Гранат и Омела (СИ) - Морган Даяна

Осторожно перебрав листы и убедившись, что там нет того, что ей нужно, Авалон потянула один из рычажков. Похоже, механизмом пользовались часто, поэтому он без единого скрежета прокрутился и щелкнул. Авалон выдвинула первый ящик. Порывшись в нем, она нашла только чистые бумаги, закупоренные бутыли с чернилами, неиспользованные гусиные перья и маленькую книжонку с потрепанной темно-алой обложкой, текст в которой был написан непонятными символами, которых она не знала. Несколько других ящиков тоже оказалась неинтересны, в пятом Авалон нашла, помимо бумаг, кинжал-баллок с изящной резной рукоятью и лезвием с выгравированными символами, а в шестом, наконец, то, что искала — толстую тетрадь в кожаном переплете. Водрузив тетрадь на стол, Авалон раскрыла ее посередине. Потом пролистала назад — страницы шушукались, пересказывая ей различные детали дел мадам Монтре — и замерла, найдя год своего поступления. Чернила уже немного выцвели, но слова, ими написанные, остались недвусмысленными. В тот год из их деревни поступили только три девочки. Одна спустя год умерла от черной скверны, а вторая, закончив обучение, вышла замуж за графа дес Муэрдо.

Эстела тоже в порядке, учится. Да там же, где и ты. Она ж писала, что видится с тобой постоянно.

Авалон еще раз пробежала глазами по исписанной странице. Имена девушек сменялись, но ни на одном развороте она так и не нашла Эстелу Леандро. В конце концов, подумала Авалон, она могла сбежать из деревни с каким-нибудь любовником, а лгала для того, чтобы не расстраивать дедушку.

Но что-то все равно не давало Авалон покоя. Она не понимала, зачем Эстела писала о том, что постоянно с ней видится, если синьор Леандро мог запросто узнать об этом, если бы написал Авалон или мадам Монтре.

Если только мадам Монтре сама не была с этим связана.

Авалон хорошо помнила, что другие девочки получали письма от родных через ее руки. Она приносила их пачкой и раздавала по воскресеньям, чтобы не отвлекать от учебы. Что мешало ей не выдать какое-то письмо или, наоборот, солгать при получении?

Только зачем?

Авалон еще раз пролистала тетрадь в попытке понять, что же так зудит в голове.

— Я что-то упускаю, — обреченно пробормотала она, задрав голову и уставившись на статую Персены.

Задашь вопрос кровью, получишь ответ кровью.

Где-то внутри дернулась тревога. Авалон недоверчиво уставилась на тетрадь, потом на свою руку, а потом вспомнила, что в ящике лежит баллок. Все еще не вполне осознавая, что делает, она достала кинжал и присмотрелась к лезвию. То, что показалось ей выгравированными символами, на самом деле оказалось пятнами крови.

Желудок Авалон скрутило.

Поколебавшись несколько мгновений, она медленно уколола палец и позволила паре капель упасть на страницы. Ничего не произошло. Авалон кивнула, убеждаясь, что ее воображение слишком разыгралось. Она отложила кинжал обратно, когда ее кровь внезапно впиталась в бумагу.

Авалон отшатнулась.

Но больше ничего необычного не произошло, и она боязливо дотронулась к тетради. Перелистнула страницу, и ахнула. Появившийся новый разворот, похоже, был запечатан, и весь кишел надписями. Черные чернила казались свежими, только что нанесенными, пока Авалон не пригляделась. Горло сдавила невидимая удавка.

Это были не чернила, а кровь.

К горлу подкатила тошнота. Авалон задержала дыхание, мысленно призвала на помощь четырех бабушкиных кабальеро и нагнулась над тетрадью, вчитываясь в написанные имена. Их были десятки. Напротив каждого имени стояло две даты: день рождения и… Авалон не была дурой, чтобы не понять, о чем говорит вторая дата, но ее испугало, сколько мертвых девушек вписаны в тетрадь мадам Монтре. Но стало хуже, когда Авалон нашла тринадцать знакомых имен, среди которых было вписано «Эстела Леандро».

Сердце Авалон пропустило удар, и она едва сумела сглотнуть вязкую слюну. Горло пересохло.

Если Эстела мертва, кто пишет синьору Леандро?

Ответ появился в ее мыслях раньше, чем Авалон успела обдумать его и отринуть из-за неверия.

Мадам Монтре.

Голова закружилась еще больше. Авалон решительно перелистнула страницу, чтобы убедиться в том, что ей не привиделись эти кровавые записи, но она остановилась на новом развороте. Опять имена с более свежими датами. Авалон совсем подурнело. Она еще раз перелистнула страницу. Этот разворот был почти пустым, если не считать несколько столбиков с одинаковыми цифрами и подписью: «Монастырь Б.»

— Ты почти снова меня провела, негодница, — раздалось в темноте.

Сердце Авалон едва не выскочило из груди. Она вздрогнула, отшатнулась от тетради, точно вор, застигнутый в чужом доме, и чуть не умерла от ужаса, который сковал ее нутро.

В дверном проеме стоял Филиппе рей Эскана.

Нет.

Судьба ее настигла.

Она не услышала, как он вошел из-за шума в ушах и толстых ковров. Будто поняв, что застиг ее врасплох, Дубовый Король улыбнулся. Ледяные мурашки побежали по коже Авалон. За те несколько недель, что они не виделись, Филиппе, казалось, потолстел еще больше, а поредевших волос стало куда меньше. Залысины он старательно пытался укрыть оставшимися волосами, но выглядело это убого. Одет он был в дневной костюм без горгеры — воротник вышитого хубона и так не мог сойтись вместе и прятался под многочисленными подбородками.

— Луция рассказала мне о твоих злоключениях. Я безмерно опечален тем, что тебе пришлось столкнуться с подобными трудностями, — Филиппе угрожающе медленно зашел в кабинет и закрыл за собой дверь на двойную щеколду, — Тем не менее, моя хорошая, я очень рад, что твоя невинность не досталась ни инирской ящерице, ни бастарду, ни моего сыну. Однако, надо признать, — он направился к столу, — невинность — единственная ценность невесты, но главный недостаток жены.

Авалон должна была возразить, солгать, что они с Басом исполнили свой супружеский долг. Она должна была сказать хоть что-нибудь, но язык как будто опух и отяжелел, а горло свело спазмом. Авалон не могла выдавить из себя ни звука.

— Я знаю, что мой сын к тебе никогда не притронется, моя дорогая. — Авалон ненавидела это обращение из его уст: оно чувствовалось липким и протухшим. — А роду рей Эскана нужен наследник, новый герцог де Варагуа. В этот раз нормальный. И мы с тобой над этим постараемся, да, моя хорошая?

Авалон с такой яростью замотала головой, что шпильки, которыми служанка закалывала ее локоны, посыпались из ее аккуратно уложенных волос, и прическа, наполовину распустилась.

— Ну правильно, дорогая. Тебе ничего и не нужно делать, только получать наслаждение. Я все сделаю сам.

Филиппе обогнул стол и уже почти приблизился, когда Авалон подчинила свое тело и попятилась. Сердце колотилось с таким грохотом, что ей казалось, будто оно проломит ребра. Авалон развернулась и бросилась бежать, но Филиппе тут же поймал ее за руку и потянул обратно.

— Ты была сегодня невероятно красива, моя дорогая. Мой ублюдок сын никогда не сможет понять всю твою прелесть, — сказал он и прижал ее к себе, обдав гнилостным запахом изо рта, когда попытался поцеловать ее. Авалон увернулась, чувствуя, как паника опять ее обездвиживает. — Но это даже к лучшему! Ну-ну, не упрямься, детка. Для вида поартачилась и будет.

Он снова попытался ее поцеловать, но Авалон опять увернулась. Филиппе отпустил ее и со всей силы ударил по лицу. В глазах вспыхнуло белым, и Авалон на мгновение потеряла понимание, где она находится. Потом она проморгалась, и зрение вернулось. Щека налилась болью, а треснувшая губа онемела. По подбородку текла струйка крови.

— Я люблю послушных девочек, моя дорогая, — ласково произнес Филиппе и помог ей подняться.

Авалон ощущала на языке соленый привкус крови — от удара она зубами порезала щеку изнутри.

— Стой спокойно и не трясись, — скомандовал Дубовый Король и ухватился за лиф ее платья.

Одним резким движением он порвал его и нижнюю рубашку, обнажив ее грудь. Криво ухмыльнувшись, Филиппе липкими пальцами прикоснулся к ее коже. Авалон захотелось снять с себя лоскуты кожи в тех местах, где ее трогали его бесформенные, толстые руки. Слезы обожгли ей глаза, когда он выкрутил ей соски и, приблизившись, произнес: