«Голоса снизу»: дискурсы сельской повседневности - Валерий Георгиевич Виноградский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как же все-таки переплетены и взаимосвязаны, казалось бы, совершенно различные событийные композиции в жизни человека! Симпатичное великодушие Любови Курановской – когда она систематически подкармливает женскую гвардию школьных техничек, дежурных, охранниц – не было бы возможно, если бы она не чувствовала хозяйственно-экономическую «гравитацию» ее двух земельных паев и постоянно практикуемых неформально-экономических акций. Такая ее тороватость оказывается здесь, в сущности, ничем иным как сигналом и символом общинного благочестия, некой социальной молитвой или, может быть, освобождающим обрядом христианского подаяния. К тому же, – поскольку все это происходит на миру, на людях, – это неизбежно выстраивает для Любы репутационный защитный кокон, плотно маскирующий ее подлинное, центростремительное, захлопывающееся в себе, удаляющее ее от этого деревенского мира, настроение. А внутри него, в прикрытой теневой зоне, она действует гораздо более свободно и отчаянно. Помнится, рассказчица довольно сурово обошлась со своей язвительной и «поддергивающей» подружкой, решительно обрезав былые отношения. Всем этим непростым эволюциям соответствует дискурс обдуманной и вполне рациональной распорядительности, в котором загустевают и набирают крепость жизненные устои, быстро обновляемые надвинувшимся на станичников аграрным капитализмом. Что же касается однотипных и монотонных (по сравнению с поколением «детей») дискурсивных практик крестьянских «отцов», то они выглядят довольно архаично элементарно – как автоматы давно установленного порядка, как речевые оболочки синкретизма исконного деревенского обычая.
– Мой нынешний друг Владимир живет с мамой. И ко мне приезжает иногда, дня на три. У него хозяйства нет. Только мама и кот. Он ушел из своей семьи, развелся с женой и живет с мамой. Я его уважаю. Он очень умелый и практичный. И я стараюсь ему подражать, стараюсь изо всех сил карабкаться, чтобы он меня не тыкал носом в прорехи на моем хозяйстве. Я во всем против него как-то. послабее. Но бывают и мои маленькие победы. Сейчас расскажу. У нас остался цемент, и мы заколотили раствор. И он начал накидывать его на сарай, для тепла. И делает эту накидку мастерком. Я ему: «Зачем мастерком-то? На тебе ковшик…» Он: «А я не умею ковшом работать». А я ковш взяла – раз-раз! – и накидала. Он очень удивился: «Глянь, ты ковшиком можешь работать. А я не могу…» Я про себя думаю: «Слава богу, – хоть одно я умею делать, что ты не можешь!» (Счастливо смеется.) Так что его внимательность и дотошливость меня постоянно подстегивают. Он иногда говорит, одобрительно: «Вот, молодец! – начинаешь поднимать хозяйство. Почище стало, поубраннее. Смотришь за всем…» Он и соседей достал! Он, например, может сходить к ним и обрезать им деревья. «У вас, мол, неправильно деревья обрезаны…». Так что насчет помощи он горазд. Может бросить все и пойти к соседям. И они к нему через это неплохо относятся. А у меня отношения с соседями в последнее время изменились. Тут история интересная. Когда я была одна, соседи меня жалели. Ну, они видят же, как я стараюсь, как я тянусь, карабкаюсь по жизни. Потом появился друг. Ну, попервоначалу отношения были прежними, привычными. Но потом я стала замечать, что эти отношения становятся все более натянутыми. Неприятными. Все не так! Все им не по нраву! И мы с ними, грешным делом, начали подругиваться. Не в том смысле, что ругаться по-настоящему, на всю улицу и матом, а подругиваться. «Мол, что ж ты – не так посадила, не так за птицей ухаживаешь, не так чистоту наводишь…» Пенять мне начали за почти все мои действия. Надо сказать, что такие разговоры не в диковинку и раньше. Но как-то более нежно они звучали. А друг появился, и мне начали пенять. Начали ворчать да замечать соринку в глазу. Ну, понятно, – они вскользь, но завидуют, что ко мне такой умелый и самостоятельный мужчина прибился. А вот сейчас, когда
