Мозес - Константин Маркович Поповский

– Да, – кивнул Исайя. – Этот самый.

– На котором мы сидим, ожидая… Да?

– Да, – Исайя погладил край сидения. На спинке стула еще болталась какая-то таможенная квитанция.

– Мы и так его ждем, – сказал Иезекииль, намереваясь задать новоприбывшему хорошенькую трепку. – И при этом – без всяких там стульев. Что это за глупые фантазии, хотел бы я знать!.. Стул!

– Вам только так кажется, что вы его ожидаете, – Исайя улыбнулся, словно подтверждая этой улыбкой правоту сказанного. – Только кажется, – повторил он голосом, полным доброжелательного превосходства.

Улыбка его вновь расцвела, словно куст роз из диснеевского мультфильма.

– Что значит, кажется? – не понял Иезекииль, почувствовав что-то похожее на тревогу от прозвучавшей в этих словах снисходительности.

– Вот именно, – поддержал его Амос. – Если кому-то и кажется, то уж, во всяком случае, не нам.

– Кажется, это когда вы думаете, что Всевышний вас любит в тот самый момент, когда Он на вас мочится, – сказал Исайя и почему-то показал указательным пальцем на небо, словно опасаясь, что его собеседники забыли, где оно находится. Амос и Иезекииль проследили взглядом за невидимой траекторией начертанной этим пальцем и, переглянувшись, молча сошлись на том, что сказанное, пожалуй, характеризует сказавшего с лучшей стороны, чем они ожидали. Придя к этому выводу, они приготовились выслушать все, что он собирался им поведать.

– Это очень просто, – продолжал Исайя, останавливаясь позади своего драгоценного стула и положив ладони на его спинку. – Когда вы утром встаете и идете, чтобы приготовить свой завтрак, вы не ждете никого, кроме этого вашего завтрака, потому что вы хотите есть и вам пора на работу. И поэтому, как бы вы ни хотели, вы не можете сказать, что вы ожидаете в это время Машиаха, потому что на самом деле в голове у вас тогда можно найти один только этот завтрак и ничего больше. То же самое происходит, когда вы заняты какой-нибудь работой, воспитанием детей, чтением или разговорами с друзьями, соседями и родственниками. Когда вы болеете или занимаетесь любовью. Когда вы спите. Когда вы моетесь или чистите зубы. Все что вы делаете, может быть чем угодно, но только не ожиданием Машиаха. И не надо успокаивать себя тем, что у вас просто нет другого времени, чтобы ждать его. Потому что время на это есть всегда, стоит только захотеть, чтобы оно пришло. В конце концов, это как молитва. Ты ведь находишь время для молитвы, Амос? Тогда почему ты не можешь найти его для того, кого обещал нам рано или поздно Всемогущий?.. Машиах потому и не торопится, что мы, по сути дела, давно уже не ждем его, а только делаем вид. Мы гуляем, работаем, воспитываем детей, умираем и думаем, что если время идет, то тем самым оно приближает его приход, неважно – хотим мы того или нет. А на самом деле, он приближается только тогда, когда мы его ждем. Зачем ему, подумайте, приходить туда, где ждут чего угодно, но только не его?

Молчание, которое последовало за краткой речью Исайи, можно было сравнить с капитуляцией попавшей в окружение армии, поспешно бросающей технику, оружие и замирающей в ожидании той минуты, когда победитель продиктует условия сдачи.

Да, Мозес, да. Все было именно так, милый. Потому что, в конце концов, все, что нам следовало делать, это вот так вот просто сидеть и ждать, хотя бы только раз или два в неделю, чувствуя, как время начинает течь правильно и целенаправленно, так что его движение, наконец, обретает смысл, а его исход обещает теперь только одно – долгожданный приход Машиаха.

Ожидание, больше похожее на неторопливый разговор, который ты ведешь сам с собой, не надеясь услышать что-то новое.

– Кажется, это стоит того, чтобы об этом подумать, – проворчал Иезекииль, пытаясь понять смысл бродившей по лицу Исайи улыбки.

– Конечно, – сказал Исайя и вновь улыбнулся.

– А можно нам тоже иногда сидеть на твоем стуле? – спросил Амос и, получив утвердительный ответ, немедленно уселся на стул, оттеснив от него Исайю, впрочем, сохраняя при этом на лице выражение, которое свидетельствовало – он прекрасно понимает, что несмотря ни на что, на свете все-таки еще встречаются вещи, которые следует делать серьезно.

К вящей славе порядка, сэр.

Ибо, прежде чем наступить божественному хаосу и беспорядку, неизбежно следовало пройти через порядок, – как проходят сквозь любовь, ненависть или смерть. Именно так и звучала эта нелепая истина.

Пройти через порядок, сэр.

Порядок смертей и рождений, чистки зубов и расписаний автобуса, порядок встреч и расставаний, дней, часов и лет. Словно билет, который давал тебе право сесть на автобус, везущий тебя до конечной остановки, которая называлась Царством Божьим или Царством Небесным, Раем, Миром свободы или Новым Иерусалимом, Последним Приютом или как-нибудь там еще – в зависимости от того, откуда тебе приходилось на это смотреть.

Он вдруг вспомнил, во что превращалась эта аккуратная постель после того, как закончив приводить в порядок этот маленький мир на третьем этаже, она, наконец, благоволила обратить внимание на Давида. Во что вообще превращалась эта комната после хрипов, стонов и бессвязных слов, когда, наконец, оторвавшись друг от друга можно было увидеть весь этот лежавший вокруг разрушенный порядок – смятую простыню, упавшие на пол подушки, опрокинутую на ковер лампу, перевернутую пепельницу, – мир, обретавший вдруг, неведомо почему, какую-то загадочную истинность, какое-то понятное без слов правдоподобие, что, конечно, могло служить некоторым утешением, а иногда даже наводило на мысль, что пока время еще не пришло, следовало просто жить, смиренно сообразуясь с этим печальным фактом. А именно – вставать по звонку будильника, чистить зубы и гладить помятую одежду, рассчитывать до следующей получки деньги, поливать цветы и вовремя платить за газ, – впрочем, не забывая за всей этой суетой найти время для того, чтобы иногда прислушиваться, не звенят ли уже ключи, отпирающие Небесные врата, за которыми тебя ждал Божественный беспорядок, ничего общего не имеющий с тем упорядоченным бытием, о котором рассказывали философские и теологические трактаты, заставляющие тебя молиться на все эти правила поведения, наставления учителей и занудство родителей – одним словом, на все это наследие Непослушного ангела, пугливо вслушивающегося теперь в таинственные звуки, время от времени доносящиеся с другой стороны Небесных врат, – этого гордящегося своей твердостью и надеющегося на силу порядка Падшего ангела, который, – случись что, – ни в коем случае не даст тебя в обиду…

63. Филипп Какавека. Фрагмент 211

«Всякий раз, когда я вспоминаю эту раннюю осень и проселочную дорогу, погруженную в первые, еще едва различимые сумерки, я еще и еще раз спрашиваю себя: что же, на самом деле, я вижу сегодня, созерцая это минувшее, случившееся со мной много лет назад, – эти неясные образы и