Свет в окне - Елена Катишонок

Второй раз войти в дом оказалось легче. В ожидании мастера она обводила глазами пустую квартиру. На грязном подоконнике сиротливо лежал «Чиполлино». Главное, чтобы этот интеллигентный мастер придумал, как избавиться от запаха сырости: квартира хранила его прочно, как в консервной банке. Привезенный Олегом калорифер она поставила параллельно стенке с пятном и включила на полную мощность.

Пустота все еще выглядела непривычно. Ольга зачем-то выдвинула ящик буфета, где лежала фотография, словно там могло найтись что-то еще. «Разумеется, философию спинозизма нельзя считать прямой экстраполяцией гоббсизма». Открыла нижние створки, где пятнадцать лет назад стоял сервиз, подаренный крестными: стопка блюдечек с кружевными краями, чашки, уютно спящие донышками друг в друга, столовые тарелки. По краям тарелок и блюдец вились мелкие незабудки с переплетающимися стебельками.

Взять с собой сервиз мать не могла при всем желании. «Партия тарелок!» – орал Сержант, грохая об пол одну за другой.

Дзанц! Дзанц!

«Без тарелок, – ты слышишь? – без тарелок нет оркестра!»

Дзанц! Дзанц!..

Уцелел только никогда не используемый соусник, до которого Сержант не дотянулся: начался приступ. Лицо побагровело, на шее вздулись страшные фиолетовые жилы, и он схватился за грудь: не за сердце – за ингалятор в кармане.

Сколько раз астма их спасала… Дзанц, дзанц.

«Разумеется, философию спинозизма нельзя считать прямой экстраполяцией гоббсизма». Ни в коем случае. Пусть земля горит под ногами у тех, кто будет так считать.

Однако мастер, при всей своей интеллигентности, мог бы прийти вовремя.

В этой квартире… Кстати, где люстра? Люстру Олька запомнила с первого раза, когда зашла сюда, в новую «мамину квартиру». Засыпая, она часто разглядывала продолговатые матовые плафоны, похожие на кувшинки. Момент, когда у матери произошла переоценка ценностей и люстра перестала быть «мещанством», Ольке не запомнился; теперь с потолка свисала голая лампочка.

Люстру взяла, фотографию деда оставила.

Почему-то стало интересно, куда делся незабудковый соусник. Разделил судьбу «партии тарелок» или тоже перестал быть «мещанством»?

С тех пор – или независимо от тех пор – Ольга не любила сервизы. Радовалась, если удавалось купить красивую чашку или тарелку, но свекор недавно заметил: «Что это у вас, как в общежитии, нормальной посуды нет?». Тут же вступила Алиса-миротворица: «Скорей бы вы квартиру обменяли. Мы с Коленькой решили подарить вам сервиз». Ольга застыла, но свекровь сияла такой простодушной радостью, что ничего возразить было невозможно. «Пока что это секрет, – продолжала радостно Алиса Ефимовна, – но мы уже решили».

Можно будет поблагодарить и затолкать будущий сервиз куда-нибудь подальше. Или вообще не распаковывать. И, главное, не думать о нем заранее, тем более что это пока только Алисины мечты.

В прихожей пустовало место от громоздкого шкафа, хранителя подпольной литературы. У плинтуса валялась квадратная пуговица. Ольга лениво поддела ее носком туфли. Пуговица отскочила и перевернулась, оказавшись черной фишкой с цифрой «13».

– Мы знакомы, – вслух произнесла Ольга.

Странно прозвучал голос в пустоте. Подняла фишку, еще один кошмар ее детства – вернее, маленький кошмарик – под названием «15».

Кошмарик из серии развивающих игр.

Пластмассовая квадратная черная коробочка умещалась на ладони. Внутри поля в четыре ряда лежали пятнадцать фишек; одно «окошко» оставалось пустым. Оно позволяло передвигать фишки, чтобы разместить их в правильной последовательности.

…В гости зашла Ксения «с подарком для Лялечки». Матери дома не было, зато был отчим, у которого, в свою очередь, нашлась «заначка» – пол-литровая бутылка водки. Ксения расцвела. Пили и разговаривали о чем-то, но прислушивались не к тому, что говорили друг другу, а к своим ощущениям. Однажды в актовом зале в школе Олька видела настройщика пианино за работой, с таким же точно вслушивающимся лицом. Бутылка подходила к концу. Сержант начал тыкать пальцем, двигая фишки, а Ксения повторяла, медленно покачиваясь на стуле: «Для Ляли… подарочек».

На другой день (Олька надеялась, что «подарочек» благополучно забыт) отчим, трезвый и взвинченный, велел составить фишки по порядку. Никакое «мне надо делать уроки» в расчет не принималось.

– Ну?!

Трезвый и злой. Злой, потому что трезвый.

Фишки скользили под ее пальцами в тесной клетке, менялись местами, как в танце: 1–2 – 3–4… Остался последний ряд, она спасена, но «14» влезло перед «13», а дальше стояла «пятнашка» – и пустая клетка.

– Тупица, – удовлетворенно сказал Сержант. – А ну, давай снова!

Она до сих пор помнила свои влажные пальцы.

Проклятая игра заканчивалась одним и тем же рядом: 14–13 – 15, и каждый раз он с удовольствием говорил: «Тупица. Ты тупая, понимаешь? Ты хоть понимаешь, какая ты тупица?» От него противно воняло перегаром. «Еще раз, кому я сказал!»

Можно было взбунтоваться: положить этот «подарочек» на стол, пускай сам тешится.

Что она и сделала, но только один раз. Поразила радость, вспыхнувшая в маленьких злых глазах, и Олька с опозданием поняла: только этого он и ждал – протеста.

Ухо долго оставалось красным и болело. Так и пошла за Лешкой в садик, с полыхающим опухшим ухом.

Это вам не спинозизм и даже не гоббсизм.

Она распахнула окно, чтобы впустить летний воздух. Несмотря на включенный калорифер, в квартире было холодно.

Как всегда. Здесь всегда было холодно.

Мастер появился в половине восьмого. Внешне напоминал он скорее научного работника, чем работягу, тетя Тоня была права. Серый костюм, рубашка, галстук; ироничное лицо с маленькими светлыми усиками. Представился Володей, виновато улыбнулся: «Не мог раньше, извините». Руки, Ольга заметила, тоже не соответствовали стандартному облику маляра: аккуратные, с чистыми ногтями.

Деловито осмотревшись, Володя спросил:

– Вы тут жить собираетесь или как?

И добавил, опередив Ольгино «нет!»:

– Я почему спрашиваю. Потому что, если жить, то надо всю сантехнику менять, там в туалете стояк вроде нормальный, я посмотрел… Я почему спрашиваю, дорого потому что. Доставать надо; это не проблема, я на стройке договорюсь, но дешево не получится.

Руки у него оказались очень сильными и ловкими. Легко содрал старый войлок, окаймлявший дверь кладовки, заглянул внутрь. Продолжал говорить, наполовину скрывшись за дверью:

– …потому что если сдавать собираетесь, то это все равно что для себя, чтобы претензий не было. А если менять, то новые жильцы переделают по-своему, тогда и рамы можно старые оставить. Зашпаклюю аккуратненько, покрашу; классно получится. Шпингалеты новые поставлю, дверные ручки… чтобы в одном стиле. На лампу плафон, а то что ж это, как в парадном.

Ольга показала стенку с пятном. Володя глубоко завел палец под шелушащуюся краску и долго отряхивал руки.

– Стенка проблемная, конечно. Зависит, какая там штукатурка. Калорифер оставьте на ночь, я завтра взгляну, как она сохнет.

– Это не опасно?

Он снисходительно улыбнулся:

– Масляный обогреватель безопасен. Боитесь, так не ставьте на максимум, и все дела.

Спустя минут десять углубленной ремонтной беседы Ольга решилась, наконец, спросить об оплате.

– Работа сто пятьдесят, вместе с краской и белилами. А вот унитаз и раковина, с кранами там… это отдельно. Вы хотите новые, да?

– Старые вроде есть, – усмехнулась Ольга.

– Я почему спрашиваю, чтобы прикинуть… Плюс арматура. Как ни крути, меньше полтинника не получится: доставать надо. Так что все вместе двести. Плафончик я не считаю, у меня лишний есть.

Ольга опасалась, что, если ремонтная эпопея будет такой же подробной, как этот разговор, то она растянется на месяцы, но интеллигентный Володя обещал управиться «недели за три» и об авансе не заикнулся.

Она медленно шла по улице. С того февральского вечера многое изменилось. На газонах зеленела ровная густая трава. Проезд, у которого висел знак «ОСТОРОЖНО АВТО», был перекрыт забором, да и знака больше нет. Пустырь обещал стать сквером, а пока превратился в зеленый лоскут, косо перерезанный асфальтированной дорожкой. Окошко ларька «Прием стеклотары» заколочено досками. Если убрать табличку с названием улицы и не смотреть на дом, то легко представить, что находишься вовсе не здесь.

Только эта квартира никогда меня не отпустит.

Все; теперь на три недели, по крайней мере, можно забыть о ней и заняться философией. «Разумеется, философию спинозизма нельзя считать прямой экстраполяцией гоббсизма».

Вот привязалась фразочка!..

Английский Ольга сдала легко. Набор разговорных тем – «топиков» – не представлял собой ничего интересного, хотя давал пищу для ума, как и с кем можно было бы вести непринужденную беседу на тему «Дружба Маркса и Энгельса». При этом потягивать какой-нибудь там «мартини». Какое отношение этот захватывающий сюжет имеет к технологии геологоразведки? Да никакого; «топики» одни и те же для всех специальностей. Как и «Достопримечательности Лондона»: очень актуально знать, где расположен Букингемский дворец, справа или слева от Вестминстерского аббатства, и далеко ли Тауэр от Британского музея. Почему-то не упоминается знаменитый Лондонский мост – наверное, составители не читали «Принца и нищего»; зато есть теплая фраза: «Лондонцы очень любят свой город». Знали бы эти составители, что лондонцы не только свой город любят. В школьном учебнике жила образцовая лондонская семья, регулярно посещавшая столицу нашей Родины Москву. Тогда Ольке не приходило в голову, почему бы этим фанатам не попросить политического убежища… Ладно; сдала – и все. Предстояла философия, потом – страшно подумать – защита. В промежутке – обмен. И чтобы новая квартира находилась как можно дальше отсюда, от этой улицы и этого дома. Если нельзя на другой планете, то хотя бы в другом районе.