Цикличность - Виктор Новоселов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Если тебя мучала совесть, то знай, ты сделал все так, как должен был. – Сказал Веллес.
– Я не понимаю. – Я схватился за голову.
– Тебе и не надо понимать. Ты скоро станешь счастливым отцом. Проживешь жизнь, о которой многие не могут и мечтать. Ты проживешь ее бок о бок с той, что полюбила в тебе человека, скрытого под оболочкой чудотворца. С той, которую ты любишь сам. А потом для тебя все закончится. – Сказал неизвестный третий голос.
– А ребенок! Моя дочка! Что с ней произойдет?
– Этого ты не сможешь изменить. – Сказал голос Веллеса.
– Никто не сможет этого изменить. – Вторил ему голос Роккара.
Я ошарашено смотрел по сторонам. А Равия… Вернее Мирра вновь начала тихонько плакать.
43. Лисия
3 год новой эры. К югу от Терриала.
И где это Джесс столько пятен на портки насажал? Уже минут пятнадцать тру на доске эти его дурацкие штанцы, а все попусту. По ягоды, небось, в лес ходил с пацанами. Опять. Вот дураки маленькие. Вроде как и старший из моих, а мозгов как у малышки, что в люльке спит. Сколько детишек уже сгинули в лесах? Сколько слез уже пролито мамашами? Вот только почто им, сорванцам, тревоги матери?
Хотя, кого мне корить? Сама такая же была. Когда брата моего старшего увезли в Столицу, мне особо терять уже нечего было. Думала, вообще убьют. А тут, вдруг, ко мне тот страшный мужик подошел, что брата забрал, и дал узелок с хлебом да копченостям. Затем мешочек с деньгами выдал. А на прощание коснулся меня посохом, отчего из груди тут же вода вышла прямо на землю. Старик только улыбнулся, да уехал вместе с братиком в Столицу. Даже попрощаться не дал.
Его наемники мне еще бумажку какую-то сунули, велели к солдатам идти. Ага, конечно!? Стирать, кормить, иногда ублажать. Нет уж, увольте, такой чести мне не надо.
И осталась я посреди Терриала совсем одна, без брата, без надежды и без шансов на выживание. Уж лучше бы убили. Правду говорю. Стояла я около нашего покошенного дома, смотрела вслед повозке, на которой брата везли, и думала, как же мне теперь так умереть, чтобы больно не было.
Той зимой пришлось многое мне пережить и увидеть. Когда Джесс в лапы «белых» попал, некому стало еду в дом приносить. Да и одежду всегда Джесс где-то выменивал, я и не знала у кого. Сама по городу я боялась ходить. Мало этого, так еще и солдаты к зиме абсолютно озверели. Стали насиловать, грабить и убивать с удвоенным рвением. После зимних торжеств уже даже трупы перестали на кладбище оттаскивать. Вот так прям и валялись люди на мостовой. Из-за холода не пахло от них, лежали, как живые, смотрели открытыми глазами куда-то в небо.
И вот, почему-то, не смогла я просто умереть, хоть и хотела. Приходилось крутиться. Жизнь не мила была дурочке маленькой. Посему и куролесила, как могла. Таскала еду прямо у стражников из под носа. Задирала их, а потом заманивала на тонкий лед и в таком духе. А что мне еще делать? Умирать-то мое тело отказывалось. Причем долго еще отказывалось. Тут зиму пережила с трудом, дальше немного проще стало. Притерлась.
Однажды, уже пару лет опосля того момента, как Джесса увезли, обнаглела я окончательно и забралась в дом, где столичные солдаты заночевали, еды набрать. И тут вижу, глаза на меня смотрят откуда-то из угла. Подошла, а это девочка маленькая. Намного младше меня. Не тронули ее, козлы эти столичные, не успели. Но напугали крепко. Насмотрелась она тут, небось, всякого. Я ее взяла за руку и на улицу потащила. Малышка и не сопротивлялась. Я на нее только какое-то грязное одеяльце накинула, чтобы та не замерзла. Ведь на ребенке лишь платьице было домашнее и больше ничего. Только вывела я ее на мороз, она развернулась, и начала мне пальчиком на дом показывать, и ничего не говорила при этом.
Я сразу поняла, что малышка дар речи потеряла. В этом проклятом городе такое можно увидеть, что не только речь отнимется. И я тихонько спросила:
– Папа?
Девочка молча отрицательно покачала головой.
– Мама?
Девочка снова мотнула головой.
– Сестра?
Девочка энергично кивала головой. Мне тогда самой лет отроду было совсем чуть-чуть, а я уже догадалась, что с ее сестренкой произошло. Но, зачем-то, все равно поперлась назад в дом. Пробралась тихонько на второй этаж, и увидела ровно то, что ожидала. А мрази эти, после всего, что натворили, перепились и здесь же спать и завалились.
И тут злоба меня одолела невероятная. Вижу, камин скоты затопили. Холодно им видать стало. Подошла, разворошила тихонько угли, да выворотила прямо на пол две большие головешки. Подцепила кочергой, оттащила их к лестнице, раздула докрасна, да убежала.
Пожар был знатный. Вся эта погань столичная переполошилась. Искали тех, кто поджег. А уже через неделю сгорел еще один дом с упившимися до чертиков солдатами. А потом еще один. И еще…
Дура-девка, не понимала я, чем это закончится. Я себя мнила защитницей и славным воином. У меня как раз то время наступило, когда девочка в девушку превращается. Вот и понесла меня нелегкая на приключения. Мстила за немую девочку, за Джесса, за папу и маму, за сестер, за братьев. Та девочка так, кстати, и не заговорила. По сей день она не проронила ни слова. Я ее и так понимаю. С мужем они жестами разговаривают. А остальные в деревне ее дурной считают. Ну и пусть считают, идиоты.
А тем временем в городе молва пошла о неких мятежниках, которые столичных солдат жгут. В это верили столичные войска. А самое страшное, что в это поверили и жители. И поднялась той зимой новая волна народного гнева.
Не хочу вспоминать все, что нам пришлось пережить. Мне и так каждую ночь все это вспоминается. И то, как я свою честь за двух ободранных кур отдала. И то, как в лютый мороз нам пришлось разделывать тело молоденького солдата, чтобы потом его съесть.
Страшное время.
Удалось нам с девочкой в тут пору бежать из города. Повезло, ведь тогда как раз в город приехали чудотворцы. Снова пришли всех убивать. Не могли, козлы, все сразу качественно сделать, наслаждались видать нашими муками.
Прибились мы к одной деревеньке на юге. Там, первое время, все нас за ворота выкидывали. Один только мальчик принял к себе. У него тоже никого не осталось, война оставила ему только землю, да парализованного деда, что лишь стонал и плакал. Я взялась за хозяйство. Моя названная сестренка подвязалась ухаживать за дедом. Сестру я называла Люми. Так имя ей и