Государь (СИ) - Алексей Иванович Кулаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Значит, побили нечестивых агарян… Зело благостная весть!
— Воистину, преосвященный. Было бы хорошо устроить большую службу с колокольным благовестом во славу защитников земли русской, повергнувших неисчислимое войско мерзкого крымского хана… Как ты считаешь?
Митрополит Иона согласно кивнул, тут же начиная прикидывать, кого из дружественных ему архиереев стоит срочно вызвать в Вильно — а кто обойдется письмецом с указанием об устройстве в своей епархии торжественного молебна. Однако спокойно подумать и полюбоваться на расцветающую редкостной красотой царевну у архипастыря не получилось: синеглазая дева достала из-под стола новую грамоту, сплющенную так, словно гонец вез ее под седлом своего скакуна.
— Писано со слов одного купца из Любека о том, как прошел день святого Варфоломея в Париже.
Сдержав постыдное для его сана и возраста нетерпение, владыко чинно принял из холеных девичьих ручек скаски торгового гостя. Пока он неспешно впитывал каждое слово повествования об устроенном французскими католиками смертоубийстве своих противников-гугенотов, на галерею поднялась румяная Аглая, которую сопровождали усталая гепардиха и весьма довольный снежный барс. Чихнув от пропитавшего рясу митрополита запаха церковных благовоний, дружелюбная Пятнышко тиранулась о его мантию своим лоснящимся боком, оставив на черной ткани десяток-другой золотистых волосков; что же до Хвостика, то он гостем пренебрег, устроившись близ хозяйки на приятно-холодных плитках пола галереи.
— Вот оно, значит, как…
Рассеянно кивнув в ответ на приветствие Гуреевой, преосвященный по давно выработанной привычке принялся перечитывать важные новости, сулящие ему много приятных хлопот. Уже успев понять характер Великого князя, он даже и не сомневался, что государь будет весьма пристрастен в расследовании всех изменных дел: и посему довольно много католических приходов и даже обителей вскоре неизбежно опустеют. А так как свято место пусто не бывает, туда надо будет обязательно расставить смышленых православных батюшек, дабы они усердно окормляли и укрепляли в единственно правильной вере людство и шляхту по всей Галиции, Волыни. Душа митрополита буквально пела от радости: воистину, Димитрий Иоаннович несет на себе благословление божие!!!
— Авва?
— Да?..
С неохотой оторвавшись от описания злодейств французских папистов, архипастырь увидел пяток листов дорогой «орленой» бумаги, которые принял с неким предвкушением: неужели хороший день может стать еще лучше? Оказалось может, ибо его руки держали черновик великокняжеского Указа с оглашением изменных дел католического клира, и с подробными списками всех закрываемых приходов и монастырей Рима — в Ливонии, Жемайтии, Подолии, Галиции и Волыни! Дав ознакомиться, зеленоглазая брюнетка мягко забрала черновик и вернула его в укладку из темно-красного сафьяна; туда же уложила и скаски негоцианта из Любека, после чего убрала папку под стол — куда Ионе вдруг очень захотелось заглянуть самому. Может быть, там найдется еще что-нибудь приятное или полезное для Церкви? Перехватив его задумчивый взгляд, царевна с удивительным для ее возраста пониманием мягко улыбнулась, напомнив этим старшего брата. Собственно, тень его незримого присутствия ощущалась и сейчас: в каждом жесте и каждой фразе пятнадцатилетней Евдокии Иоанновны, в ее манере держать себя, и даже в том, как она принимала митрополита Киевского и всея Руси.
— Авва, я хотела бы испросить твоего совета…
Обратив внимание на зеленоглазую скромницу, к которой как-то незаметно пристроилась под бочок мерзлявая гепардиха, первоиерарх земли Литовской благожелательно улыбнулся:
— Говори смело, дочь моя.
Рассеянным и явно привычным жестом запустив пальцы в золотистую шерсть басовито замурчавшей кошки, брюнетка поделилась мыслями:
— Отче, я не раз слышала от наставника похвалу твоим церковно-приходским школам; и о том, сколь важное и полезное дело ты творишь, открывая их по всей Литве. У меня есть некоторые деньги…
Вспомнив покойного пана и имперского графа Глебовича, митрополит понятливо кивнул.
— И мне бы хотелось сделать вклад именно на это благое дело. Но помимо этого, в недавней беседе с тетей Ульяной… Матушкой-игуменьей Александрой, я вдруг поняла, что пусть даже и очень большого приюта святой Анастасии все равно не хватит, чтобы принять и обогреть всех сирот в Литве. Вот если бы церковь уступила несколько обителей под переустройство их в новые сиротские дома…
Пока Иона думал, как бы повежливее отказать, царевна Евдокия провела ладонью по лобастой голове ирбиса, которую тот пристроил на ее коленях — и намекнула своим нежным голоском:
— К примеру, где-нибудь на Червонной Руси. Или в других местах, о которых ты читал недавно, авва.
Припомнив восхитительно-длинный список католических и униатских костелов и монастырей, архихипастырь осторожно заметил:
— Дело поистине благое, но хватит ли… Гм, тебе терпения, дочь моя, чтобы не бросить все на половине пути?
Вместо заверений и обещаний Гуреева молча достала из-под стола пухлую укладку из чуточку потертой и исцарапанной светло-коричневой кожи — при виде коей иерарха вновь кольнуло острое желание заглянуть под скатерть. Впрочем, он тут же позабыл об этом, перебирая и беглым взглядом просматривая — сначала подробную роспись затрат на строительство и содержание дополнительных пяти сотен церковно-приходских школ по всему Великому княжеству Литовскому. Затем такую же роспись на устройство дюжины больших сиротских приютов. Следом пришел черед бумаг о переустройстве католических и униатских монастырей и костелов в православные обители и храмы: как и прежде, все было подробно расписано, все потребное скрупулезно подсчитано до последнего кирпичика в стенах и бревнышка в стропилах. Деньги на все это зодчество тоже не забыли счесть, и лаская взглядом итоговую цифирь, митрополит Иона окончательно уверился в том, что намерение Аглаи Фоминишны творить добро весьма крепко: ибо столько монет могло быть только в великокняжеской скарбнице[1], либо в подвалах московского Приказа государевой казны. Да, ясновельможный пан Глебович был довольно состоятельным магнатом, но в бумагах были указаны такие суммы, как будто девушка вырезала под корень сразу весь род Радзивиллов…
— Радостно мне зреть такое христианское добролюбие: мыслю, дочь моя, что и замыслы твои со временем непременно исполнятся!
Спихнув с колен головы придремавших кошек, царевна и ее подруга дружно встали и подошли под благословение архипастыря, коий затем понятливо удалился — не забыв прихватить укладку с росписями и коротенькое послание о победе при Молодях. Что же до девиц-красавиц, то они, уделив время полуденной трапезе и небольшому отдыху, отправились чахнуть над бумагами в великокняжеский Кабинет: уезжая
