Гранат и Омела (СИ) - Морган Даяна

— Ты продала меня! — совладав с дрогнувшим голосом, ответила Авалон. На глаза набежали слезы. — Предала, хотя обещала защищать!

— Предала? — возмутилась Каталина, делая шаг вперед. Авалон шагнула назад. — Да кто ты такая, чтобы упрекать меня⁈ Деревенская тупица, которой повезло оказаться в моем окружении! Кем ты себя возомнила? Ты — вещь короны, и не более того!..

Авалон будто ударили в висок. Она чуть не упала на подогнувшихся ногах. Слова Каталины не были для нее чем-то невероятным, она была во всем права, но Авалон не ожидала такой ненависти в ее голосе.

— Эй, сестрица, давай успокоимся. — Бас отбросил меч, чтобы не выглядеть изменником, направляющим лезвие на собственную королеву. — Ты можешь осмотреть простыни и убедиться, что все в порядке.

Эта фраза предназначалась для обескураженных гвардейцев — любопытных, подневольных ушей, которые вскоре разнесут сплетни по всей столице. Лучше пусть они рассказывают о пикантном склоке двух женщин, которые рассорились из-за невинности невесты, а не о том, что королева расплачивается со своими любовником другими женщинами. Учитывая присутствие девлетлю Саада даже простой слух о вовлеченности королевы в отношения с Дубовым Королем мог запросто аннулировать помолвку.

Авалон видела, что гнев Каталины никуда не исчез. Она готова была избить ее прямо сейчас, но все-таки медленно подошла к кровати, откинула одеяло и вгляделась в кровавое пятно. Потом одела покровительственную улыбку и громко сказала:

— Ну что же, это другое дело. — Повернувшись к Авалон, она с наигранной мягкостью добавила: — Буду ждать вас на завтраке в золотом зале. Не опаздывайте.

Оправив платье, она направилась к выходу. Гвардейцы, все это время внимательно вслушивавшиеся в разговор, резко сделали выражения своих лиц похожими на каменные маски и расступились. Королева ушла, забрав их с собой. Дверь захлопнулась.

Авалон все-таки оступилась и осела на кушетку. В ушах гремели слова Каталины и гудел собственный страх. Горло пересохло, а по спине катился холодный пот.

— Не переживай, мы со всем справимся, — шумно выдохнув, произнес Бас и присел у ее ног. Он взял Авалон за руки и, видимо, почувствовав, как она дрожит, крепко стиснул. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы этот жирный боров до тебя не добрался. Каталина все равно не сможет подложить тебя под него. Она не пойдет на такой скандал. Ее оружие — это крики и обвинения. Закрой свое сердце от них, слушай себя.

Бас постучал по ее виску, поднялся и поцеловал ее в лоб.

— Давай собираться, чтобы кузина не испортила нам хотя бы завтрак.

Авалон не успела ничего ответить, когда Бас сменил тему:

— Я приказал своему портному пошить нам похожие наряды. Нет, не смотри на меня так, не как у виконтов дель Лесса! Это положительно вульгарно! Все более утонченно, сейчас увидишь!

Бас отправился вызывать служанок, которых, скорее всего, сдуло королевским циклоном. А Авалон осталась в комнате, едва сдерживая слезы. Не только от осознания, кем является Каталина, но и от доброты Баса. Она понимала, что не заслуживает его преданности, однако ей все равно было безумно приятно, что на ее стороне остался хотя бы один человек, которому можно доверять.

Бас вернулся вместе со служанками, и Авалон утянул водоворот нового дня придворной жизни. Их облачили в наряды, перекликающиеся деталями: слегка видневшаяся подкладка рукавов с эмблемами герцога де Варагуа, — титул, который носил Басилио рей Эскана, — зеленым гранатом с красными зернами, и брошь в виде того же символа на лацкане его хубона; пурпур драгоценных камней в отделке ее юбок и пурпур ткани на его коротком плаще; жемчуг, расшитый по вороту у Авалон, и жемчужные пуговицы у Баса.

Служанка расчесала волосы Авалон и стала убирать их в высокую прическу, подходящую статусу герцогини де Варагуа. Добавив пурпурных и жемчужных нитей в пряди, она завершила образ небольшой горгерой. Авалон поняла, что служанка видела Каталину и захотела повторить ее образ. Но девчонке было невдомек, что повторение элемента в королевском туалете может вызвать скандал. Авалон хотела попросить убрать горгеру, но, уже открыв рот, она случайно посмотрела на себя в зеркало и передумала. Простое платье из темно-пурпурного шелка с богатой вышивкой и двойными рукавами, высокая строгая прическа и горгера делали ее похожей на…

— Ты красавица! — Авалон встретилась взглядом с отраженным Басом.

Она не чувствовала себя красивой. Да даже хотя бы достаточно храброй, чтобы спуститься к завтраку, потому что она до сих пор дрожала. Но, увидев себя в зеркале в этом собранном образе, она ощутила в груди тепло — железную искру. У Авалон толком и не было времени осознать, что эта искра собой представляет, поэтому она отвлеклась от размышлений и с благодарностью приняла комплимент Баса.

— Герцогиня, — Бас с ухмылкой поклонился ей и предложил руку.

— Синьор. — Авалон подыграла ему: сделала безупречный книксен и приняла предложение.

Их ожидал роскошный прием: богато украшенный золотой зал, залитый ярким солнечным светом; столы, заваленные новыми яствами, — ни одного повторения свадебных блюд — и высокородные знатные гости, завтракать в обществе которых было все равно быть приглашенным на трапезу к пираньям. Только до конца так и не ясно, в качестве кого: точно такой же пираньи или основного блюда. Когда они вошли, атмосфера сразу накалилась до предела. Все понимали, что оспаривать лидерство королевы в модных решениях означало навлечь на себя ее недовольство. Авалон же уже нечего было терять. Она и так потеряла всякое уважение к Каталине. Серпентарий затих, пересуды смолкли. В образовавшейся тишине Авалон расслышала, как девлетлю Саад назвал королеву «изхаки-фирузе». Авалон не понимала оранский, но эти два слова знал каждый торговец, в том числе и ее отец. По сути, Саад сравнил Каталину с ярко-голубой, самой чистой и самой дорогой бирюзой. Метафора, достойная не только королевы, но и избранницы наследного принца, ибо на бирюзе «изхаки» были выгравированы все проповеди их религиозного проповедника и пророка.

Знал бы ты о ее чистоте.

Авалон с омерзением вспомнила случайно подсмотренные утехи Каталины и Филиппе. Совсем недавно королева брала этим ртом склизкую миногу, а сейчас по ее губам девлетлю проводит спелой черешней — у всех на виду. Авалон чуть не стошнило.

Видимо, осознав, что в зале что-то изменилось, Каталина, наконец, отвлеклась от Саада. Ее взгляд безошибочно поймал источник проблем. Брови скользнули к переносице, в глазах зажегся огонек злости. Авалон повыше подняла подбородок, ожидая отповеди. Когда-то маска уверенности, подсмотренная у Каталины, помогла ей выжить рядом с инквизитором, а теперь эту же маску Авалон противопоставила той, у кого ее подсмотрела. Гости молчали, потому что понимали: стоит издать хоть звук — и гнев королевы переключится на них. Все ощущали этот гнев — он был подобен слепой гадюке, которая только и ждет, когда кто-то шевельнется.

— За герцогиню де Варагуа!

Каталина и Авалон одновременно повернули головы, чтобы рассмотреть говорившего, хотя обе знали этот голос. Дернулась самая жирная мышь, которую гадюка не сумела бы проглотить. Филиппе целеустремленно приближался к ним вразвалочку подобно неизбежному року. Раскачивая в руке кубок, он не отводил взгляда от Авалон. Она почувствовала, как усилилась утренняя дрожь, ноги онемели. Она понимала, что он сейчас при всех накажет ее за побег. Он не простит ей подобное оскорбление. Еще ни одна девушка не ускользала из его лап.

— Как я рад вас видеть, отец! — Бас заслонил ее собой. — Я надеюсь, сегодняшний день принесет вам облегчение от старческой немощи. Я очень волную за ваше хрупкое здоровье.

Лицо Филиппе исказило гримаса ненависти, плохо скрытая любезностью.

— Ну что ты, дорогой сын, — последнее слово Дубовый Король процедил. — Я чувствую себя великолепно. Настолько хорошо, что мог бы исполнить чей-то супружеский долг. — Он рассмеялся, но от этого скрежета Авалон стало дурно.