Государь (СИ) - Алексей Иванович Кулаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Досталось тебе, Дмитрий Иванович.
Вынырнув из мыслей, Хворостинин увидел перед собой пиалу с жидким куриным супчиком, машинально подхватив ее в правую ладонь. Пробно отхлебнул, ощущая как пошло тепло по всему телу — и предельно серьезно ответил на искреннее сочувствие царевича:
— Такая уж доля у воинского люда, умирать и убивать за-ради веры, царя и Отечества.
Аккуратно разламывая свежеиспеченный хлебец, юный царевич мягко поправил зрелого мужчину:
— Правильнее будет говорить: ради Отечества, царя и веры.
Помолчав, не самый родовитый и влиятельный из воевод Русского царства с негромкой признательностью пообещал:
— Я запомню.
Некоторое время в палатке стояла тишина, разбавляемая звуками небольшой трапезы: понемногу отхлебывая свой супчик, Хворостинин обратил внимание на признаки усталости на юном лице царевича. Вновь задумался, и стоило сыну Великого государя отставить опустевшую пиалу на стол, поинтересовался:
— Не подскажешь ли, Федор Иоаннович, сколь велики наши потери?
— Больше чем хотелось бы, но меньше, чем могло бы быть… Чуть более пяти тысяч упокоилось навеки, и вдвое от того ранено.
Медленно перекрестившись, князь жадно полюбопытствовал:
— А как у крымчаков?
— Тысяч с десять выжило.
Видя неподдельное удивление прихворавшего военачальника, царевич понимающе кивнул:
— Не опамятовал еще до конца? Ты же был на заседании Думы Боярской, когда расписывалось, где и кому с войсками стоять, и как бить Хана Крымского.
Поглядев на растерянного окольничего, синеглазый недоросль все тем же мягким голосом начал делиться известными ему подробностями:
— Больше всего потерь у Большого полка князя Воротынского и полка Правой руки князя Одоевского, что пересекли путь крымской орде: затем в твоем гуляй-городе — под тысячу стрельцов погибло. Еще убитых добавилось, когда полк Левой руки князья Хованского ударил и погнал степняков к Молодям.
Сжав пиалу в здоровой руке, Хворостинин предположил:
— А там их, зажатых меж малых лесных засек и моим гуляй-городом, раскатали кованой ратью?
Как-то странно-оценивающе поглядев на голову собеседника, царевич Федор вдруг поднялся со своего места и пересел на лежак, положив ладони на мужские виски.
— Хм, в порядке…
Отсаживаясь обратно, юный целитель продолжил немудреное повествование.
— Нет, Дмитрий Иванович, тяжелая конница была потом. Прежде на крымчаках опробовали пушкарские новины: полевую артиллерию и чугунную картечь.
Выразительно поморщившись, четырнадцатилетний художник невольно скосил глаза на сумку-чехол из-под своего рисовального планшета, где в особой укладке покоилось полсотни зарисовок, портретов и набросков будущих картин.
— Я и раньше знал, что война хорошо смотриться только издали, теперь же и вовсе понял, что это не мое. То, что осталось от войска крымского, уже который день по ямам растаскивают и закапывают…
Со скрытой усмешкой подумав, что это младшему сыну царя вольно выбирать, чем они хотят заниматься, а у иных их жизненная стезя предопределена с самой колыбели — князь-воевода чуть подтолкнул синеглазого рассказчика в интересующем его направлении:
— Мне слуга поведал, что Девлет-Гирея убили, и сынов его, и даже многих знатных мурз и беков?
Потягивая травяной взвар из кружки, доставленной все тем же Горяином, царевич напомнил:
— Так ты же сам не дал им в степи утечь. Хотя их там окольничий Адашев дожидался, со служилыми казаками.
Покрутив головой — ну, насколько это позволяла ноющая шея, служилый рюрикович вдохнул легкий парок от поданного ему питья и осторожно заметил:
— Жаль.
Поглядев на него поверх стакана яркими синими глазами, царевич Федор с легкой улыбкой развеял сомнения князя:
— Добычи хватит всем, и на всех, Дмитрий Иванович: за батюшкой служба верная и подвиги ратные не пропадут. Тем паче, ты и у Мити на хорошем счету: у него на тебя большие виды…
Позабыв про боль и неудобства, тезка государя-наследника всем своим видом изобразил один большой вопрос. В Москве захудалого рюриковича постоянно оттирали на вторые-третьи места более знатные князья-воеводы, а вот в Вильно под рукой Димитрия Иоанновича умному человеку было где себя проявить — и тем самым продвинуть свой род повыше, попутно его обогатив. Однако делиться столь желанными подробностями царевич Федор не стал, переменив тему разговора.
— Сейчас немного отдохнешь, и тебя перенесут в повозку: два дня в пути, и будешь дома. Горяин, где там роспись лечебных процедур для Дмитрия Ивановича?
Пока младший Скуратов-Бельский рылся в своей шитой серебром сумке-планшетке, возле палатки появилась румяная от быстрой ходьбы девица-красавица в приказном платье с крестом-в-круге. Остановившись возле входа, она совместила короткий поклон с быстрой речью:
— Федор Иоаннович, очень просит подойти Викентий Жанович!
Не торопясь вставать с лавки, юнец царских кровей недовольно проворчал:
— Что там у Венсена случилось такого срочного? Опять кто-то из его учеников напортачил?
— Говорит: рану плохо вычистили, воспаление пошло! Домна Пафнутьевна уже легла отдыхать, а пациент уж больно плох, жаром так и пышет!..
Без особой охоты, но и не мешкая — младший сын Великого государя, царя и Великого князя всея Руссии покинул временное прибежище воеводы Хворостинина, успев на прощание пообещать новый осмотр со своим участием, но уже в Москве. Следом из видимости исчезло и его сопровождение: однако на смену им появились дюжие служки Аптекарского приказа, кои, не размениваясь на мелочи, подхватили и потащили наружу князя сразу вместе с его лежаком — оказавшимся еще и удобными носилками. За время короткого путешествия, Дмитрий Иванович наконец-то получил возможность оглядеться по сторонам — правда, поначалу его взгляд натыкался лишь на серо-зеленые длинные палатки, число которых казалось ему воистину бесконечным. Однако это впечатление было обманчивым: вскоре его своеобразный паланкин вынесли к горе свеженапиленных чурбаков; пара минут, и открылся новый вид — на длинный ряд чудных походных кухонь Аптечного приказа, вокруг которых деловито суетился небольшой отрядец кашеваров. От многообразия сытных и вкусных запахов у голодного князь-воеводы тут же началось неустроение в животе: однако бессердечные служки даже не подумали притормозить, направляясь к двум десяткам пароконных фургонов, которых явно готовили к скорому отправлению в Москву. Поначалу его лежак тащили в середину обоза, но когда до него оставалось не более полста шагов, направление резко поменялось на третью от начала повозку — близ которой, положив руку на обод высокого колеса, стоял приказной служка начальственного вида. Чувствовать себя чем-то вроде куля с зерном, который таскают туда-сюда по своему разумению чужие люди, было неприятно, но наведению должного порядка помешала внезапная сонливость: возможно, сказалось одно из лекарств, что в него влили с начала пробуждения — а
