Время скорпионов - D.O.A.

— Это правоверный, убежденный. Во-первых и прежде всего, проповедник, к тому же служит вербовщиком. Он отбирает, обучает и направляет потенциальных джихадистов. Кроме того, он посредник. И у меня есть подозрение, что именно он организует встречи в «Аль Джазире». Вы нашли что-нибудь интересное на него в записных книжках?

— Мы над этим работаем, я поставлю тебя в известность, когда придет время. Может ли он быть в курсе готовящейся операции?

Карим на некоторое время задумался.

— В деталях — нет. Так мне кажется. Если бы что-то носилось в воздухе, он бы об этом знал или хотя бы подозревал, но не больше. Он не является непосредственным участником боевых действий в прямом смысле слова. Помимо всего прочего, он исполняет обязанности сторожевого пса в своем квартале.

— Ты хочешь сказать, что, если бы у него были подозрения относительно кого-нибудь, он бы мог вмешаться и при необходимости принять жесткие меры?

Прежде чем кивнуть, Феннек выдержал паузу. Мысли его были далеко: они сосредоточились на незнакомце, сопровождавшем журналистку вчера вечером, и на причинах, заставивших секретные службы рискнуть настолько приблизиться к прессе.

— Что-то не так? — Куратор пристально смотрел на него.

— Мы участвуем в операции с кровопролитием?

— С кровопролитием?

— Ведь это мы уничтожили всех этих людей?

— Мне кажется, генерал Стабрат уже ответил тебе на этот вопрос.

Взгляд Луи казался достаточно прямым.

— Сосредоточься на задании, Карим. Первоочередная задача — Незза. Через него мы рассчитываем добраться до ядра группировки. Как только это произойдет, мы тебя вытащим. Не оплошай так близко от цели.

Плечи Феннека опустились.

— Я знаю, ты способен отвести подозрения каких-то легавых и успокоить разыгравшиеся нервы салафистов, держись. Я постараюсь устроить так, чтобы в декабре ненадолго отправить тебя отдохнуть. Мы обеспечим тебе правдоподобную причину, которую ты сможешь использовать для своих бородатых дружков, например скоропостижную кончину «матери».

30.11.2001

— Алло? Здравствуйте, мадам. Меня зовут Бастьен Ружар, я бы хотел поговорить с господином Зиядом Махлуфом.

Журналисту потребовалось минимум времени и максимум усилий, чтобы обнаружить следы сирийца. Сначала через хирургическое отделение скорой помощи госпиталя «Комбарель» в Родезе он определил местонахождение его сына, затем с боем раздобыл его личные данные, правда в закрытом списке.

— Сожалею, месье, но мой свекор не будет говорить с вами…

Не может быть и речи, чтобы сойти с дистанции на финишной прямой.

— Послушайте, это очень важно.

— Мой муж не желает, чтобы беспокоили его…

Ружар услышал мужской голос. Трубка перешла в другие руки. Женщина еще некоторое время протестовала, слышно было, как они спорят. Потом она уступила и сообщила, кто звонит.

— Здравствуйте, месье Ружар. Счастлив, что снова могу говорить с вами…

— Я тоже, я… я сожалею о том, что с вами произошло. Я чувствую себя виноватым в…

— Вы присутствовали при нападении? Вы послали этих людей?

— Нет, но…

— Значит, вы ни в чем не виноваты…

— Что произошло?

— После нашей прогулки какие-то люди ждали меня в подъезде моего дома. Эти псы были в капюшонах. Они не поколотили меня, только в знак предупреждения сбили с ног…

— Все в порядке, вы уверены?

— Да. Меня отправили в больницу, я после этого слегка приболел. А сын приехал и увез меня к себе. Он очень сердит. Считает, что мне не стоило вмешиваться в эти дела, упорствовать. Но он не понимает, что, если люди вроде меня не станут упорствовать, вскоре он и его семья станут жертвами всех фанатиков планеты…

После минутного колебания Ружар задал следующий вопрос:

— Я… я бы хотел еще раз поговорить с вами о Мишеле Хаммуде и Лоране Сесийоне.

— Я тоже…

— Почему? — Журналист выпрямился в своем рабочем кресле.

— Когда вы ушли, я позвонил кое-каким друзьям, еще оставшимся у меня в Сирии и Ливане. Я хотел попробовать узнать еще что-нибудь о Мишеле. В конце концов мне удалось выяснить, что он довольно долго находился в Пакистане, с весны до конца августа. В Пешаваре. Там он называл себя Насером Делилем. Затем провел несколько дней в Сирии, у одного коллеги…

— Что за коллега?

— Человек, известный как коммерческий посредник между государствами, границы которых контролируются или закрыты. Он специализируется на обменах между Ираком и своей собственной страной…

— Контрабандист?

Махлуф не ответил на вопрос Ружара.

— Вам известно его имя?

— К сожалению, я не могу сообщить его вам…

— Не можете или не хотите?

— Это сложно… — Старик поторопился вежливо завершить разговор. — Сначала я сам хотел позвонить вам, но после всего, что случилось… А потом я подумал, что вас это больше не интересует…

— Напротив.

— Удачи, месье Ружар.

— Отдыхайте.

Журналист повесил трубку и взглянул на привычно суетящихся коллег по редакции. Мысли его были взбудоражены последними сообщениями Зияда Махлуфа. В словах старика был ключ. Он это чувствовал.

В сведениях о том, что Хаммуд якшался с фундаменталистами, не было ничего нового. Новость заключалась в его пребывании в Пешаваре, преддверии тьмы, у врат, ведущих в талибанский Афганистан, логово новых гуру исламского терроризма. Уже никто, а тем более вечно опасающиеся заговора не сомневались, что именно там вызревала идея одиннадцатого сентября две тысячи первого года. И другие инициативы, возможно, тоже обсуждались. Поправка: вероятно, обсуждались. Следовательно, ливанец — относительно важный посредник — запросто мог отправиться туда, чтобы получить инструкции касательно нового нападения. Или принять участие в заключительных этапах его планирования. Он имел для этого достаточно времени, поскольку провел в регионе целый сезон.

Кроме того, Махлуф говорил о пребывании Хаммуда в Сирии, еще одной стране, которая при необходимости может быть использована мусульманскими радикалами. Похоже, Хаммуд встречался там с человеком, известным как «посредник между государствами, границы которых контролируются или закрыты», например Ирак. Акция «Нефть в обмен на продовольствие» ослабила иракский народ, но стимулировала контрабанду со всеми соседями Саддама. И все же Ружар сомневался, что фундаменталисты испытывают потребность или хотя бы желание отдавать свою нефть в обмен на пищу или даже медикаменты, сотрудничая с режимом, который до сих пор они обливали грязью. Оставалось оружие. Чтобы поддерживать нужды своего перманентного джихада, воинствующий ислам всегда нуждался в боевом оружии, минах, минометах.

Перед кабинетом Ружара остановилась молодая женщина и пополнила опоздавшей корреспонденцией и без того высокую груду бумаг. Проводив ее взглядом, журналист принялся рассеянно разбирать свою объемистую почту. Мысль о возможном союзе между ливанским фундаменталистом и человеком, известным своими спекуляциями с Ираком, не давала ему покоя. Среди писем обнаружился довольно толстый конверт из плотной бумаги, с надписанным от руки адресом. Ружар мгновенно узнал почерк и сначала оживился в предвкушении новых деталей. Но радость его длилась недолго: он взглянул на почтовый штемпель. Письмо было датировано следующим после смерти Жан-Франсуа Донжона днем. Замогильное свидетельство? Последняя проделка, чтобы напакостить прессе? На память ему пришли снимки Понсо. «Мартина» умер при обстоятельствах, дискредитирующих как его откровения, так и их мотивацию.

Журналист чуть было не выбросил конверт, но передумал и собрался открыть его, но тут на него внезапно накатила тревога. Донжон был не идиот, он должен был подумать, что роковой поступок сведет к нулю его шансы быть услышанным. Возможно, письмо не от него, может быть, это подделка или, хуже того, ловушка. Ружар покачал головой. Вот и он поддался всеобщей паранойе. Ему показалось забавным, что он не может помешать разъедать его сознание язве страха. Что за идиотизм, ведь он, Ружар, ничего собой не представляет. Кому придет на ум послать ему по почте биологическое оружие?

Биологическое оружие…

Химическое оружие…

Ирак.

Американцы возобновили попытки определить объем находящегося в руках у раисов оружия массового уничтожения, избежавшего контроля Организации Объединенных Наций. Например, при пересечении границ. С помощью контрабандистов.

Никто не знал, что стало с этим так называемым арсеналом. Общее мнение склонялось к тому, что он по большей части уничтожен в первые же дни «Бури в пустыне». Остальное якобы было с огромной неохотой демонтировано и разрушено в годы, последовавшие за окончанием войны. То, что прежде, при участии и сотрудничестве многочисленных восточных государств, являло собой гордость Ирака, теперь, возможно, оставалось лишь дурным воспоминанием.