Союз нерушимый... - Михаил Каштанов

Мысли стремительно мелькали в перегруженном мозгу, а руки уже выполняли свою работу.

— Соколы, слушать меня. Выходим за облака индивидуально. Курс 270. Начали!

Самолет послушно полез вверх. Четыре тысячи метров — облака. Пять тысяч — облака. Только на шести с половиной муть и болтанка прекратились, и вместе с обжигающе холодным воздухом в кабину ворвалось солнце.

Совершая небольшие крены вправо и влево, Родин огляделся в поисках своих ведомых. Где все?! Но вот чуть слева из облаков выскочил один самолет, следом за ним, совсем рядом, второй, третий. Еще несколько напряженных секунд ожидания. Все.

-Молодцы парни. Пристраивайтесь. Курс прежний. Скорость 350.

Вот теперь можно и с кораблем связаться.

Почти десять минут ушло на то, чтобы объяснить Левченко и операторам РЛС, что от них требуется. А требовалось, по будущим временам, всего ничего — обеспечить наведение и вывести самолеты на посадочную глиссаду. Вроде бы все просто. Вот только никто и никогда такого еще не осуществлял. А с другой стороны — выхода нет. И ведь получилось! Вышли в район расположения бригады. Пробили облака. Под четким контролем постов РЛС вышли к авианосцу. Ну а дальше, уже дело техники. Оставалось всего ничего — посадить самолеты на такую узкую, с высоты, палубу авианосца в условиях шторма. Сели все. Только у старшего лейтенанта Осадчего подломилась стойка шасси. Но крюк зацепился надежно, и машину просто развернуло поперек полосы. Машину тут же, как муравьи облепили техники и буквально на руках оттащили к подъемнику. Вот собственно и все. Можно сказать — счастливый конец. Хотя, пожалуй, правильнее будет назвать это — счастливым началом. Почему началом? Да потому, что только сейчас авианосец и его команда стали становится для летчиков родным домом и семьёй.

Северное лето оно длинное. Не по количеству месяцев, а по продолжительности светового дня. И использовать это время Родин старался на всю катушку. Да и не только он, судя по тому, что никаких лимитов на ГСМ, боеприпасы и запчасти для их полка как бы и не существовало. Народ почернел, осунулся. От яростного северного солнца и ветра лица у летчиков были красные, а кожа постоянно шелушилась. Но никто не пищал и не жаловался. Летчики рвались в небо. А моряки в море.

В июле состоялся первый выход ТАБ в море в полном составе. Линкор 'Адмирал Ушаков'. Тяжелые крейсера — 'Киев', 'Минск' и 'Москва'. Два лидера 'Двина' и 'Нева' — каждый во главе отряда из пяти эсминце. Ну и всевозможные суда сопровождения — танкер, госпитальное, два транспорта с боеприпасами и т.д. Далеко по курсу бригады и на флангах, выставив из воды только трубы шнорхелей, располагались шесть подводных лодок. Соединение до сих пор не виданное в этих водах. А ведь это была только часть стремительно развивающего Северного флота. Впервые после позора Цусимы и бестолкового использования флота в Первую мировую войну, Россия готовилась не просто выйти в океан, но и биться на его просторах с любым противником.

И дело было даже не в количестве кораблей. В относительно короткий срок, за какие-то десять лет, удалось сделать невероятное — вырваться в кораблестроении впереди планеты всей. Родин не зря большую часть своей службы провел в авиации флота. Реалии знал не только понаслышке. Сумели бы мы построить такой флот сами? ТАКОЙ, скорее всего, нет. Был бы другой. Но обязательно был. Но ведь глупо, даже преступно отказываться от возможности использовать опыт других, если сам отстаешь. И советские корабелы, инженеры, конструкторы — использовали опыт Германии, Италии и Японии сполна. Ну, а по возможности, прихватить кое какие разработки 'вероятного противника' — сам Бог велел. Вот и появились на свет корабли, не имевшие аналогов в мире. Слишком дорогие и совершенные, чтобы простаивать у стенки. Слишком дорогие и совершенные, чтобы дать им устареть. Это был тот меч, который не может долго находится в ножнах.

Сергей никогда не увлекался экономикой, тем более таким её специфическим разделом, как военная экономика, но то, что строительство такого флота потребовало от страны невероятного напряжения, которое она может долго не выдержать, понимал прекрасно. Значит, скоро начнется. И начнется далеко не так, как представляют это себе там, за проливами и океанами. Владыки морей! А вот хрен вам, а не владычество! Кончается ваше время — время лжи и торгашества. Скоро будет праздник не только на нашей улице, но и в НАШЕМ океане!

Но как не хочется воевать!

Ближнее Подмосковье.

-Как же не хочется начинать эту войну! Арсений, если бы только знал, как же всё это нам мешает. Я всё понимаю. По-другому нельзя. Нам просто не дадут жить так, как мы хотим. Но...

Сталин ходил по комнате из угла в угол. Даже не ходил — метался. В кулаке зажата давно погасшая и забытая трубка. Плечи ссутулились. И не скажешь, что всего час назад он проводил очередное заседание правительства, как всегда спокойный, уверенный, собранный. Вождь, привыкший отвечать за свои решения и за все, что происходит в стране.

Фрунзе сидел за небольшим столом. Потихоньку пил чай и внимательно следил глазами за метавшимся по кабинету Сталиным. Ни какой реакции на слова Сталина от него сейчас не требовалось. Сталину нужно было просто выговориться. Возможно, еще раз убедить себя, что всё, что они делают — правильно. Всё, к чему готовились эти годы — неизбежное зло. Испытание для страны и для них, через которое необходимо пройти, иначе никакого завтра может и не быть. Всё уже было решено, взвешено и отмеряно неоднократно. Но, последнее слово оставалось за ним, за Сталиным.

Сталин неожиданно остановился, повернулся к Фрунзе.

-Ты ведь знаешь, чего нам стоила вся эта программа перевооружения армии и флота. Если бы мы могли направить все эти силы и средства на нужды страны, мы бы уже перегнали по уровню жизни все эти Европы и Америки. Ты знаешь, когда я окончательно понял, что другого пути нет? Когда президентом в Соединенных Штатах стал Рузвельт. Тогда стало ясно, что они сделали ставку на мировую экспансию. И основной силой проводящую эту экспансию станут именно Штаты. Они испугались того, что и мы и Германия и Япония стали им практически неподконтрольны! И они решили, пока не поздно, нас уничтожить, и не просто уничтожить, а заработать на нашей крови очередные миллиарды. Им не нужно мирное сосуществование, ведь тогда они не смогут безнаказанно воровать, им необходима единоличная власть над миром. А мы этого не допустим. Не допустим.

Сталин, наконец, сел на ожидавший его стул. С некоторым удивлением посмотрел на мешавшую ему трубку. Аккуратно положил её на стол и вдруг неожиданно усмехнулся, словно разом сбросив напряжение.