До особого распоряжения - Борис Пармузин

В харчевне орудовал ловкий, юркий японец. Он носился с грязной, промасленной тряпкой, одним

ловким движением руки вытирал длинный шаткий стол. Потом, отбросив тряпку, вырастал у плиты с

черным большим котлом.

В котле бурлил красноватый острый бульон. На плите поджаривались длинные тонкие ленточки

лапши, похожие больше на дунганский лагман.

Японец ухитрялся вовремя переворачивать (чтоб не сгорело!) это ювелирное изделие из теста,

схватывать на лету одной рукой глиняную миску, а другой - деревянный черпак. Он наливал бульон с

подчеркнутой небрежностью. Затем в касу ловко опускались вкусные, уже рыжеватые пряди лапши.

Никто толком не знал, как называется это аппетитное блюдо и когда оно появилось в закопченной

харчевне.

- Вкусно-о! - протяжно-ласково произносил японец.

В его заведении было что-то от японской кухни. Но хозяин давно понял, каким успехом пользуется у

памирцев ош - суп с лашпой. Наверное, так и родилось это острое, душистое блюдо. На радость

местным жителям.

Какая судьба занесла сюда, в горный край, этого человека? Японец, конечно, давно принял веру

исмаилитов.

Махмуд-бек знал таких людей. Японская разведка направила сотни своих офицеров под видом

врачей, поваров, парикмахеров, лавочников, грузчиков за рубеж. Подобные профессии давали

возможность ежедневного общения с населением, с гостями этих стран.

Совершенно искреннее почтение выказывал японец европейцам, занявшим основную часть длинного

деревянного стола. И не грязная тряпка мелькала перед глазами уважаемых посетителей, а полотенце.

Пусть не первой свежести, а все же полотенце...

Японец, разумеется, знал английский язык. В разгар беседы европейцев он слишком часто вырастал

за их спинами.

В углу харчевни лежали планшеты и полевые сумки.

- Эти люди не похожи на строителей, - сказал Адхам Махмуд-беку. Он с первой минуты косился на

планшеты.

Хозяин метнулся к новым посетителям с грязной тряпкой. Но вдруг замер. Какая-то доля минуты ушла

на то, чтобы с ловкостью фокусника заменить тряпку на полотенце. И откуда только японец его извлек?

Стол был чистым. Едят здесь аккуратно. Не уронят крошки, не прольют капли. Хозяин все-таки протер

гладкие потемневшие доски.

Посетитель пришел с проводником и, наверное, со слугой. Важный, а значит, заслуживающий

внимания гость.

174

Они долго, со вкусом наслаждались лапшой, тянули ее со свистом, причмокивая от удовольствия.

- Не строители, - повторил Адхам.

Его интересовало все: и рассказы Махмуд-бека о националистических организациях, о руководителях,

о их связях с чужеземцами, и эти деловитые европейцы, шныряющие в горах.

- Не строители... - наклонив голову, тихо ответил Махмуд-бек. - Они делают съемку местности. Делают

географическую карту. Потом расскажу...

За спиной угодливо появился японец. Он, конечно, знал местные диалекты, мог знать и фарси, и

пушту...

Махмуд-бек повернулся к японцу.

- Что еще угодно господину? - почему-то шепотом спросил хозяин харчевни.

- Чай...

- У меня есть хороший китайский чай. Из далекого Нанкина. Зеленый, душистый...

Японцу хотелось поговорить с Махмуд-беком, расположить хоть к недолгой беседе. Японец должен

знать все. И обо всех...

Надо доставить ему это удовольствие. Потом, после чая...

Европейцы поднимались. Шумные, довольные. Один из них вытащил кожаный бумажник. Вместе с

деньгами в бумажнике лежала и фотография Живого Бога.

Махмуд-бек мельком увидел знакомый снимок.

Даже эти люди, представители могучей державы, не могут обойтись без «охранной грамоты».

Столица Живого Бога особенно ничем не отличалась от других горных поселений. Здесь были низкие,

потемневшие дома, жалкий караван-сарай... Конечно, не каждое поселение может похвастаться базаром

и даже такой примитивной харчевней.

Ну, о дворце Ага-хана и говорить нечего.

Дворец громоздился у отвесной горы... Он будто врезался в скалы. Надежно прижимался к ним. У

дворца всегда толпились люди. Некоторые из них, застыв в молитвенных позах, часами ждали

появления Живого Бога.

Были здесь больные и нищие. В сторонке, не приближаясь к верующим, надвинув шапку почти на

глаза, чтобы скрыть выпавшие брови, с рыхлым белым лицом сидел прокаженный. Он лениво изредка

гремел железной банкой с камешками, предупреждая правоверных о своем присутствии.

Прокаженный притащился из далеких мест, надеясь на чудо, упрямо веря в это чудо. Ведь достаточно

Живому Богу прикоснуться к нему, как страшная болезнь уйдет, исчезнет навсегда.

Стражники указали прокаженному его место и строго предупредили не двигаться к дворцу. Ага-хан

редко выходил на площадь. Не очень часто принимал он и посетителей.

Махмуд-бек и Адхам видели, как европейцы с планшетами спокойно и решительно проследовали во

дворец. Слуги и стражники низко кланялись чужеземцам. А те даже не обратили на них внимания.

Разговор о картах еще не был окончен. Не все понял Адхам. Для чего и как делаются карты... Поэтому

вновь задал вопрос Махмуд-беку.

- На карте... На большом листе бумаги будет все видно. Какой высоты горы, где проходят дороги, где

живут люди, как называются эти места, - объяснил Махмуд-бек.

- Я видел у «Моррисонов». У инженеров, - сказал Адхам. - Так легче строить дорогу.

- А карты этой местности, - кивнул Махмуд-бек на горы, - пока еще нет. Прежде чем строить дорогу,

нужно сделать карту.

- Ага... - коротко сказал Адхам.

- Без карты, - добавил Махмуд-бек, - мы вдвоем пройдем. Проводник проведет. А войска не пройдут.

Нужна дорога.

- Куда... войска? - удивился Адхам.

- К границе Советов...

Адхам промолчал. Он отвернулся и стал рассматривать толпу людей у дворца Живого Бога. Важные

эти чужеземцы... Как они по-хозяйски вошли во дворец! А верующие, голодные, в лохмотьях, не сводят

глаз с проема дверей. Они будут или сидеть, или толкаться в толпе до тех пор, пока есть в кармане хоть

одна монета. Потом пустятся в долгий обратный путь. В своем поселке, окруженный родственниками,

близкими, соседями, человек перескажет истории о делах Живого Бога, которые он слышал у дворца.

Добавит кое-что от себя, и родится еще одна легенда о могуществе Ага-хана.

Проводник вернулся в караван-сарай, покосился на Адхама и замер.

- Рассказывай... - разрешил Махмуд-бек.

- Как вы приказали, хозяин, - начал проводник, - я разговаривал с японцем.

- Кто он?

- Он давно здесь... Очень давно. Его знал еще мой отец. Японец там, в темноте, кажется молодым. Но

живет давно. Молится Живому Богу. И, наверное, все о нем знает.

- Для чего?

- Он о всех знает, - добавил проводник.

- Для чего? - опять спросил Махмуд-бек.

- Ему все надо знать, - туманно ответил проводник. - Такой он человек.

175

- Обо мне спрашивал?

- Я сам сразу сказал. Как вы учили. Но он все равно спрашивал. А я молчал. Только говорил, что вы

сказали.

- Кто-нибудь бывает здесь из туркестанцев?

- Бывают. На базаре... Приходит узбек из Гульташа.

- Кто такой?

- Его зовут Акбар. Я его тоже знаю.

- Откуда?

- Зна-аю... - уклончиво ответил проводник. - Бывают и другие. От Джанибека.

Юноша опустил голову, стал рассматривать свои стоптанные, порыжевшие сапоги. Врать он не умел.

Наверное; совсем недавно ему довелось ходить к границе. И неведомый Акбар вместе с тихим,

услужливым японцем были причастны к какому-нибудь делу.

- Японец знает Акбара?

- Он всех знает, хозяин... - не поднимая головы, повторил проводник.

Пока не надо продолжать этот разговор. Его следует отложить до более удобного времени.

- Что японец сказал о людях Пулатходжаева?

- Никто не приходил еще, хозяин. А другой дороги нет.

- А вдруг нашли... - улыбнулся Махмуд-бек.

- Нельзя... - серьезно заверил проводник, - Сразу за поселком начинается овринг - навесная дорога

над пропастью. Только здесь можно пройти в Гульташ.

Махмуд-бек промолчал.

- Только здесь, - повторил проводник. - Другие дороги длинные. Много нужно времени.

- Японец не обманывает?

- Не-ет. . - не очень уверенно протянул проводник. - Я дал, как вы приказали, ему деньги.

Он, казалось, успокаивал этим сообщением Махмуд-бека. Но сам, видно, не мог отделаться от

сомнений. Слишком уж старательно рассматривал свои сапоги.