Эдера 2 - Операй

— О, синьор, если бы вы знали, какие сыновьи чувства я питаю к вам,— не унимался Джузеппе, несмотря на то, что «сын» был всего на пять лет моложе «отца».

Отторино сделал вид, что не расслышал этой фразы Джузеппе.

— Так вот: на эту игру, в которой я предложу тебе быть моим партнером, — Отторино неожиданно перешел на терминологию, более близкую и понятную собеседнику, — временным, как ты понимаешь, партнером, на эту игру, Джузеппе, я поставил многое, очень многое... Если, конечно, не все, — он неожиданно понизил голос. — Если проиграю я, проиграешь и ты. Но если выиграю... Я озолочу тебя, но ты сразу же уедешь куда-нибудь подальше — желательно в Соединенные Штаты или Латинскую Америку. И чтобы глаза мои тебя тут больше не видели...

Сдержанно улыбнувшись, Росси произнес, не глядя на графа:

— Я понимаю...

— Ты согласен? — поинтересовался дель Веспиньяни, посмотрев на Росси пристальным, испытывающим, но в то же время — ненавидящим взглядом.

Тот кивнул.

— Да, синьор...

— Тогда поговорим более конкретно...

— Я слушаю...

И Отторино, склонясь над столом, принялся излагать свой план, а также роль в замыслах его, дель Веспиньяни Джузеппе Росси...

Тюремная камера, в которой содержался Андреа, как уже было сказано, несколько отличалась от других камер, и не только относительным комфортом, отсутствием решетки и телевизором: мебель, привинченная к полу, радовала глаз округлостью форм, чтобы нельзя было пораниться об углы; стены, выкрашенные в белый цвет, были обиты пробкой — такой ненавязчивый интерьер обычно бывает в камерах, где содержатся очень опасные преступники, от которых можно ожидать чего угодно...

Андреа не заметил, как заснул. На этот раз он проснулся не сам — его разбудил скрежет давно не смазанной металлической двери. Он оторвал голову от подушки — в камеру вошел надзиратель — не тот, с которым он беседовал несколько часов назад, а другой — усатый, смуглый южанин с нашивками капрала.

— Синьор Альберто Барцини?

Андреа с удивлением осмотрелся по сторонам — оказывается, тут кроме него был еще какой-то заключенный, некто Барцини.

А он и не заметил.

Утром, когда надзиратель назвал его Барцини, Андреа не придал этому обстоятельству должного значения — он подумал, что тот просто оговорился.

Еще бы — такая огромная тюрьма, столько заключенных, и меняются они, наверняка, довольно часто — ведь тюрьма-то предварительная...

Осмотревшись и не найдя тут никого, Андреа подумал, что надзиратель просто перепутал камеру.

Однако тот, подойдя поближе, произнес официальным голосом:

— Синьор Альберто Барцини, с вами хочет поговорить следователь, синьор Давиде Гвадонини.

Поднявшись с кровати, Андреа виновато посмотрел на надзирателя.

— Простите, но вы ошиблись... Вы ошиблись, синьор карабинер...

— То есть?

— Вы ко мне обращаетесь? — на всякий случай осведомился Андреа.

Надзиратель усмехнулся.

— А то к кому же еще? Это камера одиночная, и кроме вас, синьор Барцини, тут никого нет...

— Моя фамилия — Давила, и зовут меня — Андреа.

А синьор Барцини, видимо, в другой камере...

Надзиратель ухмыльнулся.

— Не валяйте дурака, синьор Барцини. Вы прекрасно известны на Сицилии...

— Простите, но я в Палермо, да и вообще на Сицилии — первый раз в жизни.

— Это вы объясните следователю Гвадонини. А теперь — пойдемте.

— Куда?

— К следователю. Кстати, можете использовать свое право: можете отвечать на вопросы, поставленные вам устно или письменно, по вашему усмотрению, можете не отвечать на них вовсе, если найдете, что они могут повредить вам, можете, как я уже сказал, потребовать адвоката... Как жаль, что ваш личный адвокат, синьор Галли, тоже арестован! — притворно засокрушался надзиратель.— А то он бы вам наверняка бы помог»

— Какой еще синьор Галли? — Андреа вопросительно посмотрел на капрала.

— А то вы не знаете...

Андреа, недоумевая, встал, быстро оделся и пошел вслед за надзирателем...

«Нет, тут наверняка какая-то ошибка, — думал Андреа, глядя в широкую спину капрала, — наверняка меня приняли не за того, а за какого-то преступника... Альберто Барцини. Иначе — как бы я оказался тут, в тюрьме?.. Это даже хорошо, что сейчас меня вызвали к следователю. Уж он-то быстро во всем разберется и выпустит меня...»

Уже подходя к двери, за которой был кабинет следователя, синьора Гвадонини, он почему-то вспомнил о Росси и тут же подумал: «Интересно, а его тоже арестовали, как и меня? Если да — то за что?.. Если так, то оно, может быть, и к лучшему — Росси наверняка подтвердит, что это — не более, чем просто досадное недоразумение, и меня отпустят. Жаль только, что в Ливорно я буду не раньше вечера...»

Надзиратель толкнул тяжелую дубовую дверь, и Андреа очутился в кабинете следователя...

ГЛАВА 18

Отторино чувствовал в себе уверенность человека, который после долгих и мучительных раздумий и колебаний наконец-то приготовился совершить поступок, способный изменить всю его жизнь.

Теперь, когда путей к отступлению не было, когда все мосты были сожжены, ему оставалось только одно — попытаться как-то использовать редкостную изворотливость и сметливость Джузеппе Росси, попытаться повернуть ход событий себе на пользу...

Теперь его, пожалуй, уже ничто и никто не мог остановить...

Да, конечно же, в глубине души он прекрасно осознавал, что тысячу, миллион раз неправ, он прекрасно понимал, что совершает нечто чудовищное, что когда-нибудь уронит его не только в глазах окружающих (о реакции Эдеры он пока не думал), но и в своих собственных.

Понимал — но ничего с собой не мог сделать.

Он, по выражению Клаудио, действительно был обуян страстью — всепоглощающей и роковой...

Посмотрев на Росси, он начал так:

— Короче говоря, давай играть в открытую. Ты ведь согласен?

— Конечно!

— Я тоже... Тем более, что в таких случаях тебе не придется применять крапленые карты... Я-то знаю, что ты на руку нечист,— произнес