Офис-дзен (сборник) - Даниэль Орлов

Офис-дзен

сборник рассказов

Даниэль Орлов

© Даниэль Орлов, 2015

© Алина Масляная, фотографии, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Цикл одноименный сборнику понятен и непредсказуем одновременно. Даниэль Орлов пишет так, будто ничего подобного до него не было. Ни многотиражного «Духlessa», ни удостоенной «Нацбеста» «голово [ломки]», ни «Таблетки», чуть было не проглоченной букеровским жюри. Пишет легко, убедительно, сражает наповал. Потому что про кривую графиков и изгибы секретарши можно писать по-разному, вызывая в читателе не смертельную скуку, а продлевающий жизнь смех.

Ассоциативно «Офис-дзен» напоминает две вещи: видеоролики о безумии «белых воротничков», крушащих оргтехнику, и гомеровскую «Илиаду». В симбиозе этих сторон возник языческий мир наших дней, населенный античными героями, богами и прочей мифологической живностью. Помещенные в современность, олимпийцы сохранили свои главные черты – безграничную власть и скверный характер, но утратили небесную обитель. То ли осела священная гора, то ли человечество достроило Вавилонскую башню, но теперь колесницы богов медленно движутся в шеренге машин, и стеклянные двери Эдема призывно открываются навстречу прохожим. Оказавшись на равных правах со смертными, небожителям ничего не остается, как устраивать земное счастье по известной трехзначной формуле.

Ленин, партия, комсомол? Секс, наркотики и рок-н-ролл? Бабло, бухло и бабы!

Офис-Дзен

Я себя не одобряю

Я себя не одобряю. Как только проснусь, так сразу и не одобряю. Лежу, зажав будильник, чтобы заткнуть его «Ви а зе чемпионс» и не одобряю. И что самое удивительное, ни работу, не одобряю, ни друзей-алкоголиков, ни губернатора, с которым не знаком, ни президента, который не знаком со мной, но давеча прислал три года как покойной бабушке поздравление к девятому мая. Нет. Себя не одобряю.

Соседей ненавижу, особенно, когда они скандалят в пять утра. Терпеть не могу, но одобряю. Молодцы! Вчера бухали, сегодня как огурчики поскакали на работу. Один в Мерседесе, другая в Ауди. У одного на носу пластырь, у другой вокруг глаз заштукатурено. Орлы! А я глажу себе рубашку, выбираю, какой галстук нацепить и не одобряю себя за то, что нужно гладить рубашку и брюки, а не просто воткнуться в джинсы, накинуть ковбойку на голое тело и поехать куда-нибудь творить доброе и вечное. Нет. Еду заниматься чужими деньгами, за что себя так же не одобряю. Тот, чьими деньгами я занимаюсь, даже не знает, что я ими занимаюсь. Я могу их потратить, могу не потратить, могу положить в карман. Могу вынуть из кармана и раскидать по всему Интернету. Подозреваю, что он даже не заметит. Но я не делаю ни того, ни иного. Я их честно направляю по назначению. Я покупаю время и продаю пространство. А потом наблюдаю, как от реактивного эффекта чуточку ускоряется вращение планеты, и растут продажи, и дрейфует магнитный полюс, и повышается спонтанная узнаваемость бренда, и создается парниковый эффект, и от этого всего опять повышаются продажи, и киты выбрасываются на берег, и дети, бля, в Замбии пиздец как голодают. И за это я себя опять не одобряю.

И отправляюсь набирать лишний вес за бизнес-ланчем. И связываюсь с «человеком на другой стороны земного шара», чтобы узнать у него, что он думает о нашей «биг айдие», о наших «ризн ту беливах», о наших «бенефитах», которых мы собрали в одну кучу. Мы их собрали в огромную кучу. В огроменную кучу, чтобы все вокруг охренели и бросились увеличивать нам продажи. И человек этот меня одобряет. Он говорит мне «Ол Райт!», он говорит мне «Вандефул!» И от этого я хочу ужинать с водкой. Лучше всего, с целой бутылкой и в одиночестве. Но я покупаю себе минеральной воды. Я сажусь за руль и еду на презентацию. И там разговариваю ни о чем с нетрезвыми людьми. Я говорю им «Круто!», я говорю им «Ты классно выглядишь!», я говорю им «ну, созвонимся». И выхожу, и сажусь в машину, и еду два часа расстояние, которое пешком прохожу за пятнадцать минут. И в эти два часа особенно не одобряю себя.

И если ты, сука, ещё хоть раз спросишь: «А что это Вы сегодня какой-то грустный?», или только подумаешь, что нужно осведомиться у меня, почему моя рожа мешает тебе жрать свой «файв о клок», я тебя ударю по голове. Я подбегу к тебе лёгкой походкой девяностокилограммового греческого бога и надену на твою голову корзину для бумаг. А потом ударю по ней креслом. И очень громко и очень красиво запою «Ви а зе чемпионс». На весь офис. На всё здание. На всю эту сраную планету, чтобы услышали меня дети в этой Замбии, которые пиздец, как голодают. Чтобы услышали и поняли, что голодать – это ещё пол беды. Переедать гораздо хуже. Гораздо.

У неё розовые цветы на жопе

У неё розовые цветы на жопе. Яркие розовые цветы с блёстками. Когда она поднимается впереди меня на свой пятый этаж, то до своего третьего этажа я чую ветер в ивах, слышу шорох в камышах и пенье в терновнике. Меня впирает так, что я практически осязаю эти райские кущи. Синие джинсы с розовыми цветами на жопе. Нет, не так. Пятьдесят пять килограммов блондинки в синих джинсах с розовыми цветами на жопе. Скорее всего, дура. Уже по тому, как она здоровается со мной и улыбается, можно определить, что дура. Я это определил. Отдел персонала совсем потерял соображение. Что ей делать на пятом этаже, где только аналитики и инвестиционная группа?

Я жду её утром у входа в здание. Я курю, она идёт через дорогу и улыбается. Она здоровается, я тушу сигарету и иду за ней до второго этажа. Я иду за розовыми цветами на жопе. Она свистит в дудочку. Я ухожу из города мысли и духа в горячие воды вожделения и идиотизма. Каждое утро. Три недели подряд. Даже когда она приходит в серых бриджах или в клетчатой юбке, я всё равно иду за розовыми цветами на жопе.

Я просыпаюсь без десяти минут семь. Я включаю новости в телеке и зажигаю лампочку на прикроватной тумбе. Лежу ещё пять минут, ожидая, когда всё опустится, угомонится и овянет. Я всегда жду эти пять минут. Не люблю идти в ванную с пирамидой в трусах. Пусть никого нет в квартире, но мне самому не кажется это зрелище эстетичным. Пять минут сообщений про падение фондовых индексов, про встречу президента с премьером, про встречу премьера с патриархом, про поездку патриарха к муфтию. Прекрасно. Опускается всё, что стояло. И уже хорошо. Можно принять душ, побриться и поставить чайник. И гладить брюки, рубашку, отпаривать пиджак. Плавно и неторопливо отпаривать пиджак. Без всякого ритма. Пиджак отпаривается без ритма.

Розовые цветы. Они распускаются. Они начинают благоухать. Они начинают колыхаться. От тропического бриза. От горячего сырого бриза. От ветра. От солнечного ветра, летящего со скоростью миллион парсек в секунду из галактики А в точку Б в самом низу моего живота. И можно только сходить к почтовому ящику и взять утренний номер газеты, где ещё более подробно написано про фондовые индексы, которые падают. Падайте индексы! Падайте! Игроки играют на понижение. Понижены ставки по процентам! Снижен уровень преступности. Занижен уровень инфляции. Унижен уровень цен. В министерстве транспорта повис вопрос о. Он там повис давно и висит. Он висит спокойно без всякого напряжения со стороны министерства. Это хорошо. Это прекрасно.

Выпить кофе, съесть бутерброд с мягким сыром и спуститься в гараж к машине. И срочно включить радио, которое говорит об индексах. Радио прекрасно справляется с задачей. Оно позволяет въехать в город, пробраться через пробки и припарковаться у здания. Теперь несколько минут, чтобы перекурить у входа. Несколько минут, пока она ещё не выбралась из чрева метро и не поднялась (о боже!) по эскалатору. По длинному-длинному стремящемуся вверх эскалатору. Три минуты, пока она не перешла дорогу. Минута, пока она не обогнула припаркованные машины. Сегодня опять между моей БМВ и БМВ директора финансового департамента. Мимо Сашкиного синего БМВ.

Он сидит в соседнем крыле. Он не видит этих цветов на жопе. Он женат на огромной как ложь жене. Он спит с ней в разных постелях. Он приезжает на работу к семи утра, а уезжает в десять вечера. И он в соседнем крыле. И там лифт. И ему никогда не увидеть розовых цветов на жопе. Потому никаких шансов. Никаких шансов.

– Здравствуйте! Сегодня совсем лето.

– Доброе утро. Совсем уже лето.

И теперь пять пролётов до третьего этажа. Восемьдесят ступенек за розовыми цветами на жопе. За розовыми цветами с блёстками. С люрексом. Со стеклярусом. За розовыми цветами на синей жопе. Вверх. Вверх. Вверх.

Работать невозможно.

Сейчас прожуёт

Сейчас прожуёт свой диетический салатик и начнёт звездеть о любви. Ещё мгновение и что-нибудь такое выдаст. Прямо вослед похабному анекдоту Шуркафана. Даже поржать не даст. Вся в белой дымке от своих манерных сигарет. Вся в белой пене от нефильтрованного Хёгардена. Голову наклонит, гидроперидную чёлку свою отбросит и выдаст. Хорошо, что между нами этот стажер на испытательном сроке. Она только рот откроет ляпнуть что-то, тот сразу приборы аккуратно кладёт, голову к ней поворачивает. Слушает. Культурная столица. Чинные разговоры за обедом. Абстрактные темы. Любовь. Выставка Шемякина. Погода на острове Джерба.