Мозес - Константин Маркович Поповский

– Допустим, – согласился доктор.

– Возможно, это значит, что он просто забыл помыться сам, хотя я и не уверена в том, что он вообще знает, что такое мыло, – добавила Хильда.

– Это значит, что он просто грязный ублюдок, вот что, – сказал Допельстоун.

– Пожалуй, это уже лишнее, – неодобрительно покачал головой доктор. – А что вы скажите, Олаф?

– Мне кажется, я согласен с господином Допельстоуном. Это просто хулиганство. Умные и серьезные люди собрались, чтобы обсудить важные проблемы, которые касаются судеб всего мира, а вместо благодарности в них просто взяли и швырнули куском грязи.

– При чем здесь – швырнули куском грязи? – возразил Иезекииль. – Это было послание. И если ты не трус, то на него следовало бы ответить, а не прикрываться кучей полиции. Тебе просто завидно, что находятся люди, которые мочатся не на беззащитную Джоконду, а на старых пердунов, решивших, будто им известно, как надо жить всем остальным.

– Слова, – протянул Олаф.

– Вы сказали «послание», Иезекииль, – сказал доктор. – И кому же оно, если это не секрет?

– Во всяком случае, не тем придуркам, которые собрались в Давосе, – ответил Иезекииль. – Что с них взять? Я думаю, что это послание направлено Богу.

Олаф презрительно рассмеялся.

Хильда тоже презрительно хмыкнула и посмотрела на Олафа.

– Небесам, – твердо пояснил Иезекииль, показывая указательным пальцем на потолок.

– Значит, по-вашему, получается, что Бог не в курсе? – спросил доктор Аппель.

– Помилуйте, но это разные вещи, – Иезекииль сделал удивленное лицо. – Одно дело знать, а совсем другое получить об этом письмо. Например, вы можете знать, что у вас не заплачены налоги, но когда к вам приходит письмо из налоговой полиции, то это, согласитесь, уже совсем другое дело.

– Бога нельзя принудить никакими письмами, – отчеканила Хильда.

– Где-то я это уже читал, – Иезекииль не сдавался. – Только как же тогда быть с молитвой? Разве неправильно будет сказать, что когда мы молимся, то посылаем Всевышнему письма, которые Он читает, чтобы потом нам ответить?

– Или не ответить, – сказал Габриэль.

– Или не ответить, – согласился Допельстоун.

– Или ответить так, что мы потом сильно пожалеем, что молились, – добавил Амос.

– Все-таки молитва больше похожа на телеграмму, чем на письмо, – подал голос Габриэль.

– Какая разница, – сказала Хильда. – В конце концов, главное, чтобы оно дошло.

– Что касается писем, телеграмм и всего такого, то я хочу еще раз вернуться к Крузу, – Иезекииль решил воспользоваться короткой паузой. – Мне кажется, это будет интересно всем присутствующим. Представьте себе, что однажды я написал ему большое письмо. И что вы думаете? Он мне даже не ответил. Ну, не гаденыш ли он после этого?

– Ты бы еще написали письмо Президенту, – сказал Олаф.

– Спасибо за совет. – Тем более что я уже писал ему. И не один раз. Только он мне тоже ничего не ответил.

– Интересно, что же вы ему написали, – заинтересовался доктор. – Поделитесь с нами, если, конечно, это не секрет.

– Какой там секрет, Господи. Я написал ему, что всякий раз, когда Круз Билингва поет про Какавеку, я представляю себе, как наш Путеводитель скрывается за дверью сортира с последним номером «Плейбоя» в руках.

– Фи, – фыркнула Хильда.

– И ничего не «фи». Я только хотел сказать, что прежде, чем учить других, неплохо было бы самому заглянуть в зеркало.

– Действительно, странно, что он вам не ответил, – сказал доктор Аппель задумчиво.

Олаф захихикал.

– Я сам удивляюсь. Ведь, казалось бы, просто сядь и напиши ответ, так ведь нет, не дождешься. Мне кажется, в этом есть какое-то неуважение к своим избирателям.

Сидевший рядом с Иезекиилем Амос вопросительно указал на него пальцем.

– Боже сохрани, – сказал Иезекииль. – Я что, похож на идиота?

– Послушайте, – не выдержал, наконец, доктор. – Мне показалось, что мы сейчас обсуждаем афоризм Какавеки «Мир воняет». Я не ошибся?

– Нет, – сказал Амос. – А что же еще?

– Тогда давайте все-таки вернемся к нашей теме.

– Давайте. Хотя я и не уверен, что мы от нее отошли.

– А разве нет? Мне кажется, что мы к ней еще даже не приблизились.

– Зато мы поговорили о письмах, – возразил Амос. – Кто, кому и когда писал.

– Ну и при чем здесь Филипп Какавека? – сказал доктор, вздыхая.

– Да вроде как не причем, – согласился Амос.

– Хорошо, – сказал Аппель, сдаваясь. – Хотите говорить о письмах, говорите о письмах… Кто-нибудь еще хочет рассказать, кому он писал?

Сразу поднялось несколько рук.

– Похоже, эпистолярный жанр среди присутствующих переживает период расцвета, – попытался пошутить Аппель. – Ну и куда вы писали? Руссо?

– Лично я писал министру культуры, – сказал Руссо, с шумом двигаясь вместе со стулом по направлению к доктору.

– Ради Бога – доктор выставил вперед ладони. – Оставайтесь, пожалуйста, на своем месте… И о чем же вы ему писали, дорогой мой?

– Я писал ему, что для повышения культурного уровня было бы желательно в общественных туалетах держать дешевые издания классической литературы.

На несколько мгновений в аудитории повисло недоуменное молчание. Потом кто-то захихикал.

– Прекрасная мысль, – бодро сказал доктор Аппель. – Значит, для повышения культурного уровня, вот для чего?.. Мне кажется, в этом что-то есть.

– Определенно, – согласился Амос.

Хихиканье стало громче.

– Нет, в самом деле, – продолжал доктор, оглядывая присутствующих. – Приходишь в общественный туалет и вместо того, чтобы проводить там время практически впустую – читаешь Шиллера или Кафку.

– Или Лонгфелло, – добавил Руссо.

– Да, – согласился доктор. – Или Лонгфелло.

– Зачем же книжки, – сказал Руссо. – Можно было бы сделать гораздо проще, просто печатать текст на туалетной бумаге.

– Еще одна прекрасная мысль. Кто-нибудь хочет высказаться?.. Габриэль? Вы у нас сегодня почему-то совсем перестали подавать признаки жизни.

– Однажды я написал письмо своему отцу, – мрачно сообщил Габриэль и умолк.

– И? – спросил доктор.

– Наверное, это было глупо, потому что к тому времени, как я собрался ему написать, он уже умер, – сказал Габриэль со вздохом. – Но я все-таки написал ему, потому что у меня не было тогда другого выхода.

– Вы написали письмо своему умершему отцу? – переспросил доктор.

– Да, – кивнул Габриэль. – Я написал ему, что если он не поможет мне выпутаться из долгов, то мы все пойдем по миру – и я, и старший брат, и младшая сестренка. Я ведь был тогда единственным кормильцем в семье.

– И что, он тебе ответил? – неуверенно спросил Амос.

– Он обещал мне помочь.

– Вы хотите сказать, что он прислал вам письмо? – решил все-таки уточнить доктор.

– Письмо? Зачем письмо? Он в жизни своей не держал в руке ничего письменного. Нет, он пришел ко мне во сне сам.

– Габриэль, – сказал Иеремия.

– Говорю тебе, что он пришел ко мне во сне, – упрямо повторил Габриэль. – Можете не верить, если хотите. Он пришел ко мне во сне и всю ночь орал, что я не слушался его в детстве, поэтому вырос таким болваном, а потом даже попытался выдрать меня ремнем.

– Надеюсь, ему это не удалось? – хмыкнул Амос.

– Еще как удалось. Не было случая, чтобы ему когда-нибудь это не удавалось.

– И что же потом? – осторожно спросил доктор.

– Потом? – горько усмехнулся Габриэль. – В том-то все и дело. Почти сразу после