивать. Минут через пять донеслось первое «Нашёл!», а ещё через пять – снова «Нашёл!». А нашли опера, с точки зрения Альберта, сущие пустяки: шариковую ручку, два окурка и следы подошв. Треснувшую ручку Сеня Агапов нёс с особым почтением, словно это был ключ к раскрытию всего случившегося. Всё остальное Абдулла проворно погрузил в пакеты и стал заметно торопиться. Заметивший это Николай сказал, как бы извиняясь, что коллегам пора…

– Да – да, конечно, – понимающе среагировал тут же Карл Юханович и налил по последней, сказав при этом традиционное «На посошок!». После «посошка» народ подъел яблоки и хлопотно устремился к «Патриоту». Когда тот отъехал, над опустевшим столом нависла вязкая тишина. Её неожиданно нарушил Карл Юханович:

– Ребята, вы, наверное, полагаете, что я – дерево какое-то бесчувственное, что всё так холодно переношу, что финн… в общем…

– Карл! – Почти крикнул, а не сказал Альберт, – однако, ты не прав, брат. Я ведь тоже не сопля калужская, а немец, перец, огурец, а редактор мой, которого я уважаю, как отца родного, швед… А все мы – русские люди. Вот и Николай скажет, – с этими словами Альберт с надеждой глянул на участкового. Тот, заёрзав на скамье и виновато потупившись, положил свою широкую ладонь на плечо Сантолайнена:

– Карл Юханович, прости ты меня, Бога ради, это я, чёрт меня дери, не досмотрел. Но, хоть тебе это сына и не вернёт, скажу… Мы с Аликом этих сук найдём и накажем… их накажут. Мы тебе в этом клянёмся! Почему? Просто иначе нельзя, иначе всё теряет всякий смысл. Помнишь, чем у графа Толстого «Война и мир» кончается? Ну, там про добро и зло. Там написано, что противостоять злу мы можем лишь взявшись за руки, соединив свои усилия. Они дружат против кого-то или чего-то, а мы – за и во имя. Вот и всё. А дальше, дальше – как повезёт, как получится, но мы постараемся, Карл Юханович. Постараемся просто честно выполнить свой профессиональный долг, как когда-то там, за речкой. Сантолайнен устало посмотрел на участкового, и лицо его исказилось гримасой боли. Альберт понял, что до финна только сейчас всё по-настоящему и дошло. Силы начали оставлять старика (именно стариком он сейчас и выглядел), и он глухо зарыдал, повторяя словно перед иконой: