Нескучная классика. Еще не всё - Сати Зарэевна Спивакова

С. Ф. До того момента, как я попал в Московское академическое хореографическое училище и начал серьезно заниматься хореографией, я очень хорошо, почти в красках, помню свое детство. Но как только переступил порог училища, детство закончилось и не имело продолжения.

С. С. Печально. А теперь из другой оперы вопрос. У меня много друзей в балетном мире, но спросить, пожалуй, могу только тебя. Наблюдая за танцовщиками, за балеринами, я понимаю, что вам присуще какое-то особое отношение к своему телу. И взаимоотношения с собственным телом, взаимоотношения души и тела совсем другие, нежели у людей, для которых постоянное зрелище своего отражения в зеркале, постоянная оценка каждой мышцы и ее состояния, каждого поворота и каждой линии не является профессиональной необходимостью. Я знаю балерин, которые уже давно не танцуют, но каждый день делают класс – для себя. Мне вот что всегда было интересно: как ты относишься к собственно наготе? По-моему, ты да и не только ты, вообще танцовщики, спокойно могут раздеться и остаться в костюме Адама и Евы.

С. Ф. Ну, сейчас уже не так спокойно!

С. С. Существует даже целая серия такого рода фотографий. Володя Глынин, например, сделал целый проект – арт-историю “Лебединое озеро”[86].

С. Ф. И продолжает делать.

С. С. Да, продолжает делать еще более смелые проекты, где он уже тебя раздевает целиком. Скажи, что ты чувствуешь? Есть ощущение некоего куража? Или для тебя это нормально, разделся, и всё. И сижу голый…

С. Ф. Очень хороший вопрос о взаимоотношении со своим телом. Я это понимаю, как никто другой, наверное, хотя трудно говорить за кого-то другого; в других профессиях, может быть, еще есть такое, но о себе могу сказать однозначно. Всегда, изо дня в день, я прислушиваюсь к себе и пытаюсь почувствовать, рассмотреть, в чем нуждается, чего просит мое тело. Потому в нашей профессии зеркала – это необходимость. Если у тебя будет такая возможность, зайди и посмотри гримерную, в которой мы переодеваемся. В ней нет стены, на которой бы не висело зеркало в полный рост, от пола до потолка. Не для того, чтобы мы заходили и собой любовались: ах, какие мы божественные, фантастические со всех сторон, в одно зеркало смотришься, в другом отражаешься… Нет, просто того, что тебе важно, никто другой не увидит и тебе не скажет, никто…

С. С. …кроме зеркала.

С. Ф. Да, именно это я и хотел сказать. Глядя в зеркало до и после репетиции, я могу увидеть в себе какие-то изменения. Это может быть все что угодно: сутулость, неправильно сформировавшаяся мышца пресса или, скажем, неправильно работают мышцы спины, не так выглядит сегодня форма ягодицы, которая позавчера выглядела иначе. Мимолетом, мимоходом, но я должен это замечать, поскольку за это я тоже отвечаю.

Но еще важнее то, что тело подсказывает мне изнутри, чего ему не хватает, чего оно бы сегодня хотело. Нужно ли выпить стакан воды или, может быть, чуть-чуть коньяка или съесть что-то острое и соленое, либо, наоборот, сладкое и кислое. Меня часто спрашивают: “А есть ли у вас особая диета? Как вы ее соблюдаете?” Да все очень просто. Если я чувствую в чем-то необходимость и мой организм со мной согласен, я могу съесть и мясо с картошкой да еще взять себе половину торта и разделить его с коллегами и друзьями. То есть это все возможно… Понимаешь, когда мне говорят, к примеру: “Ой, как ты хорошо выглядишь сегодня!” – слышать это приятно, но для меня главное то, что я чувствую сам. Иногда я могу встать с утра с опухшим лицом, или не в настроении, или чувствуя себя усталым. Это значит, что я выработал свой ресурс, его нужно восполнить: мне надо, может быть, послушать громкую музыку, с кем-то поговорить, что-то съесть, чтобы накопить то, с чего я могу опять начать. И мне не стыдно сказать, что я проснулся сегодня с какими-то шрамами от подушки или с опухшим глазом. Я человек непьющий, не ухожу в запои, потому мне особенно неприятно, когда я себя вижу таким в зеркале. И тогда я задаю вопрос: тело мое, что нужно сделать с тобой, чтобы все это прошло? Скажи мне?

С. С. А оно отвечает: дай водки…

С. Ф. Это вряд ли… Так вот, я спрашиваю: что я должен сделать, килограммы льда на лицо наложить или срочно пойти в тренажерный зал? Ты отличный пример привела о балеринах, которые, уже не танцуя, каждый день делают урок. Именно потому делают, что привыкли выглядеть хорошо, привыкли, что их ноги должны быть точеными, что они должны быть всегда на высоте. Это такая планка, которую они не хотят сами для себя опускать. Опустить ее легко, а вернуться потом очень сложно. Несмотря на то что ты не выходишь сегодня на сцену и у тебя нет зрительного зала, нет аплодисментов, все равно остаются люди, которые тебя окружают; тебе хочется верить, что тебя еще кто-то помнит, еще кто-то смотрит, как ты выглядишь. У тебя есть жизнь. Это тот же зритель. И всегда кажется, что он смотрит именно на тебя. Конечно, не все способны на жесткую самодисциплину. Я многих людей знаю, которые себя запустили и очень изменились. Ходят с вот такими животами. Ну, значит, таково их внутреннее ощущение себя. Почему нет? Может быть и так.

Но своих артистов[87], особенно женщин, я заставляю выглядеть хорошо, требую от них этого и буду требовать всегда. Я никогда не предупреждаю их заранее – да я и сам не знаю, а в расписании репетиций этого, разумеется, нет – на какую из репетиций приду. Или приведу гостей. Они всегда должны выглядеть так, чтобы их могли заметить! Однако буквально вчера, заглянув на репетицию, я опять увидел, что молодые красивые девочки приходят… даже страшно сказать в чем. Какие-то шорты, трусы или нечто такое, что нельзя назвать одеждой, которая бы соответствовала их виду и их сегодняшнему…

С. С. …статусу.

С. Ф. Статусу, да. Понимаешь, я не со зла это требую. Мне хотелось бы, чтобы им удалось понять то, о чем я говорю, тогда они смогут это передать следующему поколению артистов, которые придут в театр после них. И тогда это будет красивая история.

С. С. Скажи, пожалуйста, а танцовщик Сергей Филин еще что-то танцует? Мы увидим тебя в какой-нибудь