Янки при дворе губернатора - Виктор Сбитнев

– Если бы только это! Мало ли у нас коррупции! Понимаете, меня больше американцы интересуют, – пошёл на откровенность Альберт.

– Я тебе так скажу, Альберт Эдуардович, – и выражение лица у лесничего впервые стало предельно серьёзным. – Опасное это дело, очень опасное. Ты, главное, с головой в него не бухнись. Потеряешь её, голову-то. Я не пугаю. Нет. Тут учитель труда тоже пытался докопаться. Так, его в лесном озере нашли. Констатировали самоубийство. А какое к ляду самоубийство? Он и не пил вовсе, и в семье у него всё ладно было. Чего ради топиться то? И быстро его так закопали, а семью задобрили. После этого в интернате появились новые станки, на которые взяли специалиста из области. Он тоже на иномарке ездит и на местных смотрит, как солдат на вшей.

– Ладно, спасибо вам за совет. Спешить не будем. Вы бы мне, Иван Лаврентьевич, интервью дали про пожары. Я его в редакцию по Интернету скину, чтоб подольше здесь задержаться.

– А отчего ж не дать? – Скозоб хитро смотрел на Альберта, словно прикидывал скептически, что из этой задержки может получиться.

Встреча с участковым

Альберт вернулся к няне Груне уже во тьме. Пёс Никита приветствовал хозяйкина племянника радостным повизгиванием, а Кузина, напротив, – смотрела на Альберта с явным осуждением.

– Алик, как же это? Что ж ты до коих пор?! – Заполошно причитала тётка, когда Альберт устало садился на крыльцо. – Я уж все телефоны оборвала. В лесу-то ведь что деется! Я уж себя кляла-кляла за то, что за шишками этими погаными тебя отправила… Пожарных спрашиваю, нет, говорят, не видели. Вертолёт тут садился… Эти, правда, немного успокоили, сказали, что заприметили вроде какого-то городского на опушке. Ну, думаю, ты. Кому же тут ещё?

– Прости, няня. Это я в лесничестве малость задержался, а позвонить оттуда как-то в голову не пришло, сотовый глючить начал… А рюкзак с шишками я потерял по дороге, когда от пожара улепётывал. Я тебе другой куплю…

– Да чёрт с им, с рюкзаком этим. Ладно хоть сам не сгорел, а то ведь сосняки наши как порох. Огонь по ним гуляет как шальной, и никакие противопожарные полосы его не сдерживают. Порох, он и есть порох. А что это тебе в лесничество-то приспичило?

– Ну как? Пожарную обстановку разведал и про интернат кое-что разузнал.

– Это у Иван Лаврентьича?

– У него. А он, по-моему, мужик толковый. Кстати, тебе привет передавал, – слукавил Альберт.

– Ясное дело. Кто его медовухой потчует? – В голосе няни послышались скептические нотки. – Мужик он душевный, но запойный. Не часто, конечно, это с ним случатся, но уж коли в нос попадёт, то дня на три, не меньше. Хотя иные здесь и по месяцу могут лопать… Американцы вон поражались: говорят, что у них тоже алкоголиков хватает, но чтоб по месяцу… Самоубийство, говорят, это и мазихизм…

– Мазохизм?

– Он самый. По-нашему – самоедство, самоистязанье. Ну, у монахов – вериги, а у мужиков – брага, а иногда и одеколон. Давече в сельпо весь «тройной» разобрали в полчаса, упаковками покупали. А всё от местного хирурга пошло, из участковой больницы. Он мужикам бухнул типа того, что «Тройной» не такой вредный, как нынешние портвейны. А водка не по карману стала. Вот тебе и причина. Ты-то как, Альберт, считаешь? Может, медовухи дерябнем перед чаем?

– Конечно, дерябнем, няня. А водку, конечно, зря в цене поднимают. Уже десятки раз на эти грабли наступали, и всё неймётся. Русский человек выпивал, выпивает и будет выпивать. Так, пусть уж лучше качественную водку потребляет, а не разные суррогаты. Не понимаю я ни депутатов, ни правительство… Точнее сказать, понимаю – что за всем этим стоит, – с раздражением заключил Альберт.

– И что, милый? – спросила няня Груня, выставляя золотистый графинчик и крепкие глиняные бокалы.

– Водочное лобби и абсолютная оторванность от жизни народной. Некоторые члены правительства не знают, сколько стоит проезд в метро, даже те, кто это метро курируют… Помню, когда нашим премьером некого Зубкова назначили, то он всё по ТВ возмущался тем, как, оказывается, мало зарабатывают учителя… Спрашивается, он что, раньше, перед тем, как ему поручили возглавлять правительство, не знал, что наши бюджетники так мало зарабатывают? А если не знал, то на кой, извините, хрен такого незнайку назначили? Абсурд какой-то! Поставив перед Альбертом блюда с яблоками, вишней и ежевикой, няня нацедила по бокалу душистого напитка и предложила выпить за удачу, подразумевая его, Альберта, удачу в «раскручивании интернатского дела».

– Да пока и дела-то никакого нет, хотя… – привставший Альберт поднёс бокал к ноздрям. Медовуху няня делала без дрожжей, на естественном заброде, а потому пахло из бокала только мёдом и травами.

– Есть дело, – возразила няня. – И Ксюша так считает, и Иван Лаврентьевич, и участковый здешний Николай Платоныч Пригов. Тебе с ним надо дружбу свесть… Альберт, соглашаясь, кивнул и накинулся на ежевику с вишней. Медовуха заиграла в голове уже через пару минут и придала ходу Альбертовых мыслей особое направление:

– Няня, а что если прямо сейчас этому Николаю позвонить? Он, наверное, тоже чай после службы пьёт?

– А и позвоню, – завелась с пол-оборота няня. – А то завтра уедет куда-нибудь с утра. И поминай, как звали! У него участок большой, в том числе и лесосеки… Тётка взяла старомодный радиотелефон и стала щёлкать крупными кнопками. Участковый оказался дома и был отнюдь не против отведать тёткиной медовухи, да ещё в компании с её городским племянником-журналистом. Вскоре он и подъехал на своей служебной «Ниве».

На вид было участковому лет тридцать пять. В общем, годами пятью – семью моложе Альберта. Но работа наложила свой отпечаток и на его внешность, и на манеру говорить, а потому никакой разницы в возрасте Альберт не ощущал. Сначала он выяснил, что Пригов успел повоевать с криминалом в Москве в составе специализированного отряда быстрого реагирования МВД, был тяжело ранен и списан из СОБРа. Но вот в участковые подошёл, тем более что особо в эту лесную глушь никто и не стремился. Работа, конечно, хлопотная, но ему вполне подходит, поскольку начальство далеко, прогибаться здесь ни перед кем не надо, как в Городе. Есть заместитель начальника УВД области, которому он напрямую подчиняется, есть глава администрации посёлка, в контакте с которым он работает, есть несколько лесничих с лесниками и лесорубами, которые также находятся в зоне его ответственности. Поскольку лесорубы склонны к выпивке, а лесники нередко норовят подработать на кубометре – другом строевого леса, а то и просто дров, то ему на лесных делянках – самое место. Всё это Альберт аккуратно записал для будущей статьи… И осторожно перешёл к главному.

– Николай Платонович, меня, если честно, более всего ваш интернат интересует, а точнее, его американские гости…

– Гости… – в голосе милицейского капитана послышалась злая ирония. – Да, загостились они что-то, до неприличия. Я так думаю, что директриса Утробина у себя в интернате куда больший гость, чем эти господа из Вашингтона.

– Так уж и из Вашингтона? Может, Оклахомы или другой какой американской дыры? Приехали заработать, почувствовали себя миссионерами, увлеклись… Гордыня, между прочим, – один из смертных грехов. И раздражает она куда сильнее иных наших недостатков. Слушай, давай на «ты» что ли?

– Да всё может быть, конечно. Но, знаешь, Альберт, я за ними давно наблюдаю. Нет, гордыней они не болеют. Тут совсем другое. Не недостатки, а отлаженная система воздействия… Воздействия на интернат и, прежде всего, на детей. А началось всё с моей дочки Наташи. Нет, она живёт со мной, в родительском доме, но учиться ходит в интернат.

– Извини, что перебиваю. Ты, что, бобылём живёшь?

– Вот именно, бобылём. Жена, когда я в коме валялся, с одним майором из УВД связалась и в Питер уехала. Дочку своим старикам оставила, да я потом, когда из госпиталя выписался, её забрал. Так вот, о деле. Года два назад, когда она ещё в третьем классе училась, как-то спрашивает меня: «Папа, а зачем наш дядя Санчес из телескопа лес рассматривает?». «Откуда, – говорю, – рассматривает?». «Из чердачного окошка, – говорит, – после обеда видела». Ну, я давай это дело отслеживать. И точно. На третий день увидел я в чердачном окошке стереотрубу, или что-то типа того. Сверил направление. Точно, как я и предполагал, полигон он за лесом рассматривает. Там как раз стрельбы в это время начинаются. Короче, эхо от разрывов даже у нас слыхать. Говорят, и кое-что новенькое там проверяют, отстреливают… Ну, я, понятное дело, с этим в ФСБ, а они мне – «остынь», «сами всё знаем» и так далее. Время идёт, а они «всё знают» и ни хрена не делают. Но это так, мелочи…

– А не мелочи? – Не мешкая, спросил Альберт.

– А не мелочи, прямо скажем, лежат не в моей компетенции, – как-то устало признался Пригов и загрустил даже от этого признания.