Жажда приключений - Андрей Андреевич Храбрый

Андрей Храбрый

Жажда приключений

Предисловие

Человечество можно разделить на три фракции: производители, потребители и творцы. Первая обеспечивает работу механизмов общества и выполняет прихоти тех, кто платит. Благодаря ей функционируют магазины, транспорт, медпункты и прочее многое. Люди из второй фракции вольны нанимать людей, чтобы осуществлять собственные мечты, и они также вольны бесхитростно прожигать деньги, потому что те имеются… Творцы – это люди искусства, это музыканты, художники, режиссеры, писатели и поэты… Творцы что-то среднее между рабочими и потребителями, кто-то из них вынужден задыхаться на скучной работе, в перерывах хватаясь за искусство, а кто-то, кто добился успеха, довольствуется, как потребитель, богатством.

Я со временем, все думая и думая о ней, разгадал, что относится она к фракции рабочих, живет в маленьком городке и безрезультатно мечтает порхать свободной птицей, будучи навсегда обреченной трудиться ради выживания. Она вырвалась в Питер с надеждой в несколько дней повидать всю жизнь, за несколько дней узнать обо всех сладостях и счастьях…

И я искренне надеюсь, что ей удалось.

…

– Вам нравится?

С первого раза я и вопрос не разобрал. Нравится что? Золотистые орнаменты на стенах и потолке, красные ряды стульев, причудливый орган, который сегодня не зазвучит? Или совместное дрожанье скрипок? Не знаю, я не особо-то и вслушивался в игру, пришел на концерт как будто от нечего делать, чтобы только не сидеть в одиночестве среди стен, где каждый уголок до мозолей в глазах знаком.

– Не знаю…

– Как так?

Улыбаясь в ожидании интересной завязки, девушка ближе наклоняется ко мне – я улавливаю сладкий аромат, тянущийся с ее темно-каштановых волос. Медовый аромат, ясный и четкий, как будто попал в погреб, заставленный бочками со свежесобранным медом. И как только до этого я не улавливал его?

– Как будто шел, не зная куда и зачем, – меня так и тянет на правду, несмотря на жгучий стыд в груди: выбраться на концерт, в светское общество, от безделья и скуки…

– А я вот четко знаю: мне не нравится.

– Почему же?

– Если и вам не нравится, может, вместе уйдем куда-нибудь? С антракта.

И правда: какой толк торчать там, где в груди жалобно ноет желание убраться восвояси? Брошюры созданы для того, чтобы следить, как скоро закончится концерт, иронично заметил я, выучив ту наизусть спустя десять минут после начала.

– Можно и уйти, но тогда концерт нужно заменить на что-нибудь… – В самом деле, не возвращаться же теперь домой, потому что какой-то незнакомке тоже скучно.

– Разумеется, – шепчет она мне на ушко. – Домой я могла бы пойти и одна.

– Тогда нам непременно следует познакомиться ближе.

– Непременно, – поддакивает она.

– С нетерпением жду антракт.

Необъяснимая наукой сила потянула меня к незнакомке. Я оборачиваюсь, оглядываю ее, не особо-то всматриваюсь в лицо – впереди у нас еще множество возможностей, – но отмечаю, что она симпатичная, только явно усталая. Чтобы не отвлекать окружающих, внимательных слушателей – у женщины слева от меня, вон, челюсть отвисла, – сдерживаю желание говорить, а вместе с ним – желание касаться ее, чтобы не смущать, когда так и подмывает узнать, какая она на ощупь…

– Сколько еще ждать?

Я вглядываюсь в циферблат часов, разворачиваю брошюру…

– Минут двадцать, не меньше.

– Слишком утомительно, – вздыхает она. – Давайте не будем ждать и уйдем прямо сейчас?

– Во время концерта? Но ведь… – Запинаюсь я, когда тайно так и тянет последовать за ней хоть на край света, лишь бы подальше от плача скрипок. – Невежливо, что ли…

– Какая разница! Что нам торчать на этом ужасе еще целых двадцать скучных минут? А нам, между прочим, есть куда торопиться, – хитро подмигивает она, будто заманивая.

Куда же торопиться? Двадцать минут не играют важной роли. Дослушаем выступление до антракта, и потом весь вечер в нашей власти, а потом, потом… Бесконечное потом, которому еще предстоит заполниться. Потом мы будем, как оно обычно бывает, переписываться в сети, в перерывах между работой встречаться… Куда и ради чего торопиться, оскверняя этикет и хорошие манеры, вызывая неудобства, когда у нас впереди столько дней…

– Надо торопиться! – В беспокойстве она дергает меня за рукав как давно знакомого и затем быстро прижимает к животу руку, словно испугавшись чрезмерной тактильности. – Идем скорее.

– Зачем же спешить…

– Так надо.

Девушка решительно поднимается. Она устала дожидаться. Ее часы спешат, как опаздывающие поезда… Сейчас или никогда. Последовать бескультурью или навсегда упустить ее, так и не приблизившись к ее хрустальной женской сути, так и не разгадав необходимость торопиться…

Она уже пробирается через ряды, поднимая, как пыль в сухую жару, недовольные шептания, еще пара мест, и она выпорхнет свободной пташкой на красный ковер с намерением вырваться из зала прочь, и тогда замрут музыканты, грубо оборвется игра скрипок, повиснет такая тишина, что только ее каблуки и будут слышны…

Я поднимаюсь. Останавливаться нельзя.

– Да господи, – слышится ворчание, к которому я настолько далек…

– Ну, и куда теперь? – Спохватываюсь я, нагнав незнакомку в коридоре. По правде говоря, я и понятия не имею, куда нам идти, ради чего мы бежали, торопились, варварами разрушая структуру концерта…

– Все-таки решили побыть чуточку невежливым? – Отшучивается она, ласкова беря меня за руку в середине прохода, чему я и не думаю сопротивляться.

Сквозь заливающий глаза стыд, сквозь стучащий в висках пульс я все же замечаю, что веселая мелодия зазвучала более уныло, как будто своим преждевременным уходом мы лично обижаем музыкантов…

– Рано! Концерт еще не закончен! И антракт… – С глазками, переполненными растерянностью, преграждает нам дорогу капельдинер – с виду добряк лет сорока.

– Уже уходим, – останавливает его незнакомка и затем, не дожидаясь ответа, стремительно проплывает в сторону гардероба, утягивая меня.

Театрально подняв палец, мужчина намеривается возразить, но я спешу за девушкой, игнорируя его, оставляя позади… И в гардеробе на нас обращают внимание, как будто бесстыдно провернули мы вопиющее безобразие… Всего лишь ушли с места, где некомфортно. Но не этому ли учит биология в разделе, где упоминается раздражимость? Гардеробщица, поднимаясь с кресла, откладывая газету в сторону, словно не желая возвращать одежду, испепеляет нас взглядом исподлобья, как будто преждевременным уходом мы оскорбляем лично ее. Но нам наплевать, мы все еще молоды, а вместе с тем по-юношески наглы.

Мы выходим на улицу – незнакомка глубоко вздыхает, выплевывает из легких тяжелый воздух, пропитанный непонравившейся музыкой и скукой. Она дышит глубоко, словно после задержки дыхания на несколько минут.

– Как похолодало, – замечает она, когда на улице около семнадцати градусов. Ее худое от привычного недоедания тело прикрывает летнее светло-зеленое платье с узорчатыми розами. – Еще днем так тепло было, а теперь… Ужасно холодный ветер!

Вечереет. Времени около девяти. Фонарные огни оставляют свои тусклые отблески в темных окнах. Я стою подле нее, не зная, куда теперь понесут нас дуновения мыслей… Неужели она только недавно переехала в Петербург, раз без затейливого притворства