Гранат и Омела (СИ) - Морган Даяна

Раздался мощный звон колокола, отдавшийся вибрацией даже в костях, и Дамиан вздрогнул.

Время пришло.

Вздернув подбородок, он покосился в сторону здания тюрьмы. Процессия задерживалась, и это окончательно его встревожило. Он уже даже сделал шаг в сторону ворот, когда они распахнулись. Пять храмовников сопровождали хрупкую фигуру, одетую в грязную серую рубаху. Босые ступни, связанные руки со шрамами от веревок на запястьях и сломанными, опухшими пальцами. Дамиан увидел, что губа у нее разбита, и ощутил прилив ярости. Он ведь приказывал не трогать ее. В груди шевельнулось болотно-зеленое чувство.

Шрамы на теле — это ничто. В них даже есть история, ведь они сделали меня такой, какая я есть. Без них я не я. И новых я не боюсь. Если они и появятся, то это будет только наша с тобой тайна.

Опустив глаза, Авалон брела заснеженному внутреннему двору Храма, еле переставляя ноги, а потом поравнялась с ним, не поднимая головы. Поддавшись порыву, он сделал храмовникам знак правой рукой, на которой плотно сидело кольцо Падре Сервуса с белым опалом, и постарался говорить безразличным тоном.

— Признай вину, покайся, и ты не почувствуешь боли.

Сделай мне больно. Поддайся зверю внутри.

Он предложил ей примирение. Большее, на что она могла рассчитывать. Первая женщина, которой Храм… он, как Падре Сервус, предложил подобную привилегию. Дамиан заметил, как дернулись ее плечи, как она оступилась, но тут же была остановлена ближайшим храмовником. Дамиан желал, чтобы она посмотрела на него, но никак не ожидал, что она плюнет ему в лицо.

— Ты не умеешь причинять боль, ублюдок.

Отшатнувшись, он гневно смахнул с глаз теплую слюну.

Почему ты так на меня смотришь?

Йоль — это же праздник судьбы?

Один из храмовников занес руку, чтобы ударить ее по лицу, но Дамиан вскинул два пальца, заставив его остановиться. Ненависть искривила губы, когда Дамиан наклонился к ее лицу — она в омерзении отвернулась от него — и процедил:

— Я был там, в твоей деревне, когда твою семью убили. И я был одним из тех, кто это сделал.

Вытащив кинжал из ножен, Дамиан перехватил ее волосы, намотал их на кулак и одним слитным движением отрезал ее вёльвские патлы. А потом шагнул назад, наслаждаясь тем, как резко Авалон повернулась к нему, как у нее расширились зрачки от понимания. Он усмехнулся.

Будь моей.

— Уведите, — велел он храмовникам, и они потащили ее на помост.

Она билась в их руках, кричала, но ей быстро заткнули тряпкой рот. На снегу виднелись черные пятна ее следов. А Даман стоял там, у помоста, держа отрезанные волосы, нежно щекотавшие ладонь. Сердце, лед на котором внезапно опасно затрещал, грохотало в груди и распаляло кровь в венах.

На что ты готов ради веры, мой мальчик?

— На что ты готов ради веры, Дамиан?

Кожа его покрылась мурашками. Глаза обожгло. Ему показалось, что сзади стоит Симеон, но, когда Дамиан с опаской обернулся, заметил только Ирода. Сглотнув ком в горле, Дамиан уважительно поклонился.

— На все, мой король.

— Я и не сомневался в тебе, брат. — Ирод с доброй улыбкой похлопал его по плечу.

Дамиан ощутил горечь на корне языка, когда осознал, что все еще держит ее мертвые волосы в своей руке, пока ее привязывают к костру. Скоро и она сама, источник его отступничества и еретических страстей, станет мертвой. Дурнота накатила на него волной, глаза заволокло красным дымом.

Остерегайся даров вёльв, иначе плоть Лилит навсегда станет твоим желанием, и ты будешь потерян для благословения Князя. Крепи свою веру.

Дамиан разжал руку. Волосы посыпались на снег, как лоскуты шелка.

Но волчье бешенство все равно пробуждалось внутри, и он никак не мог его побороть. Решив, что это из-за близости вёльвы, Дамиан извинился и, не обращая внимания на вопросы короля, поспешил в сторону Храма. Все вокруг становилось багровым, как кровь, в уши вливались ровные биения чужих сердец. Он ощущал, как из пальцев прорастают когти, и ускорил шаг. Близость Князя должна была его успокоить.

Дамиан уже достиг дверей Храма, когда обострившимся слухом уловил нервное, лихорадочное сердцебиение Авалон — только она на площади испытывала панику.

А потом услышал, как ее сердцебиению вторит еще одно.

Будь моей.

Он в ужасе обернулся.

Полыхнул красный, злой огонь, и она закричала.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ